На следующее утро гестаповец выводит его из камеры, ведет по коридору, затем вниз по лестнице, во внутренний двор, к открытой автомашине. Он слышит, как говорят водителю, чтобы тот ехал медленно, называют маршрут. Значит, повезут по главным улицам, чтобы все видели, чтобы думали, что он предатель. Надо бежать, во что бы то ни стало бежать, даже если это будет стоить ему жизни. Трассу, по которой они поедут, он знает отлично, каждую улицу, каждую подворотню. Где наиболее удобное место для побега? Думай скорее. На Крулевской? Аркады. Колонны. Витрины на тротуаре. А за ними начинается овраг, ларьки мелких торговцев. Итак, решено, на Крулевской. А потом через склады с углем, мимо ларьков — в овраг.
Он ощущает на запястьях холод наручников, на плечи накинуто пальто. Рядом двое в штатском. Автомашина медленно движется по улицам, прохожие останавливаются, внимательно смотрят. Надо сосредоточить всю силу в руках и ногах, дышать не спеша, глубоко. Машина сворачивает на Зельную улицу, сейчас будет Крулевская. Он слегка сгибает ноги, напрягает мышцы. Вот и галантерейный магазин, ранее принадлежавший Арону Шварцкопфу, начало аркад.
Всем телом обрушивается он на сидящего справа, бьет наручниками по лицу, перебрасывает ноги, спрыгивает на мостовую и скрывается за колонной. Раздаются выстрелы, пули с визгом ударяются о булыжник. Он перебегает к следующей колонне, снова выстрелы. Перед глазами — расплывающиеся пятна, но это не беда, жжет плечо, ничего, он влетает в подворотню, выскакивает во двор, с криком разбегаются какие-то женщины, одна падает навзничь и бьет ногами по земле, темные ларьки быстро приближаются к беглецу, укрывают его, заслоняют кособокими стенами, их сменяют поленницы дров, снежные сугробы. Надо пригнуться как можно ниже. На краю оврага видны фигурки в мундирах, они стреляют куда-то вниз, но спускаться не решаются. Скатившись по крутому склону, «Лех» исчезает на дне оврага.
Скованными руками поднимает прогнивший ствол ольхи и, взвалив его на плечи, высовывается из-за пригорка, зная, что стоящие наверху заметить его не могут, во могут поджидать у выхода из оврага. Только у какого? Инстинкт ведет его в нужном направлении, ствол ольхи защищает от пуль и прикрывает лицо. От усталости онемела шея, ноги увязают в рыхлом снегу, плечо кровоточит. Он останавливается, глотает горсть снега и бредет дальше, к выходу, где виднеется река. Она уже освободилась от льда, бурая, ревущая. Невдалеке бьются о берег баржи. Он бросает ольху, бежит по деревянному настилу с мыслью, что это своя баржа.
В дверях будки сталкивается с кем-то, но силы покидают его, и он оседает, теряя сознание, на пол, он даже не чувствует, как кто-то вливает ему в рот горячий чай, как кто-то кладет его руки на что-то твердое, как широкое зубило вгрызается в такт с ударами молотка в наручники.
— Пуля, к счастью, попала в мякоть и прошла навылет, — слышит он спустя некоторое время. — Никто вас не видел?
— Никто.
Беглец качает головой, давая понять, что сейчас ему не до рассказа о побеге, он должен передать что-то чрезвычайно важное, но не может вспомнить, что именно, и только после глотка водки говорит, что надо немедленно предупредить «Штерна» и жену. Человек с баржи не знает, кто такой «Штерн», поэтому «Лех» называет фамилию. За учителем охотятся, он должен сейчас же, немедленно бежать, но и после этого человек с баржи делает вид, что не знает Потурецкого, не знает, где его искать. Тогда пусть передаст кому надо, а те разыщут «Штерна». Чтобы завоевать доверие, «Лех» сбивчиво рассказывает о себе, о венчании, о допросе.
— Бегите к жене, если она дома, она, может быть, найдет «Штерна», — настойчиво, умоляющим тоном просит он.
— Значит, ваша жена знает, кто такой «Штерн»?
— Нет, но догадается. Поторопитесь, ради бога.
— А вы что, здесь подождете? Впрочем, ранение у вас неопасное, стреляли с близкого расстояния, я в этом разбираюсь, фельдшером в армии был, еще в ту войну, И калибр небольшой.
Дорога каждая минута, каждая секунда, а этот старик с баржи все что-то выпытывает, бормочет о ранах и оружии, расспрашивает, чего добивалось от него гестапо, наконец протягивает пачку сигарет, чтобы он черкнул несколько слов. «Лех» пишет: «Жив. Спасайте Звезду.[26] Жду. Лех». Через час старый речник возвращается с запиской от Марии, все в порядке, она еще не уехала, была дома. «Лех» читает: «Автомашина «Урожая»,[27] шесть утра, пристань. Безопасность перевозки гарантируют. Положись на меня. Целую. Твоя». Остальное старик объяснил на словах.
Утром густой туман окутал весь берег. В двух шагах ничего нельзя разобрать, приглушены все голоса. Ровно в шесть «Лех» услышал сигнал грузовика. Увидел незнакомого мужчину, подошел.
— Помогите погрузить дрова, я сегодня без помощника, — говорит ему незнакомец.
Они грузят так, чтобы в середине осталось небольшое свободное пространство. Туда и забирается беглец, а шофер прикрывает его сверху кругляком.
— Ну как устроились? Не слишком удобно, зато безопасно, — говорит водитель. — Вы — ценный груз, поэтому я должен беречь вас.
— Вы из организации?
— Я? Ну, да, из долларовой. Заплатили, вот и везу. Он едет, окутанный темнотой, пахнет деревом, едет
в неведомое. Когда грузовик останавливается, до его ушей доносится шум мотора другой машины, мелькает мысль: это конец, не везет, теперь я никогда не увижу свободы. Кто-то не спеша, осторожно раздвигает кругляши, он слышит голос жены.
— Здравствуй, дорогой, вылезай поскорее.
Грузовик с надписью «Treuhandstelle Grunewald», a возле него — Мария. Короткий поцелуй в холодные щеки. Под брезентовым верхом тюки прессованной соломы и попоны для лошадей.
— Fertig, Herr Miklosch. Abfahren![28] — говорит жена.
— Jawohl, gnädige Frau, sofort.[29]
Мягкий венский акцент. Седая голова в военной фуражке. «Леху» хочется так много сказать, но нет слов. Автомашина подпрыгивает на ухабах, лениво падают снежинки, в машине тепло и уютно.
— Не говори ничего, не надо.
Она целует его, прижимается к нему головой.
— Помолчи, бедняжка, Все в порядке, «Штерн» скрылся, я ночевала не дома, у знакомых, это они мне помогли. Теперь мы поедем в Зелёнки или Грюневальд, переоденемся, пан Миклош купит нам билеты на поезд в Варшаву, а там нас никто не найдет. Я все продумала, теперь я командую. Сдаешься? (…)
Хроника
(из «Летописи Гурников»)
1.3.1943 — Перепись населения. Волнения в городе. Расширение территории военного аэродрома.
3.3.1943 — Прибытие эшелона с немецкими детьми из подвергшихся бомбардировке городов Германии. Размещение их в здании технического училища.
4.3.1943 — Вывоз в Германию 53 учеников технического училища. Самоубийство д-ра Эдварда Цишевского, врача, отца одного из учеников.
4.3.1943 — Введение обязательного сбора металлолома и макулатуры. Норма — 10 кг на человека.
5.3.1943 — Облава на вокзале. Арест лиц, везущих продовольствие.
5.3.1943 — Приведение в исполнение приговора, вынесенного подпольем двум служащим биржи труда.
6.3.1943 — Закрытие букинистического магазина,
6.3.1943 — Принудительная уборка снега на улицах с участием ксендзов и монахинь. Произвол полиции.
6.3.1943 — Отряд «Хеля» Гвардии Людовой ППР взорвал поезд с боеприпасами в Зелёнках (Грюневальд),
8.3.1943 — Закрытие всех профессиональных училищ. Принудительный набор молодежи в строительные отряды для работы на аэродроме.
9.3.1943 — Арест всего штаба организации «Независимая Польша».
9.3.1943 — Торжественное открытие «Volksbildungstadte».
9.3.1943 — Объявление о мобилизации на работу фольксдойче и всех остальных немцев.
10.3.1943 — Вновь назначенный шеф гестапо Карл Люк переведен из Кракова.
11.3.1943 — Плакаты с надписью «Германия защищает Европу от большевизма». Гитлеровцы расклеили повсюду статьи о конфликте Сикорский — Москва.[30]
11.3.1943 — Расстрел в тюрьме шести неизвестных мужчин.
12.3.1943 — Листовка ППР «ППР борется за твою свободу. А ты?». Надписи на стенах «1918–1943».
12.3.1943 — Введение обязательных поставок молока. 800 л от одной коровы или 25 кг масла.
12.3.1943 — Открытие в бывшей сельскохозяйственной школе в Зелёнках (Грюневальд) курсов для польских сельских учителей.
13.3.1943 — Облава на главном почтамте. Убито два человека. Обыски на улицах.
14.3.1943 — Арест настоятельницы монастыря сестер милосердия.
14.3.1943 — Диверсия на аэродроме. Неизвестные лица подложили несколько бомб в ангаре, погибли сами во время взрыва.
14.3.1943 — Комендантский час перенесен на девятнадцать часов.
14.3.1943 — Аресты среди бывших польских военных.
14.3.1943 — Ночная воздушная тревога.
16.3.1943 — По радио несколько раз передали сообщение о разгроме советских войск под Харьковом и на центральном участке фронта. Боевая группа ППР перерезала провода. Завязалась уличная перестрелка.
