Тесса подумала о Софи, которая легко могла стать одной из этих «чакэвэйс», если бы Шарлотта не нашла ее.
— Это жестоко.
— Туда куда мы направляемся жестокая часть города. Ист Энд. Трущобы. — Он подался вперед. — Я хочу, чтобы ты была острожной и держалась рядом со мной.
— Ты знаешь, что здесь делает Уилл? — спросила Тесса, опасаясь ответа. Сейчас они проезжали мимо Собора Святого Павла, возвышающегося над ними, как гигантская мраморная надгробная плита. Джем покачал головой.
— Я не знаю. От отслеживающего заклинания я получил только лишь представление, мимолетный образ улицы. Я скажу, однако, что есть несколько безопасных причин для джентльмена пойти «в часовню» после наступления темноты.
— Он мог играть в азартные игры…
— Он мог, — согласился Джем, при этом его голос звучал так, как будто он сомневался.
— Ты сказал, что почувствовал бы. Здесь. — Тесса дотронулась до своего сердца. — Если бы с ним что-то случилось. Это потому что вы парабатай?
— Да.
— Поэтому быть парабатаем означает гораздо больше, чем просто поклясться присматривать друг за другом. В этом есть что-то мистическое.
Джем улыбнулся ей, это улыбка была похожа на неожиданно загоревшийся свет в каждой комнате дома.
— Мы Нефилимы. В каждом переходном состояние нашей жизни есть некий мистический компонент — наше рождение, наша смерть, наш брак, у всего этого есть своя церемония. А так же существует церемония, если ты хочешь стать чьим-то парабатаем. Для начала ты должен спросить его, конечно. Это не малое обязательство…
— Ты спросил Уилла, — предположила Тесса. Джем покачал головой, продолжая улыбаться.
— Он спросил меня, — сказал он. — Вернее, он сказал мне. Мы тренировались с мечами наверху в комнате для тренировок. Он спросил меня, и я ответил нет, он заслуживает кого-то, кто будет жить, кто сможет присматривать за ним всю его жизнь. Он поспорил, что он сможет выиграть состязание со мной на мечах, и если он в этом преуспеет, то я соглашусь быть его кровным братом.
— И он выиграл?
— За девять секунд. — Джем засмеялся. — Пришпилив меня к стене. Он, должно быть, тренировал это втайне от меня, потому что я бы никогда не согласился, если бы я знал, что он так хорош в состязании на мечах. Метательные кинжалы всегда были его главным оружием. — Он пожал плечами. — Нам было по тринадцать. Церемонию провели, когда нам исполнилось четырнадцать. Теперь прошло уже три года, и я не могу представить себе, как это не иметь парабатая.
— Почему ты не захотел этого сделать? — спросила Тесса немного неуверенно. — Когда он первый раз попросил тебя.
Джем запустил руку в свои серебристые волосы.
— Церемония связывает вас, — сказал он. — Делает сильнее. У вас есть сила друг друга, чтобы опираться на нее. Это заставляет вас лучше осознавать, где находятся каждый из вас, поэтому вам легко вместе в бою. Существуют руны, которые ты можешь использовать только, если у тебя есть парабатай, и которые ты не сможешь использовать в противном случае. Но… ты можешь выбрать только одного парабатая в своей жизни. У тебя не может быть второго, даже если первый умер. Я не думаю, что я был очень хорошим выбором, учитывая обстоятельства.
— Кажется, это жесткое правило.
Тогда Джем сказал что-то на языке, который она не поняла. Это прозвучало как «кхалепа та кала». Она посмотрела на него нахмурившись.
— Это латинский язык?
— Греческий, — сказал он. — Это выражение имеет два значения. Это означает, что-то, что стоит иметь, хорошие, прекрасные, честные и благородные вещи, но этого трудно достичь. — Он наклонился вперед поближе к ней. Она почувствовала сладкий аромат лекарства и запах его кожи под ним. — Это так же означает кое-что еще.
Тесса сглотнула.
— Что?
— Это обозначает «красота жестока».
Она посмотрела на его руки. Тонкие, утонченные, умелые руки с грубо обрезанными ногтями и шрамами на костяшках пальцев. Существуют ли Нефилимы без шрамов?
— Эти слова, они имеют для тебя особую привлекательность, не так ли? — мягко спросила она. — Эти мертвые языки. Почему?
Он наклонился достаточно близко, чтобы она смогла почувствовать его теплое дыхание на своей щеке, когда он выдыхал.
— Я не уверен, — сказал он, — однако, я думаю, что это как-то связано с их ясностью. Греческий, Латынь, Санскрит, они содержат чистые истины, те, которые были до того, как мы загромоздили наши языки большим количеством бесполезных слов.
— А какой язык твой? — сказала она мягко. — На каком ты говорил, когда рос?
Его губы дернулись.
— С детства я говорил на английском и китайском, — сказал он. — Мой отец говорил на английском и на мандаринском китайском, но плохо. После того, как мы переехали в Шанхай, стало даже хуже. Диалекты едва понятны тому, кто говорит на мандаринском китайском.
— Скажи что-нибудь на мандаринском, — сказала Тесса с улыбкой.
Джем быстро сказал что-то, что звучало как смесь большого количества придыхательных гласных и согласных, а его голос мелодично поднимался и понижался:
— Ни хен пио линг.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что твои волосы выбились из прически. Здесь, — сказал он, протянул руку и заправил выбившийся локон за ухо. Тесса почувствовала, как кровь горячей волной приливает к ее щекам, и была рада тому, что в экипаже царил полумрак. — Ты должна быть аккуратнее с ними, — сказал он, медленной убирая руку, задержавшись пальцами на ее щеке. — Ты же не хочешь, дать врагу что-нибудь, за что он может тебя схватить.
— О… да… конечно. — Тесса быстро повернулась к окну и стала смотреть в него.
Желтый туман тяжело навис над улицей, но она могла видеть достаточно. Они находились на узкой улице, хотя, возможно, широкой по лондонским меркам. Воздух казался густым сальным из-за угольной пыли и тумана, и улицы наполнены людьми. Грязные, в лохмотьях, она привалились к стенам питейных на вид зданий, а их глаза наблюдали за экипажем, как глаза голодных собак следят за движениями кости.
Тесса увидела женщину, завернутую в платок, с корзиной цветов, свисающей из одной руки и ребенка, завернутого в уголок платка, подпирающего ее плечо. Их глаза были закрыты, их кожа была бледный, как творог; они выглядели больными, если не мертвыми. Босоногие дети, такое грязные, как и бездомные коты, играли на улицах; женщины сидели, прислонившись друг к другу на крыльце зданий, очевидно, пьяные. Мужчины были хуже всего, припадающие к стенам домов, одетые в грязные, заплатанные пальто и шляпы, с их лицами выражающими безнадежность, как гравюры надгробий.
