– Ладно уж… Пусть дамы войдут! – вздохнул Лепарский, усаживаясь за складной стол.
И успел еще подумать: ну а чего они потребуют на этот раз? Дежурный откинул полог, закрывающий вход в «генеральный штаб», и посторонился, чтобы пропустить посетительниц. В палатке мгновенно стало тесно от широких юбок. Лепарскому показалось даже, что стало труднее дышать. Они все были здесь, кроме Александрины Муравьевой и Софи Озарёвой. Первой, гордо подняв голову, пошла в атаку смуглолицая и пламенноокая Мария Волконская.
– Ваше превосходительство! – воскликнула она. – Мы пришли ходатайствовать о том, чтобы нам, как было прежде, разрешили видеться с нашими мужьями!
Генерал выждал паузу.
– Нет, княгиня, – с силой ответил он, когда молчание стало нестерпимым.
– Интересно! Ведь беглеца уже поймали!..
– От этого ничего не меняется. Дисциплина ослаблена, все распустились. Я намерен восстановить ее во всей строгости.
– Ну, тогда для всех и восстанавливайте. Для всех! – закричала Александрина Давыдова.
– Кажется, я ни для кого не делал исключений!
– Хм, не делали! Делали, ваше превосходительство, причем для той, которая менее всего заслуживает вашей снисходительности!
– Да-да, что правда – то правда, – подхватила Наталья Фонвизина плаксивым тоном. – Единственная из всех, кому удалось получить от вас разрешение неотлучно быть с мужем, это Софи Озарёва!
От возмущения комендант даже вскочил.
– Сударыни, сударыни, – забормотал он, – неужто вы забыли, что Николай Михайлович в худшем положении, чем все, что он в очень тяжелом положении!
– А нечего было предпринимать попытку к бегству! – передернула плечами Давыдова. – Не то получается, будто вы благоволите… будто вы милостивы именно к тем, кто не подчиняется дисциплине! Премии даже даете – за ослушание, за побег и неверность! Поощряете, так сказать!
Лепарский замер. Замечание прозвучало странно и встревожило генерала: как могло прийти в голову, что его поведение можно рассматривать с подобной точки зрения! Поняв, что противник дрогнул, Фонвизина решила воспользоваться заминкой в свою пользу:
– Разрешите в таком случае сообщить, ваше превосходительство, что мой муж простудился и просит, чтобы я ухаживала за ним во время болезни!
– И мой! – поддержала инициативу подруги Екатерина Трубецкая. – Он страдает ревматизмом, это вам может засвидетельствовать доктор Вольф!
– А у моего такие чудовищные мигрени, – подхватила Полина Анненкова, – и все от перегрева в пути под этим ужасным солнцем!
– Ну и что? – проворчал Лепарский. – Болеют… но не при смерти же, как Озарёв!
Испуганные женщины перекрестились, но и эту информацию применили на свой лад, сообразно собственным интересам.
– Ах, если бедный Николай Михайлович умирает, – произнесла Давыдова, – то вам, генерал, следовало бы найти ему другую сиделку!
– Но что вы имеете против этой? В чем можете ее упрекнуть?
– Хотя бы в том, что именно она несет ответственность за состояние мужа!
Лепарский пожал плечами.
– Понятия не имею обо всех этих историях, да и знать их не хочу. Мне ясно одно: госпожа Озарёва – супруга больного, следовательно, ей за ним и ухаживать.
– Даже если она это делает плохо?
– На что вы намекаете?
– На то, что не доверяют уход за больным особе, которая только и мечтает от него избавиться! – выпалила Александрина.
Обвинение было таким дерзким и рискованным, что даже все дамы с удивлением посмотрели на Давыдову.
– Сударыня, – сказал Лепарский, – если у особы, о которой вы говорите, есть на совести какой-то грех, я убежден, что угрызения сделали из нее в настоящий момент лучшую из жен на свете.
– Слишком уж вы доверяете угрызениям совести и совершенно напрасно не верите в затаенную злобу, – с саркастической усмешкой отозвалась Александрина.
Мария Волконская, опасаясь, что комендант сейчас разразится гневом, немедленно вмешалась:
– Оставим это, ваше превосходительство, не стоит заходить так далеко. Но признайте, тем не менее: честным, порядочным женщинам, чьи мужья никогда не позволяли себе противоречить вашим приказам, тяжело чувствовать, что к ним относятся хуже, чем к женщине сомнительной морали, муж которой создал вам столько забот и неприятностей своим побегом… Вот уже целую неделю мадам Озарёва все время находится рядом со своим мужем. И мы просто-напросто просим установить равенство с нею в правах! Вы сами называете себя человеком сердечным и справедливым, а если это так, вы должны…
С минуту Лепарский сидел молча, оглушенный начавшимся гомоном, дамы кричали теперь все сразу, перебивая друг друга. Однако из всего, что он слышал, его задело только обвинение, выдвинутое Александриной Давыдовой. Сказанные ею жестокие слова отпечатались в его памяти, проросли в нем, проросли с болью – словно кустарник с ядовитыми шипами. Но вдруг эти женщины правы? Вдруг у Софи и на самом деле преступные намерения? Да нет, не может быть, просто дамочки свихнулись, начитавшись романов! И он не позволит управлять собой, своими поступками каким-то пансионеркам с разыгравшимся воображением! Только не хватало! Если сейчас не навести порядок, они в конце концов сядут ему на голову, сожрут с потрохами! Совершенно неожиданно для всех Лепарский закричал громовым голосом:
– Хватит, сударыни! Баста! Я сниму запрет тогда, когда найду нужным. А ваши упреки и обвинения вынудят меня только оттянуть этот момент! Прощайте! Извольте покинуть это помещение!
Дамы гуськом потянулись к выходу из палатки, все как одна – с обиженными физиономиями.
Оставшись один, Лепарский снова уселся за стол – изучать сметы, отчеты и прочие финансовые документы: администратор как-никак, комендант… Но сосредоточиться не мог: цифры плясали у него перед глазами. Единица – прямая, стройная и горделивая – напоминала ему Марию Волконскую, тройка с ее двумя полукружиями – пышногрудую Екатерину Трубецкую, совсем уж круглый ноль – толстушку Наталью Фонвизину… Наваждение! Наверное, слишком устал… Это путешествие оборачивается испытанием, превышающим его силы и возможности! Там, в Петербурге, начисто забыли, сколько ему лет! Вот уже восемнадцать дней они с короткими передышками движутся через Сибирь – в зной, по ужасным российским дорогам… Возможность для его маленькой колонии перебраться на новое место без помех и без потерь, успех этой трудной экспедиции казался просто чудом… «Может, орден дадут по такому случаю? – размышлял Лепарский. – Но зачем мне новый орден в мои семьдесят пять лет? Что с ним делать?» И тем не менее, мысль о том, что верная служба государю и отечеству будет по достоинству вознаграждена, грела ему сердце и пробуждала великую надежду… Только бы этот вертопрах Николай Озарёв не умер в пути! С ума можно сойти, стоит задуматься, от каких мелочей зависит успех всего предприятия! А доктор Вольф сегодня утром что-то не доложил, как там дела. День выходной… Лагерь наслаждается отдыхом на берегу реки… Лепарский внезапно почувствовал, что больше ни минуты не может оставаться на месте. Он надел перевязь со шпагой, перчатки, треуголку и вышел из палатки.
Не сделав и десяти шагов, наткнулся на доктора, тот как раз шел к коменданту с рапортом. Новость оказалась превосходная: больному удалось съесть легкий завтрак.
– Думаете, теперь выкарабкается? – прямо спросил Лепарский.
– Скажем, теперь смотрю в будущее чуть более оптимистично, – доктор, как обычно, проявил осторожность в прогнозе. – Но ведь усталость и тяготы путешествия не способствуют улучшению.
Генерал взял Вольфа под руку и прошептал:
– Скажите, а вы уверены, что ваши предписания исполняются совершенно точно?
– Не понимаю, что вы имеете в виду…
– Не проявляет ли госпожа Озарёва небрежности или недобросовестности?
– Что еще за ерунда? Откуда у вас такие мысли, генерал? Она просто образец преданности, усердия и терпения. Мое свидетельство тем объективнее, что я не питаю к Софи ни малейшей симпатии. Вы явно поверили россказням кого-нибудь из дам…
– Да, да, вы правы, доктор! – сокрушенно вздохнул Лепарский. И продолжил, словно бы не слышал последних фраз: – У меня точно такое же впечатление о госпоже Озарёвой. Ну вот, гора с плеч, даже дышать стало легче, – прибавил он. – Пойдемте-ка взглянем на вашего больного!
Доктор Вольф проводил коменданта к больничной палатке.
Николай лежал на складной кровати. Бородатый, неподвижный, с закрытыми глазами – он напоминал в профиль мраморную статую. Софи, примостившись в глубине юрты, стирала в лохани белье. Услышав шаги, она выпрямилась, вытерла о передник руки. Генерала потрясло строгое, усталое лицо женщины – такой он никогда ее не видел.
– Шел мимо и подумал, что пора навестить нашего пациента, – любезным, но подчеркнуто официальным тоном произнес Лепарский. – Отрадно убедиться, что ему стало лучше…
