Монкриф, которого она когда-то считала злодеем, стал рыцарем, а Гарри превратился в дьявола. Кэтрин казалось, что она кубарем катится с высокой горы и не может понять, где верх, где низ.
«Я женился на тебе не из жалости». А почему?
Кэтрин медленно приближалась к группе в холле, но все вдруг стали расходиться. Мистер и миссис Дуннан вышли в парадную дверь, которую открыл перед ними Уоллес. Уоллес слегка улыбнулся хозяйке, что было, конечно, не совсем прилично, но Кэтрин не обиделась – это был первый дружественный знак за все утро. Она бросила взгляд на Джулиану, та отвернулась. Гортензия чихнула в платок, и что-то пробормотала себе под нос.
Кэтрин вышла на свежий воздух. Утро было солнечным, но таким же холодным, как атмосфера в доме.
Кэтрин солгала бы, сказав, что ее расстроил отъезд гостей, но она искренне сожалела о своей грубости и о том, что доставила боль другим людям. Похоже, вчера на нее нашло помешательство. Она словно сорвалась с цепи, ибо прекрасно видела ту черту, которая отделяет вежливость, терпимость и хорошее воспитание от грубости и бестактности, и с детским легкомыслием и даже восторгом пересекла ее. Ей нет прощения, и теперь единственное, что она может сделать, это быть исключительно вежливой во время отъезда.
– Надеюсь, ваше путешествие окажется приятным и безопасным, – кутаясь в шаль, произнесла Кэтрин.
Мистер Дуннан кивнул, но миссис Дуннан даже не посмотрела в ее сторону. Кэтрин, которой прошлой ночью открылась вся правда о Гарри, могла лишь посочувствовать миссис Дуннан.
– Простите меня, пожалуйста. – И Кэтрин протянула к ней руки, но не удивилась, когда миссис Дуннан отступила на шаг, не принимая извинений.
Возможно, лучший выход в том, чтобы их отношения на этом и кончились. Время неизбежно отдалило бы их друг от друга, но необдуманные слова Кэтрин и разоблачения Монкрифа придали их прощанию мрачный оттенок.
Кэтрин улыбнулась на прощание мистеру Дуннану и обернулась, обнаружив, что Монкриф стоит рядом.
– Повариха приготовила вам в дорогу еду, – сообщил он Дуннанам и сделал знак Уоллесу. Молодой человек подошел с дорожной корзинкой и поставил ее в коляску.
– Благодарю вас за щедрость. – Мистер Дуннан намеренно обращался только к Монкрифу. За ним вторили его жена:
– И за гостеприимство.
Монкриф величественно, как и подобает герцогу, кивнул.
Викарий что-то живо обсуждал с Глинет, но, очевидно, его слова не находили у нее сочувствия, потому что Глинет несколько раз отрицательно покачала головой. Викарий, без сомнения, утверждал, что своим вчерашним поведением Кэтрин погубила свою душу. А может быть, он добывал новое пожертвование для своей церкви.
Кэтрин была благодарна Монкрифу, что теперь он занимался ее денежными делами. Вот пусть викарий к нему и обращается. Кэтрин сомневалась, что муж проявит такую же щедрость, какую годами проявляла хозяйка Колстин-Холла.
Наконец Глинет вернулась в дом, а викарий должен был проститься с герцогом и герцогиней.
– Приятного вам путешествия, – говорил Монкриф, провожая викария к коляске и намеренно не подпуская его к Кэтрин. Викарий явно был недоволен, но сел в экипаж и позволил Монкрифу захлопнуть дверцу.
Джулиана и Гортензия попрощались и удалились в замок. Монкриф подошел к Кэтрин.
– Благодарю тебя, – обратилась она к мужу. – Не знаю, что я стала бы делать, если бы викарий начал меня упрекать.
– Думаю, после вчерашнего у него не хватило бы духу на наставления, – насмешливо ответил Монкриф. Кэтрин заставила себя улыбнуться.
Несколько минут они стояли, глядя вслед удалявшемуся по гравийной дорожке экипажу. Кэтрин понимала, что едва ли снова увидит Дуннанов.
Зачем они приезжали? Узнать о ее здоровье и благополучии? Или убедиться, что память о Гарри никогда не умрет в ее душе? Если бы они только знали, как страстно Кэтрин желает, чтобы эти воспоминания развеялись, и как можно скорее.
На ее плечо легла рука мужа. У Монкрифа была такая привычка – прикасаться пальцами к ее шее там, где виднелся участочек обнаженной кожи.
Сегодня Кэтрин была в черном, в ее гардеробе не было ничего другого, и сейчас ей хотелось извиниться за это. Два сиреневых платья больше подходили для вечера. Она сегодня же отправится к портнихе и закажет несколько платьев для дневного времени, и выберет жизнерадостные цвета – синий или какой-нибудь более яркий.
Рука Монкрифа поглаживала ей спину – сверху вниз и обратно, и это прикосновение успокаивало расстроенные нервы Кэтрин.
У нее возникло странное ощущение – будто она только сегодня приехала в Балидон. Восходящее солнце раскрасило небо яркими красками – оранжевые и красные полосы, причудливо переплетаясь, тянулись вдоль горизонта. Воздух был чист и прозрачен. Даже прикосновение Монкрифа чувствовалось острее, как будто она ощутила его в первый раз.
– Я была с ними груба, – сказала Кэтрин, наблюдая, как уменьшается вдали коляска гостей.
– Это правда. Но люди редко бывают, безупречны, Кэтрин.
Монкриф никогда ей не лгал и лицемерно не успокаивал.
– Все равно я поступила дурно. – Она развернулась к нему лицом и, к удивлению Монкрифа, положила ладони ему на грудь. Кэтрин впервые прикоснулась к нему сама.
Под тонкой шерстью камзола ее пальцы чувствовали бугры мышц. Сегодня Монкриф был одет в синее, и это подчеркивало синеву его глаз, которая могла вскружить голову любой женщине, но Кэтрин смотрела вниз, на гравий у своих ног.
Монкриф прикрыл рукой ее ладони, чтобы согреть их.
– Пойдем в дом, – сказал он. – Ты уже замерзла. Кэтрин кивнула и пристроила костыли поудобнее.
– Я научилась очень ловко с ними управляться. Мне даже жаль, потому что через день-два их можно будет оставить.
– Щиколотка еще болит?
Кэтрин вытянула ногу, чтобы он сам посмотрел. Отека почти не осталось, и синяк рассосался.
– Надо бы снова наложить повязку.
– Возможно, но я так спешила спуститься, что об этом не вспомнила.
Монкриф, наклонившись, рассматривал ее ногу, когда вдруг послышался странный шум откуда-то сверху. Монкриф поднял голову, дико выругался, в тот же миг схватил Кэтрин за руку, толкнул на землю и бросился на нее, прикрывая своим телом. Вокруг грохотали обломки кирпичей и комья окаменевшего раствора. Поднявшаяся пыль заволокла все вокруг непроглядным туманом. Кэтрин спрятала лицо на груди Монкрифа, зажмурившись от страха, пока низкий, раскатистый гул над ними не стих.
Кэтрин закашлялась, Монкриф осторожно стряхнул пыль с ее лица.
– Ты цела?
Кэтрин кивнула и провела пальцами по его побелевшим волосам. Жест был удивительно нежным, и когда Кэтрин заметила это, то отдернула руку.
