Вот как богато одета была невеста Василия III, Елена, молодая княжна Глинская, племянница того Михаила Глинского, который прослыл в истории изменником сперва своему природному государю, потом — Русскому. Вы помните, читатели мои, что за эту последнюю измену он был посажен в темницу, и получил полное прощение только тогда, когда великий князь стал супругом его племянницы.
Теперь имея некоторое понятие о праздниках и одежде наших предков, мы поговорим о других обычаях. Все они — и знатные бояре, и бедные дворяне — казалось, были спесивы. К боярам никто не смел въезжать на двор: надо было оставлять лошадей у ворот. Дворяне стыдились ходить пешком и мало знакомились с мещанами.
Гость, входя в комнату, прежде всего молился образам, и потом уже подходил к хозяину, целовался с ним и говорил: «Дай Бог тебе здоровья!» Тут начинались взаимные поклоны, после которых гость и хозяин садились и разговаривали. Когда гость уходил, хозяин провожал его до крыльца, а иногда и до самых ворот.
Молодые женщины почти всегда сидели дома, даже в церковь редко ходили. Главное рукоделье их было — прясть и шить; главная забава — качаться на качелях.
По отношению к чужеземцам наши предки были гораздо горделивее нас; даже послы их жаловались на ту важность, с которой их принимали в России. Когда иностранный посол объявлял о себе в первом Русском городе государеву наместнику, то ему задавали множество вопросов: «Из какой земли? От кого он едет? Знатный ли человек? Бывал ли прежде в России? Говорил ли нашим языком?» Заметьте этот последний вопрос, дети; он доказывает, что наши предки только по необходимости говорили на чужом языке и всегда предпочитали свой собственный язык другому языку.
Не подумайте, однако, что предки наши, любя все Отечественное, обходились дурно с иностранцами. Нет! Они всегда уважали добрых и умных из них, старались перенимать у них все полезные знания, и государи наши, особенно Иоанн III и Василий III, даже приглашали многих чужеземных художников и ремесленников переселяться к нам в Москву. Таким образом, у нас и тогда уже были иностранные зодчие, или архитекторы, денежники[119], слесари и даже живописцы, которые списывали портреты. Все они жили весело и богато в нашей гостеприимной Москве и обучали Русских тому, что знали сами. Однако надо признаться, что не все иностранцы приносили пользу нашему Отечеству: иные из них вредили ему и не всегда были благодарны России, в которой почти всегда обогащались.
Герберштейн в жалованном русском платье, полученном им при втором посольстве В 1526 г. Рис. современников.Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) — немецкий дипломат. Он дважды приезжал в Россию с посольством: в 1517 и в 1526 гг. Результатом его путешествий стали «Записки о московских делах», в которых подробно описаны жизнь и быт жителей Московии.
Возвращаясь к описанию нравов наших предков, скажем, что главной чертой их характера была набожность, усердие к вере и привязанность к монашеству. Почти все они желали умереть в ангельском образе. Так называли они пострижение и принятие схимы[120], и те, которые не успели постричься за несколько лет до смерти, старались сделать это по крайней мере за несколько часов. Это случилось и при кончине великого князя Василия III, жизнь которого неожиданно прекратилась на 54 году. Он почти никогда не чувствовал никаких болезней, любил деятельность и движение, был всегда весел и счастлив, особенно со времени рождения своего сына, будущего грозного государя России Иоанна IV, тогда еще трехлетнего мальчика.
А.П. Рябушкин. Русские женщины в церкви. 1899 г.В 1533 году великий князь праздновал день святого Сергия 25 сентября (8 октября) в Троицкой лавре вместе с супругой и детьми. В то же время он благодарил Бога за избавление от неприятелей, Крымских Татар, опять совершивших набег на наши владения. В тот же день великий князь ездил на охоту и занемог такой болезнью, которая сначала совсем не казалась опасной: у него случился веред* на левой ноге; но этот веред так разболелся, что через два месяца стал причиной его смерти. 21 ноября въехал он в Москву шагом, в санях, на постели и скрытно, чтобы не встревожить народ, горячо любивший его. Как только внесли его в Кремлевский дворец, он тотчас созвал бояр и приказал им писать духовную, в которой объявил своего трехлетнего сына Иоанна наследником государства под опекой матери и бояр до пятнадцатилетнего возраста; назначил удел меньшему сыну Юрию; просил своих братьев Юрия и Андрея не забыть обещания верно служить племяннику; устроил многие государственные и церковные дела; одним словом, не забыл ничего, что касалось спокойствия его подданных и Отечества. Исполнив эту обязанность государя, он послал за супругой и детьми. Малютку Иоанна принес на руках брат его матери, князь Иван Глинский. Умирающий отец благословил его крестом святого Петра митрополита. Дитя не плакало: оно не понимало еще, кого лишалось! Но зато нельзя было видеть без слез отчаяния великой княгини: ее вынесли на руках из спальни государя.
Расставшись с супругой, Василий Иоаннович уже ни о чем больше не думал, как о Боге и своей душе. Он тотчас сказал духовнику своему, протоиерею[121] Алексию: «Не похороните меня в белой одежде: я не останусь в мире, если и выздоровею». Это значило: «Постригите меня в монахи». Алексий, митрополит Даниил и все бывшее тут духовенство радовались такому желанию государя, но князья, братья Василия и некоторые из вельмож противились этому: они говорили, что ни святой Владимир, ни Дмитрий Донской не были монахи, но верно заслужили вечное блаженство. Долго они спорили и шумели; между тем взоры великого князя темнели, язык едва произносил шепотом молитвы; рука не могла сделать креста. Заметив это, огорченные князья забыли свой спор, и митрополит, пользуясь их безмолвной печалью, сам постриг государя, названного в монашестве Варлаамом. Едва успел он кончить этот обряд и положить Евангелие на грудь умирающего, Василий скончался. Все зарыдали, и этот плач семейства и первых государевых вельмож в ту же минуту перешел на дворцовые улицы, где толпился огорченный народ, и тотчас распространился до Красной площади. Василия называли добрым, ласковым государем, и потому не удивительно, что смерть его была так горестна для всех.
Великий князь Василий III. Из французской книги 1584 г.Князь Василий был твердым, непреклонным сторонником единовластия. Без кровопролития он присоединил к Москве Псков, воевал с Литвой и в 1514 г. вернул Руси Смоленск, в честь возвращения которого был основан Новодевичий монастырь. При князе Василии III в Московском Кремле было закончено строительство каменного Архангельского собора. Современники славили богатство и бережливость Василия III. Главная казна хранилась на Белоозере и в Вологде — недоступных для неприятеля местах.
Во все свое двадцатисемилетнее княжение он судил и рядил землю, то есть занимался государственными делами каждое утро до самого обеда; любил сельскую жизнь и почти всегда проводил лето не в Москве, а в ее окрестностях; часто ездил на охоту в Можайск и Волоколамск; но даже там, не любя терять напрасно время или тратить его на одно веселье, занимался делами и иногда принимал чужеземных послов. Он первый начал ездить на охоту с собаками: прежде Русские считали этих животных нечистыми и не любили их.
Василий III прибавил к своему двору новых чиновников: оружничаго[122], у которого хранилось оружие; ловчих, заведовавших охотой; крайчаго[123], подававшего при столе питье государю, и рынд[124]. Крайчий значил то же, что и обершенк[125], а рынды были оруженосцы или род пажей[126]. В эту должность выбирали молодых людей, красивых лицом и стройных станом, из знатных фамилий. Они носили белое атласное платье, держали в руках маленькие серебряные топорики и всегда шли впереди великого князя, когда он выходил к народу.
Василий любил пышность, когда она была нужна, и особенно показывал ее во время приема чужестранных послов, чтобы они видели и богатство, и славу его государства. В тот день, когда они представлялись, приказано было запирать все лавки и останавливать все дела и работы. Чиновники выходили навстречу послам; купцы и мещане, ничем не занятые, спешили толпами к Кремлевскому дворцу. Войско, которое уже со времен Иоанна III не распускалось по домам, как прежде, стояло в ружье. В приемной комнате все было тихо. Государь сидел на троне; возле него, на стене, висел образ; бояре сидели на скамьях, в платье, вышитом жемчугом, и в высоких шапках из дорогих мехов.
