И ничего этого Дуся не знала, не понимала. Что-то она чувствовала, но чувства не рождали мыслей, а без мысли не может быть и решения.
Замышляя заняться спекуляцией, по примеру Густинова, Петр Грозов втягивал жену в новое преступление, – женщина не сознавала, куда ее ведут.
– Чего ты мажешься с мелочами, не набрал, что ли, денег за металл? Мало тебе, что все неймется-то! – попробовала возразить Евдокия против досадливо-скучной возни с клеенками и платками.
– Молчи! Ты… – сквозь зубы злобно выругался «монголка». – Не трепись, мало, что ли, ты меня изубыточила, тварь ползучая! – припомнил он жене с-ские тысячи, ушедшие «невесть куда». И Дуся спряталась, как улитка в раковинку. Безвольный, неумный человек, лишенный моральных устоев, служит в жизни игрушкой случая, и случай к нему беспощадно зол.
2
Хорошо остаться в Москве на несколько дней, но где жить? Валяться на вокзале не хочется никому, гостиниц же мало, и они для командированных, которые тоже ждут там очереди. Грозов это знал и не думал обращаться в гостиницу.
– Дуся, действуй ты, – предложил он жене.
– А как?
– А так! Уж больно много тебя учить приходится, больно ты поумнела-то, – с новой злостью сказал Грозов. – Войди во двор, потрепись с бабами, не пустит ли кто переночевать.
В первом дворе дворничиха сказала, что к себе не пускает, а в доме никого, кто сдал бы комнату на несколько дней, тоже нет, и поинтересовалась, несмотря на свой отказ:
– А документы у вас есть?
Женщина была так решительна в своем требовании, что пришлось предъявить ей паспорта. Все оказалось в порядке, но это не помогло.
В следующем большом доме Евдокия разговорилась с лифтершей. Эта была посговорчивее, хотя тоже поинтересовалась документами. Получив заверение, что в этом отношении у проезжих все, как должно, лифтерша выставила свои условия:
– По десятке в день с человека. И чтобы никак не шуметь, иначе другие жильцы придерутся.
У Татьяны Сергеевны Совиной комната была небольшая, метров одиннадцать квадратных. Кровать, именуемая полуторной, и диванчик предоставлялись хозяйкой в распоряжение временных жильцов. Сама Совина устроится на ночь на полу. Эта одинокая женщина лет сорока пяти была тертый калач, «промышленница».
Грозов и Густинов назвали себя работниками МВД, побывавшими на курорте. Для чего они «загнали пыж» Совиной, сами они не сумели бы определить точно. В общем и для важности и для убеждения ее в своей надежности. Звание работников МВД не помешало им интересоваться, что и где стоит покупать в Москве, а Совиной – снабдить новых знакомых обширной и интересной информацией.
Эта женщина через два дня на третий обязана была сутки дежурить у лифта. Несложные обязанности лифтерши она с успехом совмещала с занятиями рукоделием: вязала крючком подзоры для кроватей, накидки для подушек, салфетки на комоды и подзеркальники и прочие хорошо выполненные и украшающие жизнь вещицы. На спицах она изготовляла из «жильцовской» шерсти варежки с цветными вставками, перчатки.
Неплохая мастерица, Совина без дела не любила скучать. В свободные дни Татьяна Сергеевна путешествовала по московским магазинам, соображая, что, где и почем. Исполняла поручения. В соседнем швейном ателье высшего разряда Совина отмечалась в списке очереди за тех гражданок, которые сами не имели времени.
Совина воссоздала себе профессию посредника, что ли, впрочем, старую как мир. Нельзя сказать, чтобы она занималась спекуляцией в ее классическом виде, то-есть скупкой вещей с их последующей перепродажей в целях недобросовестного обогащения.
Совина своих денег, вложенных в «дело», не имела. Покупки, когда приходилось, она делала на деньги заказчиков. Совина получала мзду за услуги – действие, в уголовном порядке не наказуемое. Она продавала не вещи, а занятое ею место в очереди или чек, выписанный продавцом. Эта женщина за некоторое вознаграждение отказывалась от принадлежащих ей прав без определяемого по какой-то шкале ущерба для кого бы то ни было. Сдавая комнату, Совина терпела неудобства от случайных жильцов за плату деньгами и натурой со стола постояльцев. Такова формальная сторона профессии Совиной. Юридически как будто бы состава преступления и нет. А с точки зрения нашей морали Совина была виновна, и во многом. Выдавая себя за покупательницу, за заказчицу, Совина лгала и обманывала окружающих. Им она никак не могла бы признаться в том, что она действует не для себя. Иначе ее выставили бы и никто бы ей не помог.
Мораль Совиной расходилась с моралью массы: в этом-то и была вина Совиной, здесь и крылся зародыш неизбежной для нее беды. В жизни ловкой «промышленницы» постоянно присутствовали мелкая конспирация, дрянной подпольный элемент. У нее выработалась привычка ко лжи, к обману. Такие люди опасны для окружающих, опасны и для себя. До квалифицированного преступления им остался воробьиный шаг.
И Совина этот шаг переступила безотчетно. Она договорилась с Густиновым и с Грозовым, что будет высылать им в Сендунский прииск посылки с настольными клеенками, платками и другими вещами. Посылки она оформит наложенным платежом. За труды ей причтется рублей по сто с каждой партии.
Густинов и Грозовы три дня толкались по московским магазинам, ознакомились с ценами, вызнали «рынок». Идея посылок пришла в голову жадному Филату Захаровичу. Петр Грозов, который обещал, быть может, и превзойти со временем Густинова, подхватил идею.
– …Ходили-крались по жизни, озираясь, где урвать… – так в дальнейшем говорила об этом периоде своей малоудачной жизни Евдокия Грозова.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Пора вернуться в Н-к, к той ночи, когда Александр Окунев приехал к своему брату. После того как старший брат, оставив тщетные попытки прервать пьяный сон младшего, стащил его на пол, а сам улегся на кровать, он впервые за две недели заснул ночью не в поезде, а в действительно мирной тиши районного города.
Александр Окунев спал очень долго, глубоким, без сновидений сном и проспал бы, кто знает, до вечера, не подними его Марья Алексеевна настойчивым стуком в дверь часов в одиннадцать утра.
Александр поднялся, споткнулся о тело брата, вспомнил, где находится, и откликнулся.
– Слава те, господи! – услышал он голос хозяйки. – Я думала, что вы оба померли. Телеграмма есть. Спозаранку принесли, я к вам сколько раз стучалась.
Пришла та телеграмма, которую Антонина Окунева прислала из Г-т. Условный текст свидетельствовал, что посылка с золотым песком находится у Антонины. Оставалось сбыть металл.
Агент по сбыту лежал на полу мертвым телом. Стоило ли и теперь его будить?
Согнувшись, Александр Окунев глядел и глядел в лицо Гавриила. Бессмысленное, обезображенное пьяным сном, с темной многодневной щетиной на щеках и на бороде, – в нем не осталось ничего, ни одной черты не только мальчишки Ганьки, но даже того Гани, которого Александр видал в последний раз почти год тому назад. Маска вздутого мяса напомнила брылястую голову дворового пса.
Покучивал Гавриил и раньше. Он и осужден-то был, в сущности, не за халатность, а за пьянство. Не шуми у него в тот день в голове, он не забыл бы распорядиться во-время сменить изношенный трос на транспортере. К счастью Гавриила, при аварии не было жертв, поэтому он отделался лишь шестью месяцами, улизнуть от которых счел за благо. Но запойного пьянства за ним не наблюдалось. Антонина рассказала мужу, как в С-и Ганя на целые сутки куда-то исчезал со стариком Густиновым. До этого никому нет дела. Гавриил, как видно, знает в С-и злачное местечко, где можно приютиться гулякам. Так принял рассказ жены Александр. Для чего же жить, как не гулять? Это Александр понимал, хотя ему самому за последнее время гулянки не помогали веселиться…
По самому своему характеру Александр был крайне недоверчив. Судя о людях по себе, он считал, что в человека верят дураки и бабы. Он не позволял Антонине давать Гавриилу в руки сразу помногу золота не потому, что не верил именно брату, – он никому вообще не верил.
Сейчас, глядя на брата, Александр вспоминал обрывки пьяного ночного бреда. Вероятно, более чем вероятно, что Арехта Брындык и Леон Тумбадзе, или Томбадзе, были людьми, которым Гавриил сбывал золото. К этим именам цеплялся лепет брата о желтом металле, с ними он торговался в пьяном бреду. Но что значили слова об арестах, тюрьме? И о доносах? Все это могло относиться лишь к золоту. Чьи доносы, на кого думает Гавриил? Окунев-старший не спросил бы об этом Окунева-младшего, будь тот в состоянии разговаривать. Такие вопросы не задаются. Но знать, почему Гавриил трусит, боится доноса, нужно. Проболтался ли он по пьяному делу? Или, связавшись по глупости с женщиной, по глупости же ей и выдал себя, а она теперь грозит и тянет с дурака за молчание? Гавриил не расскажет, он не из таких, и ему невыгодно признаваться.
