Поезд в Москву прибыл в полдень. Вышел я из вагона и вдруг вижу – из соседнего вагона выходит мой знакомый старший лейтенант Терехов. Вот уж этого я никак не ожидал. Терехов подходит ко мне, здоровается, веселый, хорошо одетый, в новом обмундировании. Он находился на излечении в госпитале Казани, а теперь ехал в часть по месту назначения. Я спрашиваю: «Как дела?», а он отвечает: «Отлично!» Оказалось, что он получил полное денежное довольствие и плюс выручил еще 30 тысяч рублей за трофеи, которые он набрал на хуторах Восточной Пруссии и выгодно продал на барахолке в Казани. Спрашивает, есть ли у меня знакомые в Москве, чтобы переночевать. Отвечаю, что в Москве проживает мой земляк, но вот беда: у меня совершенно нет денег. Смотрю – он как-то странно захмыкал и говорит: «Подожди, я отлучусь на минутку», – и убежал. Я хорошо изучил в армии его натуру скупердяя и понял, что ждать его не стоит.
В Москве еще с довоенных времен жил мой земляк, уроженец нашей деревни Журавель, бывший сосед Пантелей Афанасьев, 1914 года рождения. Я хорошо его знал, так как он приезжал до войны в отпуск в гости к брату, нашему соседу, Терентию Афанасьеву. Работал Пантелей в Москве кладовщиком на фабрике «Гознак». Проживали они вдвоем с женой в комнате коммунальной квартиры в Неопалимовском переулке, недалеко от Министерства иностранных дел. Детей у них не было. От первой жены он имел дочь, проживавшую в деревне Монастырек, соседней с нашей. Пантелей и его жена приняли меня гостеприимно. За ужином Пантелей с интересом расспрашивал меня о моей военной службе. Он спросил: правда ли, что немцы так безжалостно относились к нашим пленным, как об этом пишут в газетах? Я рассказал ему, как умирали пленные в немецком лагере, где я находился в Вязьме, от холода и голода. Пантелей поверил мне.
Переночевав в Москве, я поехал в Могилев. Необходимо было получить документ об окончании института, так как диплом мой остался в штабе 134-го артполка 95-й стрелковой дивизии еще перед войной, и, конечно, искать его было бессмысленно. В Могилевском пединституте из довоенных преподавателей остался только один – преподаватель геологии по фамилии Пряник и еще один знакомый, бывший студент с исторического факультета, занимавший на тот момент должность зам. директора института по хозчасти. Они мне объяснили, что для получения дубликата диплома требуется три свидетеля. Поэтому тогда дубликат я получить не смог. И только в 1952 году я нашел в Минске третьего свидетеля – преподавателя русского языка Жиркевича, который дал мне свидетельские показания, заверив их справкой в Минском пединституте, где работал после войны. По этой справке, а также по чудом сохранившейся крошечной фотокарточке, вырезанной из большой выпускной фотографии, я смог получить дубликат диплома о высшем образовании.
Встреча с родными была очень сердечной. К счастью, наша деревня Журавель уцелела. Дома меня встретили мать Прасковья Николаевна, старшая сестра Анна и двое племянников – Иван и Мария, дети покойной сестры Натальи. Наталья умерла в 1933 году от голода, а муж ее, Мамекин Денис Фадеевич, погиб на фронте. Погиб также и мой брат Егор. После демобилизации я прожил в деревне 2,5 месяца, помогал семье по хозяйству. Нужно было устраиваться на работу по специальности. К сожалению, должности учителя в школах Чериковского района тогда мне не нашлось, поэтому в конце августа 1945 года я уехал в Минск, где получил через Министерство образования направление в Гродненскую область. Но судьба распорядилась так, что я устроился на работу в городе Барановичи, в управлении Брест-Литовской железной дороги» (9).
Должность отца была инженер-экономист, а звание – инженер-лейтенант железнодорожной службы. Так что лейтенантом он все же стал, только в мирной профессии. А еще я недавно от родственников узнала, почему отец после войны не работал учителем. Как выяснилось, ему запретили преподавать историю и географию в школе, потому что он был в плену. Возможно, если бы, например, он был учителем математики, то учителем он бы работал. Вот такое было время.
Отец:
«С 1952 года, после объединения Брест-Литовской и Белорусской железных дорог, я проработал в течение 31 года инженером-экономистом в службе пути Управления Белорусской железной дороги в г. Минске.
На пенсию я вышел в мае 1976 года. О том, что сменил работу учителя на работу экономиста железной дороги, я не жалею, работа мне нравилась. В 1975 году мне было присвоено звание «Почетный железнодорожник». Тем не менее, только за то, что я был в плену, после войны, с 1947-го по 1980 год, я был лишен пенсии и льгот по инвалидности как инвалид ВОВ III группы в связи с ранением. Когда я обратился в Барановичский горвоенкомат с жалобой, у меня сразу же спросили, был ли я в плену. Я ответил, что был. Тогда работник военкомата, капитан, мне ответил, что многие из бывших военнопленных после войны оказались в ГУЛАГе, и что я должен сказать спасибо, что не разделил их участи. Я знаю, что многие пленные, после окончания войны оказавшиеся в Англии, по требованию Сталина были депортированы на Родину. Они не миновали ГУЛАГа. «Скажи спасибо, что цел», – ответил мне капитан.
В заключение скажу, что я честно прожил сложную и тяжелую жизнь. Как в годы мирного труда, так и в годы финской и Отечественной войн я честно служил Родине
Март 1987 г. – 1997 г.» (9).
Глава 14. Братья отца
Степан – старший брат (1905–1988)
Степан Михеевич Петербурцев ушел на фронт в первые же дни войны, оставив дома жену и четверых детей. Вероятнее всего, определили его в состав 13-й армии, которая с боями отступала на восток по Чериковщине. По скупым сведениям из воспоминаний дяди Степана он попал в окружение под Брянском («Брянский котел»). Его жена рассказывала мне, что с ним вместе воевали и его двоюродные братья, также его односельчане из деревни Журавель. И вот настала последняя ночь, когда нужно было решать – прорываться на восток через линию фронта или пробираться через немецкие тылы на запад, в родную деревню. Они стали совещаться в каком-то сарае. Двоюродные братья договорились идти домой, а Степан намерен был перейти линию фронта. Братья действительно вернулись в деревню. Вероятнее всего, дядя Степан не хотел ставить под удар семью, ведь он был членом партии, активист в деревне. Он ушел на восток. Что стало с ним потом, перешел ли он сразу линию фронта или где-то укрывался в течение года, до лета 1942 года – я не знаю. Человек он был крайне молчаливый, а мы – нелюбопытны. Что-то писал в конце жизни о себе, но записи его пропали во время отселения деревни, уже после его смерти. В одном я убеждена: воевал он честно, смело и не покривил душой, в каких бы обстоятельствах он ни находился.
Одновременно с запросом о наградных листах отца я запросила и наградные листы дяди Степана.
Вот что сказано в архивной справке ЦА МО РФ от 16.06.08 г. № 2/77080:
«В наградном листе к приказу войскам Отдельной Приморской армии № 0675/н от 02.10.1944 г., по которому сержант ПЕТЕРБУРЦЕВ Степан Михеевич, командир отделения 385-го отдельного батальона связи 9-й армии, 1905 года рождения, награжден орденом Красной Звезды, записано:
«В Отечественной войне с 08.08.1942 года. В Красной Армии с 23.06.1941 года. Призван Чериковским РВК Могилевской обл.
Ранения и контузии: тяжело ранен в ногу 25 сентября 1943 года.
Домашний адрес (на момент награждения): Могилевская область, Чериковский район, д. Журавель.
Будучи командиром отделения 1-й роты 385-го отдельного батальона связи 9-й армии Юго-Западного и Северо-Кавказского фронтов, в боях под г. Ворошиловградом и на Таманском полуострове неоднократно выполнял задания командования по обслуживанию и восстановлению линии связи.
В районе станицы Курчанской и города Темрюк 25.09.1943 года был тяжело ранен в правую ногу с ампутацией этой ноги…»
Основание: ЦА МО РФ, фонд 33, опись 690155, дело 3766, лист 82».
Кроме того, дядя Степан был награжден медалью «За отвагу», а в мирное время орденом Трудового Красного Знамени».
Я заметила совпадения в военных судьбах отца и его старшего брата. Так, например, оба они были сержантами, оба – командиры отделений. Дата 25 сентября 1943 года знаменательна для обоих. Дядя Степан был представлен в этот день к ордену, а для отца – это дата освобождения Смоленска, который он освобождал. В октябре 1943 года отец также был награжден своим первым орденом – за освобождение Смоленской области. И встретились они на родной деревенской дороге в день возвращения дяди Степана с фронта, выйдя из одной и той же полуторки. Произошло это в апреле 1944 года.
Помнится еще деревенский вечер из 50-х годов. Уже очень поздно, почти ночь. Отец и дядя Степан сидят вдвоем в бабушкиной хате за накрытым столом, при керосиновой лампе и поют песню «Ревела буря, гром гремел». Пели они громко, во весь голос, несмотря на то, что все домашние уже улеглись спать. Но как же здорово они пели! Мне было лет 5–6, но эта картина мне запала в сердце. На сегодняшний день я понимаю, что пели не просто два брата – пели два фронтовика со схожей судьбой, которые прошли настоящие бури и громы. Пели победители фашизма – они это понимали и были горды собой. Хотя, если честно, то очень бедно жилось в деревне в 50-е годы. Власти нашей страны очень быстро забыли заслуги фронтовиков, какими бы героями они ни были.
