В таком отчаянном положении некоторые интенданты из беднейших провинций, как, например, Тюрго, издают незаконные распоряжения, обязывающие богатых землевладельцев кормить своих арендаторов вплоть до следующего урожая. Я обнаружил датированные 1770 г. письма сельских священников, предлагавших интенданту обложить налогом крупных землевладельцев их приходов как светских, так и из числа духовных лиц, по их словам, "обладающих обширными владениями, в которых они не проживают и огромные доходы от которых они проедают в иных местах".
Даже в обычное время села исполнены нищими. Как утверждает Летрон, городские бедняки еще получают помощь, тогда как ( стр.107) в деревне зимой нищенство являет собой для иных безусловную необходимость.
Время от времени с этими несчастными обходятся крайне жестоко. В 1767 г. герцог де Шуазель вознамерился вдруг разом покончить с нищенством во Франции. Из переписки интендантов мы узнаем, с какой суровостью он принялся за дело. Дозорная команда получила приказ немедленно задержать всех нищих, что имелись в королевстве. Как утверждают, что схвачено более 5 тыс. человек. Дееспособных бродяг должны были отправить на галеры; что же до остальных, то для них было открыто более сорока приютов. Но было бы лучше, если бы для них распахнулись сердца богачей.
Правительство Старого порядка, бывшее, как я уже указывал, столь мягкосердечным и иногда столь робким, столь расположенным к формальностям, медлительности и осмотрительности, когда речь шла о высших классах, в то же время было достаточно жестоким и скорым, когда действовало против классов низших, в особенности против крестьянства. Из всего множества прошедших перед моими глазами документов я не нашел ни одного, где бы шла речь о задержании буржуа по приказу интенданта. Крестьяне же задерживались постоянно - по поводу барщины, ополчения, нищенства, нарушения полицейских правил и в тысяче других случаев. Для одних существовали независимые суды, судебная волокита, охранительная гласность; для других же - офицер дозорной команды, наскоро выносивший приговор, не подлежащий обжалованию.
"Громадно расстояние, отделяющее народ от прочих классов, писал Неккер в 1785 г., -способствует отвлечению внимания от того, каким образом обращается власть с человеком, затерянным в толпе. Не будь французы наделены мягкостью и человечностью,. свойственной вообще духу того времени, это обстоятельство было бы предметом вечного сожаления для тех, кто сочувствует тяготам рабства, от которого избавлен сам".
Но тяготы гнета проявлялись даже не столько в том зле, что причинялось этим несчастным, сколько в той пользе, какую они могли сами себе принести и каковой их лишали. Они были свободны и владели землей, но в то же время оставались почти такими же невежественными, а зачастую и еще более бедными, чем их предки-крепостные. Среди чудес искусства они жили просто и безыскусно, в блестящем мире просвещения оставались невежественными. Сохраняя ум и проницательность, свойственные всему крестьянскому племени, французские крестьяне так и не научились ими пользоваться. Они даже не смогли преуспеть в обработке земли, что, собственно, было их единственным занятием. "Перед моими глазами - земледелие Х века", - говорил один известный ( стр.108) английский агроном. Французские крестьяне отличались только в военном ремесле; по крайней мере, здесь они естественно и необходимо соприкасались с другими классами.
Таким образом, крестьянин жил в бездне уединения и отчаяния, в своем мирке, непроницаемом для чуждых влияний. Я был удивлен и почти напуган, узнав, каким образом администрация получала сведения о населении кантона менее чем за 20 лет до беспрепятственной отмены католического культа и осквернения церквей. Приходские священники называли число явившихся во время Пасхи к святому причастию; к этому числу прибавляли предположительное количество малых детей и больных-общее число и принималось за количество населения, И тем не менее веяния времени уже проникали со всем сторон и в эти грубые умы - они доходили к ним окольными и потаенными путями и принимали в этих темных и тесных вместилищах самые причудливые формы, но со стороны не было заметно никаких перемен. Нравы крестьянина, его привычки и верования казались прежними; крестьянин был покорен, он был даже весел.
Не следует доверять веселости, которую выказывают французы перед лицом величайших бедствий. Она доказывает лишь то, что, уверовав в неизбежность своей несчастной судьбы, француз пытается отвлечься от нее и не думать о ней, а вовсе не то, что он бесчувственен. Укажите такому человеку выход из нищенского положения, от которого он, казалось бы так мало страдает, и он устремится к этому выходу с такою силою, что не заметит, как перешагнет через вас, если вам доведется оказаться на его пути.
С позиций дня нынешнего мы уже отчетливо различаем все эти факты, но современники и не видели. Люди, принадлежащие высшим классам, всегда с большим трудом доходят до ясного понимания того, что происходит в душе народа, особенно в душах крестьян, чье воспитание и образ жизни открывают в делах человеческих нечто такое, что присуще им одним и совершенно недоступно прочим классам. Когда у богача и бедняка почти нет общих интересов, общих дел и общих тягостей, завеса, разделяющая их мысли и чувства, становится непроницаемой. Такие люди могут всю жизнь прожить рядом, но так и не понять друг друга. Любопытно видеть странное благополучие, в каком жили все, занимавшие верхние и средние этажи общественного здания к началу Революции; забавно слышать их хитроумные рассуждения о добродетелях народа, его кротости, преданности, о его невинных удовольствиях. Ведь дело происходит накануне 1793 года! Зрелище смехотворное и ужасное!
Прежде чем продолжить, остановимся на мгновение: через все приведенные выше факты и фактики мы видим действие одного ( стр.109) из величайших божественных законов, управляющих человеческим обществом.
Французское дворянство упорно пытается держаться в стороне от других классов. Дворяне в конце концов освобождаются от большинства тяготивших их общественных повинностей. Они воображают, что сохранить свое величие они смогут, лишь не выплачивая налогов. И в начале все так и происходит. Но вскоре некий внутренний и невидимый недуг начинает подтачивать былое могущество дворянства, которое постепенно разрушается без какого-либо внешнего вмешательства. По мере освобождения от повинностей дворяне беднеют. Напротив, буржуазия, смешаться с которой дворянство так боялось, обогащается и просвещается рядом с дворянством, без него и вопреки ему. Дворяне не пожелали видеть в буржуа ни сограждан, ни союзников. Они вскоре обнаружили в них соперников, затем врагов и наконец - господ. Чуждая сила освободила дворян от забот руководить и покровительствовать своим вассалам. Но поскольку в то же время дворянству были оставлены его денежные права и почетные привилегии, то ему казалось, что оно ничего не потеряло. Поскольку дворяне по-прежнему стояли во главе общества, они верили, что еще управляют им. И действительно, они по-прежнему были окружены людьми, коих в официальных документах именуют своими подданными, прочие именуются их вассалами, их арендаторами, их фермерами. В действительности же дворяне уже никем не управляют, они одиноки. И когда дворянство лицом к лицу сталкивается с реальным миром, ему остается только одно - бежать.
Судьбы дворянства и буржуазии во многом разнились между собой, но были схожи в одном: в конце концов буржуа также отдалились от народа ,как и дворяне. Буржуа не только не старались сблизиться с крестьянами, но вовсе избегали какого-либо соприкосновения с их бедствиями. Вместо того, чтобы объединиться с. крестьянством и сообща бороться против общего неравенства, буржуа стремились лишь к умножению новых несправедливостей и обращению их себе на пользу. Они столь же яростно боролись за обеспечение новых льгот в налогообложении, как дворяне - за сохранение своих прежних сословных привилегий. Крестьяне, из чьей среды вышли буржуа, последним были не только чужды, но и, так сказать, незнакомы. Только вложив оружие в крестьянские руки, буржуазия заметила, что пробудила в народе чувства, о которых и не подозревала и которые была не в состоянии сдерживать. Вскоре ей пришлось стать жертвою страстей, ею же самою вызванных к жизни.
Людей всегда будет поражать падение знаменитого королевского дома Франции, который должен был распространить свое влияние на всю Европу. Но всмотримся внимательнее в его историю ( стр.110) - и мы поймем причины его крушения. Почти все пороки, заблуждения, мрачные предрассудки, которые я описал, обязаны своим происхождением, устойчивостью и развитием искусству наших королей разделять людей, чтобы получить над ними неограниченную власть.
Когда буржуа оказались столь же изолированными, как и дворяне, а крестьянин - отделенным равным образом и от буржуа и от дворянина; когда аналогичные явления происходили внутри каждого сословия, в результате чего образовались небольшие группы людей, почти столь же обособленных друг от друга, как и сами сословия, - тогда выяснилось, что все общество уже отнюдь не представляет собой однородную массу, а распадается на части, не связанные между собой. Не существовало более организации, способной стеснять действия правительства. Но, с другой стороны, не существовало и организации, способной служить ему поддержкой. И таким образом, все величие государей могло рухнуть в один момент, когда служившие ему опорой общество пришло в волнение.
