Как такого человека можно не любить, думала Элинор.
Мысли о муже ее не покидали. Что было бы, если бы она сразу вышла замуж за Генриха вместо Людовика? Элинор даже рассмеялась. Генрих тогда был еще ребенком. Никакой разницы в годах с ним она не ощущает. А он? Их страсть остается такой же сильной, как в начале; когда после разлуки, а это случается довольно часто, супруги соединяются, их слияние происходит, как в первые дни женитьбы.
Она, конечно, многое о нем узнала. Он быстро приходит в ярость и становится неистовым, пугая всех вокруг. Ноздри у него раздуваются, глаза горят огнем, ногами он все расшвыривает, а порой валится наземь и молотит кулаками. Страшны эти приступы гнева; когда они случаются, кажется, что в него вселился дьявол. Элинор и сама может показать характер, но крайность, до какой доходит в гневе Генрих, ее пугает. В первые годы после свадьбы с этой стороной характера мужа ей сталкиваться почти не приходилось. Любовь и завоевание английской короны тогда поглотили его целиком, на домашние сцены времени не оставалось. Но в минуты недовольства он злился ужасно, а если человек ему оказывался неприятен, то вообще переставал для него существовать.
Вот такого она любила, во всем понимала, и он ее полностью устраивал. Еще ей бы хотелось, чтобы он делил с ней компанию собиравшихся вокруг нее трубадуров. Мечтала, чтобы он спел сочиненную им самим и ей посвященную песню. Но у Генриха нет досуга. Так что, вздохнув, она продолжала заниматься своим двором без мужа.
Охотников ей петь было достаточно. Когда тонкие пальцы певцов, так не похожие на грубые, обветренные Генриха, касались струн лютни, а огненные глаза посылали ей пылкие взоры, Элинор снова чувствовала себя юной.
«Что я сделала, выйдя замуж за Генриха? — спрашивала себя Элинор. — Плодила детей — троих за три года. Хожу на сносях или рожаю. — Она рассмеялась. — Конечно, в том состоит долг королевы, но совсем не занятие для героини романтических баллад».
Смерть маленького Уильяма потрясла Генриха не столько как утрата ребенка, а как потеря старшего сына. Теперь у них был маленький Генрих (что еще надо?) и Матильда, но ему хотелось еще сыновей. Он постоянно вспоминал проклятие своего деда Генриха I, имевшего кучу внебрачных детей и только одного законного; после гибели этого сына, утонувшего в море, наследницей осталась дочь. И что получилось? Война.
— Нам нужно еще родить сыновей, — как-то сказал Генрих. — У нас есть мой маленький тезка, но посмотри, что стало с Уильямом. Нам нужны еще сыновья, и мы должны их завести, пока ты в состоянии вынашивать.
Ему двадцать с небольшим — вся жизнь впереди. А ей каково? Время, когда она уже не сможет рожать, не так далеко. Это было впервые, когда стала очевидной их разница в возрасте. Разговор задел ее, как слабое дуновение поднимающейся бури.
Итак, она должна продолжать вынашивать детей. Она могла бы стать любящей матерью, но в этой женщине говорила сильная личность, слишком самобытная, чтобы беспрекословно подчиняться другим, будь то муж или дети. Уступки возрасту, дети — это все потом. Сейчас Элинор в своем любимом розовом саду в окружении трубадуров, воспевающих даму своих снов, да еще такую прекрасную, как сама королева.
Один из певцов привлекал ее внимание больше всех. Это красивый молодой человек по имени Бернар. Он себя назвал Бернар де Вентадур, но за его спиной поговаривали, что права на эту фамилию у него нет, что родителями были кухарка и крепостной. Граф и графиня де Вентадур, как тогда порой поступали, взяли мальчика в замок и воспитали его. У него рано открылся музыкальный дар. Граф с графиней ценили людей со слухом, и мальчика допустили в круг придворных певцов. Скоро он проявил себя как незаурядный поэт; граф с графиней ему покровительствовали, он стал известен, и в замок стали приезжать специально послушать его баллады.
Темой песен была, разумеется, любовь, а каждый поэт, как тогда было принято, избирал из своего круга даму сердца, коей посвящал свои строфы. Графиня де Вентадур была, конечно, хороша собой, и кому, как не хозяйке замка, адресовать придворному поэту свою рифмованную страсть! Песни Бернара становились все смелее, он их распевал, сидя у ног своей госпожи, и бросал на нее пламенные взоры, которые день ото дня становились все горячее. Такова была традиция: у каждого трубадура должна быть своя дама сердца. Однако трубадуры, как правило, происходили из благородных семей, и, когда сын крепостного и стряпухи стал поднимать глаза на графиню и петь ей о своей страсти, это расценили как дерзость, выходящую за пределы допустимого. Во всяком случае, так показалось графу. Он сказал Бернару, что тому не место в шато де Вентадур.
Бернару ничего не оставалось, как собрать свои пожитки. Он особенно не огорчился, ибо слышал, что на родину приехала королева Элинор, а слава о нем, как о лучшем поэте страны, уже разошлась далеко. Он явился к ней и был немедленно принят, потому что она знала его стихи и даже положила некоторые на музыку.
— Добро пожаловать, — приветствовала его Элинор. — Хочу, чтобы вы спели для нас.
Выражать поэтический восторг Бернар умел как никто другой. У него не стало прекрасной графини, вместо нее появился светоч красоты. Элинор не могло не польстить читаемое в глазах поэта открытое восхищение ею, граничащее с обожанием. Это пролилось бальзамом на душу после обидных высказываний Генриха насчет вынашивания детей. Бернар теперь для всех Бернар де Вентадур, имя вполне достойное для придворного королевы Элинор. Он становится ее фаворитом и постоянно у ее ног. Стихи и песни льются из него как из рога изобилия, и все посвящены королеве любви. Элинор в восторге. У Бернара прекрасный голос. Ему принадлежат известнейшие во Франции стихи, а он принадлежит ей. Это опьяняло.
Однажды на ее музицирование пришел Генрих и уселся послушать. Его зоркий глаз сразу выделил распростертую у ног Элинор фигуру Бернара де Вентадура, на которого она бросает теплые взгляды. Генрих сощурил глаза. Конечно, он не увидел в этом свидетельства их физической близости. Элинор для этого слишком умна. Любой ее ребенок должен стать королем или королевой Англии, и она вполне осознает, что у такого ребенка может быть только один отец — он, король. И все-таки он ей явно нравился, этот малый с перстнями на нежных руках. Интересно, не Элинор ли их подарила?
Генрих смотрел, слушал и думал, что скоро ему надо будет привести во дворец своих побочных сыновей. С детьми Авис проблем не было, они родились до знакомства с Элинор. А маленький Жефруа, сын Гикенаи, потребует какого-то объяснения, поскольку он появился после их женитьбы. При всем пестром прошлом Элинор она остается верной женой, как это ни странно. Правда, она беспрестанно занимается детородством. Не успевает родить одного, как на подходе уже другой, и на внебрачные связи у нее просто не остается времени. Но по тому, как она ласково смотрит на поэта, певшего ей о возвышенной любви, он видит, что Элинор пребывает в романтичных грезах и теперь ей будет трудно воспринимать столь приземленную нужду такого, как он. Он-то не романтик, а реалист. Без женщины в постели он не может и перестраивать себя не будет. С этим ей надо как-то примириться, и она должна будет это понять, когда он приведет во дворец своего Жефруа для воспитания, какое полагается для внебрачных королевских детей. У деда Генриха I их было предостаточно. Вильгельм Завоеватель детей не плодил, ни об одном Генрих не слышал. Но Завоеватель был неповторим, никто тягаться с ним не может. Он жил только чтобы покорять и править. У мужчины много всяких дел, но одними делами его жизнь не ограничивается. Элинор должна будет это понять.
