де Сада можно увидеть сатиру на эти псевдоосвободительные идеи Просвещения, которые превратили современную тюрьму в авторитарную машину по производству покорных тел: вышколенная, послушная рабочая сила, трудящаяся на благо капитала, не имеющая ни выбора, ни вознаграждения.
Системы лишения свободы, возникшие в девятнадцатом веке, сохранили суровые принципы Говарда, но отказались от его возвышенных идеалов. Пенсильванская, или одиночная, система впервые формально была введена в 1829 году в Восточной государственной тюрьме и быстро распространилась по Британии; при ней заключенный жил и трудился в полной изоляции. Оскар Уайльд, в 1895 году приговоренный к каторжным работам за грубую непристойность, отбывал наказание в трех тюрьмах: Пентонвиль, Уандсворт и Рединг, и все они были устроены по системе одиночного заключения. В письмах в газету «Дейли кроникл» и в своих стихах Уайльд описывает существование, исполненное немыслимых страданий.
Каждого заключенного держали в крошечной камере с жесткой деревянной кроватью и без санузла. В воздухе стояла вонь; кормили протухшей едой, от которой Уайльд страдал опасной для жизни диареей. Дни проходили в бесполезных, изнурительных, монотонных занятиях. Первые пять месяцев его приковывали к ступательному колесу на шесть часов в день, давая отдохнуть по пять минут после каждых двадцати минут мучительного карабканья по ступеням. Потом его заставляли щипать паклю, распутывая куски старой просмоленной веревки, до тех пор, пока его непривыкшие руки не покрывались трещинами и ранами. Когда он посмел перекинуться парой ободряющих слов с другим заключенным во дворе для упражнений, его на три дня посадили на хлеб и воду. Неудивительно, что полный отрыв от человеческого контакта подкашивал ментальное здоровье людей. Главным образом систему одиночного заключения перестали использовать именно потому, что в ее жестких условиях арестанты начинали сходить с ума.
Альтернатива оказалась не намного лучше. Впервые введенная в тюрьме Оборн в штате Нью-Йорк в 1818 году система молчания всё еще остается популярной в Америке и Европе; в частности, сохраняется ношение униформы и архитектурное решение тюрьмы в виде двух рядов камер по бокам от центрального коридора, из-за чего заключенные не видят друг друга. Арестанты жили в уединении и всё время проводили в тишине, как предписывал Говард, но работали «в коллективе»: производили товары для заработка тюрьмы, однако это не было формой реабилитации, как надеялся Говард, но исключительно наказанием. Выражаясь словами одного современника и сторонника системы, они жили под «непрестанным надзором»[213] – униженные тела в серых униформах в полоску, шагающие в ногу, с опущенными глазами, всё время под страхом кнута.
В 1825 году разразился публичный скандал, когда женщину, забеременевшую в одиночном заключении в Оборнской тюрьме, до смерти отстегал кнутом надзиратель. В результате судебного разбирательства Большое жюри запретило бичевание женщин и таким образом сделало первый шаг к разделению мужских и женских тюрем, за которое ратовал Говард. Но сложность борьбы с наказаниями, теснотой и убогими условиями заключалась в том, что многие не считали арестантов достойными человеческих прав. К началу двадцатого века реформаторы нащупали иной подход. Как борцы за сексуальное освобождение в 1920-х взяли на вооружение евгенику, чтобы найти общий язык с консерваторами, так тюремные реформаторы стали указывать на неэффективность наказания с точки зрения показателей рецидивизма. Что, если попробовать не зверски карать преступников, а попытаться перевоспитать их в добропорядочных граждан, экономически полезных для государства? Образование – вот, возможно, самый надежный способ покончить с преступностью.
Учреждение, где отбывал свой срок Райх, была образцом достижений нового реформаторства. Построенная в 1932 году, Льюисбергская тюрьма на тот момент стала самым современным и авторитетным исправительным учреждением и стандартом для американской системы на следующие сорок лет. Она располагалась на высоком берегу реки Саскуэханна, ее галереи и дворы, обсаженные деревьями, придавали ей немного зловещее сходство с пустынными картинами Жерико. На первый взгляд она похожа на монастырь или на маленький элитный колледж. Вскоре после ее открытия Федеральное бюро тюрем выпустило брошюру, где Льюисберг воспевался как образец нового видения исправительных учреждений; там присутствовал такой пассаж: «Работа без отдыха приводит к дурным мыслям, заговорам, извращениям и бунту среди заключенных. Без досуга даже нормальный человек становится мрачным, легковозбудимым и опасно раздражительным»[214].
В число роскошных удобств, немыслимых в суровой картине современной тюрьмы, входили театр, бейсбольная площадка, десять комнат для занятий и библиотека. В последнюю определили работать Райха из-за болезни сердца; он брал с собой эссе Ральфа Уолдо Эмерсона и четырехтомную биографию Линкольна авторства Карла Сандберга и изучал их в своей камере. Если бы он поднял глаза, он бы увидел на потолке лепной рельеф в виде открытых книг, символизирующий освободительную мощь обучения, хотя, вероятно, не для человека, труд всей жизни которого только что сожгли у него на глазах.
Прогрессивная тюрьма имела задачей менять жизни, и нет более наглядного свидетельства ее потенциала, чем «Автобиография Малкольма Икса», хотя вряд ли описанные трансформации входили в планы Федерального бюро тюрем. В 1946 году молодой аферист и сутенер по имени Малкольм Литтл был приговорен к десяти годам в государственной тюрьме Чарлстауна в Бостоне за четырнадцать преступлений, в том числе хищение и кражу со взломом. Без малого двадцати одного года от роду, еще не знакомый с бритвой, он, по собственному заявлению, имел такой дурной и агрессивный характер, что в тюрьме его прозвали «Сатаной». Весь свой срок он мог бы торчать на мускатном орехе и контрабандном нембутале, материться на охранников и ввязываться в драки, если бы не бывший грабитель Бимби, высокий, как сам Малкольм, который отказывался пресмыкаться и чья вызывающая уважение выдержка, очевидно, была плодом образования.
Несмотря на светлый ум, Малкольм бросил школу в восьмом классе, и виной тому было исковерканное расизмом детство. Его отец, преподобный Эрл Литтл, входил в число организаторов Всемирной ассоциации по улучшению положения негров Маркуса Гарви и не раз подвергался нападениям со стороны ку-клукс-клана. Когда мать Малкольма Луиза была беременна им, их дом в Небраске окружили всадники-куклуксклановцы с горящими факелами и выбили прикладами винтовок все окна, велев семейству убираться из города («Так его приветствовала белая Америка»[215], – сухо писал правозащитник Байард Растин в рецензии на «Автобиографию» для газеты «Нью-Йорк геральд трибьюн»). Следующий дом Литтлов в Лансинге, штат Мичиган, подожгли. Первое, что Малкольм помнил в своей жизни, – это звуки выстрелов и запах дыма. Едва семья успела выбраться, как здание обрушилось; белые полицейские и пожарные стояли рядом и праздно наблюдали, как дом сгорает дотла.
В 1931 году, когда Малкольму было шесть, его отца, по всей видимости, линчевали: ему проломили голову и выволокли его на трамвайные пути, где тело почти разрезало пополам. Пятерых из шести братьев преподобного Литтла тоже убили белые мужчины. Луиза осталась одна с восемью детьми. Отец застраховал свою жизнь, но компания отказалась выплачивать компенсацию, заявив, что
