— Молчит-то он молчит, — сказал Ванцетти. — А в случае чего любого из нас опознает. Ну-ка, Валера, делай, что решили.
Валера вытащил у генерала из-под головы подушку и принялся душить его. Альбина вцепилась Валере в рукав, но Ванцетти оттащил ее: «Не дури! Знаем, что делаем». Генерал захрипел, Альбина зажмурилась, а Ванцетти в это время исчез. Когда она открыла глаза, в комнате была милиция. На Валеру надели наручники. На диване лежал мертвый генерал, во дворе стоял грузовик, груженый награбленным. Улики были неопровержимы.
На следствии Валера показал, что Альбина подговорила его ограбить и убить парализованного генерала. «За отца мстила», — повторял он, и это было вполне правдоподобно. Альбина ничего не отрицала. Она боялась ненароком выдать Ваню. Чистосердечное признание Валеру не спасло. Его приговорили к расстрелу, Альбину к десяти годам лагерей.
Уже в лагере Альбина родила мальчика. В лагерном доме ребенка он опасно заболел.
Спасти его могло только редкое лекарство. Альбина умоляла врача достать лекарство, а врач только плечами пожимал. Вдруг Альбину вызвали к оперуполномоченному. Альбина вошла к нему в кабинет, подняла на него глаза и сразу узнала Ваню. Оперуполномоченный был с ней ласков, как мог быть ласков только Ваня. Он предложил Альбине сотрудничать с ним и для начала сообщить, какая заключенная с какой живет? Альбина старательно делала вид, что не узнает Ваню. Ей казалось, так надо. Сотрудничать она отказалась. Оперуполномоченный посоветовал ей подумать. За это время мальчику стало хуже. Альбина поняла: от ее решения зависит, дадут ему лекарство или нет. В густеющих сумерках Альбина бросилась к оперуполномоченному, но дорогу ей преградил тот же Ваня, только в зековской телогрейке. Альбина умоляла не задерживать ее, а Ваня упорно не давал ей проходу. Когда Альбина раскрыла рот, чтобы закричать, Ваня выхватил нож и крест-накрест полоснул ее по груди. Альбина упала в снег, обливаясь кровью. Ее отнесли в больницу. Ей смутно помнилось, что нес ее на руках чуть ли не сам Ваня. Пока она приходила в себя, сын ее умер, а у нее над грудями остался странный крестообразный шрам.
С тех пор Альбина думала только о том, кто из них Ваня, кто Ванцетти. Наверняка ножом ударил ее все-таки Ванцетти, а Ваня — вежливый, доброжелательный начальник, который спас бы ее сына, если бы она согласилась. А что если наоборот? Что если Ванцетти вербовал ее, чтобы погубить ее душу, а Ваня спас ее своим ножом от сговора с Ванцетти? Страшнее всего было думать, что Ваня и Ванцетти один и тот же. В конце концов, у Ванцетти было время поменять свою форму на зековскую телогрейку, вот он и ранил ее ножом, чтобы мальчик умер. А что если оперуполномоченный и зек с ножом — тот же Ваня? Но тут мысли Альбины начинали путаться, и она кусала себе губы, чтобы не зарыдать в голос.
Ваня-Ванцетти попадался ей в лагере на каждом шагу. То это был начальник, то заключенный, и, наконец, Альбина решила всегда вести себя так, как будто это Ванцетти. Ей не хотелось думать, что Ваня в лагере. Конечно, он ждет ее на воле. Иначе зачем жить? А если это все-таки Ваня, он поймет и простит. Альбине стало легче, когда она так решила. А еще она убедилась, как помогают ей молитвы и церковные песнопения, которым она научилась в хоре. Альбина пела их вполголоса, а иногда и в полный голос, и они действовали не только на подруг по заключению, но и на лагерное начальство. Правда, кое-кого они приводили в ярость, и однажды ее даже посадили в карцер за религиозную пропаганду, но она пела и там, и вскоре ее выпустили.
Альбине исполнилось двадцать девять лет, когда она отбыла свой срок. Начальство осведомилось, куда она собирается ехать после того, как освободится, и Альбина назвала Ялту. Незадолго до ареста Ваня сообщил ей, будто там живет ее тетка. Альбина даже написала ей письмо. Ответа то ли не было, то ли Альбина не успела его получить, а в лагерь некому было его переслать. Но все десять лет Альбина помнила ялтинский адрес. Может быть, ей просто хотелось на юг после ледяного ветра на общих работах и ночей в бараке, где не согреешься в одиночку, а подруг под одеяло она к себе больше не пускала. Однако и зимняя Ялта встретила ее если не ледяным, то все-таки пронзительным ветром с моря и косым холодным дождем. Дом, где якобы жила тетка, давно снесли, и никто из соседей не помнил ничего хотя бы отдаленно похожего на теткину фамилию. Дешевый ночлег зимой в Ялте найти было нетрудно, и Альбина прожила в городе несколько дней, пока не спохватилась: чего она, собственно, ищет, чего ждет в чужом городе? На вокзале в Симферополе оказалось, что денег на билет до Москвы ей не хватает. Альбину научили, как поступить. Она обратилась к проводнику московского поезда, и тот впустил ее в свое купе, Заполночь проводник решительно задрал ей подол. Альбина с трудом вырвалась и выбежала в коридор. Звать на помощь она не могла. В лучшем случае ее выбросили бы из поезда на первой же остановке, но могли и арестовать. У нее даже паспорта не было, только справка об освобождении. Альбина бежала по коридорам из вагона в вагон, но проводник не отставал. Она уже не сомневалась: проводник был Ванцетти. Альбина распахнула дверь на улицу. Крымский дождь давно сменился непроглядной российской метелью. Альбина бросилась в эту клубящуюся белую муть и, ударившись о шпалы, покатилась вниз по насыпи.
Альбина потеряла сознание от острой боли в боку, но вскоре очнулась от холода. Холод был страшнее боли. Альбина попыталась ползти и заползла в какой-то туннель. Сразу стало теплее. Боль утихла, а главное, впереди забрезжило светлое пятно. Альбина не могла понять, она ли ползет навстречу пятну, пятно ли надвигается на нее. Пятно приближалось, росло на глазах, и вдруг из пятна к ней рванулся светящийся, фосфоресцирующий Ванцетти. «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его», — только и успела выдохнуть Альбина. Ванцетти исчез, исчез туннель, и она снова лежала на снегу не в силах пошевелиться от боли и холода.
Утром Альбину доставили в больницу. У нее был перелом трех ребер, сотрясение мозга и воспаление легких. Не столько врачи, сколько сердобольная медсестра выходила ее, поставила на ноги и дала денег на билет до Москвы. К счастью, Альбина приехала в Москву весной, когда было уже тепло. Ранним утром Альбина отправилась прямо в церковь, где когда-то пела в хоре.
Альбина забыла, что прошло десять лет. Она была уверена, что в церкви ее вес еще помнят, но ее не помнил никто. Молодой регент нуждался в клирошанках. Они у него то и дело прихварывали. Регент позволил Альбине спеть на пробу, и ее страдальческое сопрано задало тон в хоре. Альбина не потеряла голоса в лагере. Ее пение умилило молящихся. Регент после литургии дал ей десятку, и она пообедала в ближайшей столовой. Альбина переночевала па вокзале и утром опять пришла в церковь. Число молящихся заметно возросло и возрастало изо дня в день. Все больше народу приходило послушать ангелоподобное пение Альбины.
Регент спросил, где она живет. Альбина призналась, что ночует на вокзале. Регент пригласил ее к себе, и она покорно пошла с ним, уверенная, что в церкви не может подстерегать ее ничего дурного.
Регент привел ее в двухкомнатную квартиру и пригласил переночевать. Альбина с наслаждением приняла ванну, легла, заснула и под утро проснулась в объятиях регента. На этот раз ей вырваться не удалось. Регент насиловал ее уверенно и со знанием дела, как за десять лет не удалось ни одному лагерному уголовнику или охраннику. Он наслаждался содроганиями Альбины, хотя содрогалась она не от оргазма, а от отвращения, узнав ненавистного Ванцетти.
Больше всего Альбина боялась, что Ванцетти не выпустит ее из квартиры, но он даже позволил ей взять ее обшарпанный чемодан. Ванцетти как будто направлялся на службу в церковь, но по дороге Альбина отстала от него, спрятавшись в подворотне, а он не обратил на это особенного внимания. Альбина думала, куда ей теперь идти. В глазах людей она беспаспортная преступница, только что отбывшая лагерный срок за соучастие в грабеже и убийстве. У нее нет ни родных, ни знакомых, Ваня, конечно, забыл ее и не знает, где она. Альбина беспомощно оглядывалась по сторонам, и в этот миг подошла к пей женщина в черном, еще не старая на вид.
— Виталия, — представилась она. — Я слышала вас в церкви. Вы чудно поете. Не понимаю только, зачем вы поете там.
— А где же мне петь? — искренне удивилась Альбина.
— Только не там. Разве можно ходить туда, где бывают бесы?
— Бесы? — содрогнулась Альбина.
— Конечно, мужчины — это бесы. Только женщины — ангелы.
— Куда же деваться?
— Я из ангельской обители. Хотите, поедем со мной.
Машиной правила сама Виталия. Она увезла Альбину за город, где в перелеске за глухим забором высилась уединенная дача. На даче жили одни женщины. Их было довольно много, трудно сказать, сколько. Они ютились по нескольку в каждой комнате. Им приходилось еще и потесниться, когда приезжали гостьи из города, но Альбина уже заметила: они предпочитают спать по двое в одной постели. Альбине отвели отдельную клетушку. Вечером в большой комнате зажгли свечи, и Виталия велела Альбине петь. Альбина пела церковные песнопения на церковный лад и удивлялась про себя: они звучали как-то не так, искаженно. Голос не слушался ее, но она утешалась мыслью: здесь одни женщины, здесь Ванцетти быть не может. Ночью Виталия пришла к ней в клетушку и шмыгнула под одеяло. Альбина испуганно отстранилась.
