Элиот пожал плечами.
– Наверное, потому что мы с Эви пили. Мы были пьяными, Нат, клянусь, но мы выпили. А ты знаешь, у меня репутация сторонника запрещения спиртных напитков. Поэтому получилось, что я просто лицемер.
– А как вы с Эви поживаете?
Эви была его второй женой.
– Не очень-то хорошо, – признался Элиот. – Ссоримся временами. Я много путешествую.
Мне было жаль, и я сказал ему об этом. Он вновь пожал плечами.
Потом я поинтересовался:
– А что ты делаешь сейчас? Уж раз ты собираешься задавать мне вопросы по поручению Большого жюри, ты, надо думать, вернулся в лоно блюстителей порядка. Так что же это? Финансы, юстиция, или что?
– Ничего особенного, – ответил он с досадной усмешкой.
– Продолжай. Выкладывай.
– Вообще-то, – сказал Элиот, выпрямившись и стараясь выглядеть внушительно, – это хорошая и очень важная работа. Я работаю в Агентстве Федеральной безопасности. А точнее, в отделении охраны здоровья и благосостояния.
– Что это означит?
– Это значит, – сказал он, пожимая плечами, – что я – главный администратор социальной защиты.
– А это что такое?
– Мы занимаемся разрешением социальных проблем, которые неминуемо возникают, когда в обществе появляется избыток рабочей силы или когда в одном месте концентрируется большое количество военных.
– Не пойму, о чем ты говоришь.
Он сжал губы, раздражаясь, а может, смущаясь.
– Я говорю об охране здоровья и морали военных и рабочих оборонной отрасли. О чем ты еще думаешь?
– Мне кажется, ты говоришь о венерических болезнях.
Вздохнув, он рассмеялся.
– Да, именно о венерических болезнях я и говорю.
– Мне кажется, я видел некоторые твои фильмы когда был на службе.
Теперь уже он явно смутился и замахал руками.
– Это лишь небольшая часть всего, Нат. Я осуществляю надзор за деятельностью местных отделений. Мы в первую очередь стараемся помочь местным властям бороться с проституцией, особенно в районах которые находятся неподалеку от военных и морских баз или индустриальных районов. И в городах, где военные и моряки проводят свои отпуска. Вот поэтому они попросили такого старого полицейского, как я, занять руководящее место.
– Понятно.
– Ты можешь сидеть тут и ухмыляться, сколько влезет. Но венерические болезни – это большая проблема: в первой мировой воине солдаты страдали главным образом не от ранений, а от венерических болезней.
– Думаю, ты прав. Если что нужно в этом мире, так это больше убивать и меньше заниматься любовью.
Элиот слабо улыбнулся.
– Только ты можешь к этому так относиться, Нат. Я считаю, что это – важная работа.
– Не надо меня обманывать, Элиот. Я знаю, что, когда идет дождь, надо надевать галоши.
– А ты не сильно изменился.
– Ты тоже. Ты все еще с этими чертовыми неприкасаемыми.
Элиот рассмеялся, я тоже. Это было замечательное мгновение. Но когда оно пролетело, в комнате наступила тишина, довольно неприятная. За окном прогремел поезд, и напряжение спало.
– Ты знаешь, почему я здесь, – вдруг сказал он.
– Да. Я лишь не знаю, почему главного специалиста по венерическим болезням из ФБР попросили выполнить работу для обвинителя Большого жюри.
– Я все еще агент ФБР, поэтому я в городе. Вместе с ФБР мы устраиваем совместный семинар в одном из банковских зданий. Мы созвали конов из всего города и из пригородов.
Держу пари, я знаю, в каком конференц-зале они собирались, – недалеко от штаб-квартиры ФБР. Окна большой комнаты выходили на Рукери. Из этих окон такие агенты, как Пурвис и Сэм Паули, вывешивали подозреваемых за ноги, пока те не начинали говорить. По крайней мере, один подозреваемый упал вниз. Газеты подняли шум. Шумно было и на асфальте, когда он грохнулся
А теперь Элиота использовали для того, чтобы он обучал копов бороться с проститутками. Ну не чудная ли вещь – наши законники?
– Дай-ка подумать, – промолвил я. – Район сталелитейных заводов на востоке должен быть раем для проституток.
Он кивнул:
– А другая ключевая зона – пульмановский завод, к западу от того места.
А еще была пульмановская авиационная промышленность, которая существовала чуть ли не вечность. А рядом был локомотивный завод. Еще перед тем как я стал служить, ходили слухи, что там изготавливают танки.
Элиот встал и налил себе большую чашку холодной воды из крана в ванной.
– Копы в этих промышленных районах никогда не сталкивались с таким размахом проституции, как сейчас: это просто эпидемия. Мы помогаем им.
– Ты и ФБР.
– Да.
Снова усевшись, он попивал воду.
– Так значит, они попросили тебя помочь им и для этого поговорить с несговорчивым парнем по фамилии Геллер, и ты согласился – «пожалуйста», «конечно», сказал ты.
– Ты обиделся, Нат?
Я покачал головой.
– Я бы никогда не смог обидеться на тебя, Элиот. Во всяком случае, сильно. Но вот уже десять лет ты пытаешься сделать из меня примерного гражданина. Ты не хочешь бросить это занятие?
– О чем ты говоришь? Я слышал, как ты говорил правду, давал свидетельские показания. Слышал своими ушами. Видел своими глазами.
– Кого еще ты собираешься использовать?
– Но ведь ты тоже это делал! Ты сказал правду.
– Однажды. От этого я не стал святым.
– Нат, ты не на стороне Нитти. И никогда не был.
– Так и есть. Я на своей собственной стороне.
– На той, которая наиболее безопасна для тебя ты хочешь сказать.
– Или наиболее выгодна. Элиот поставил чашку на стол.
– Компания подмяла под себя все профсоюзы в этом городе. Ты можешь спокойно думать о твоем отце, о том, что он сделал для профсоюзов, и бесстрастно наблюдать за происходящим?
Я мягко указал ему:
– Элиот, ты – мой друг, но, приплетая сюда моего старика, перегибаешь палку. А если ты считаешь, что я один могу уничтожить коррупцию в профсоюзах, которая существует годы, десятилетия, то ты еще хуже этих ребят в сумасшедшем доме, с которыми я имел дело.
– Ты же знаешь, что расследование касается ИАТСЕ и взяточничества в кинобизнесе.
– И что из этого?
– Это значит, что ты помогал Пеглеру в его собственном расследовании.
– Между прочим, ты втянул меня в историю, сообщив мое имя ребятам из ФБР. Я не хотел благодарить тебя за это.
– Кажется, нет.
– Именно поэтому мне временами хочется тебе ребра пересчитать.
Элиот не обратил внимания на мои слова и продолжал гнуть свою линию:
– Ты ведь много знаешь об этом, Нат. Ты встречался со многими руководителями мафии.
– Во-первых, я ничего не знаю. Я всего лишь разговаривал с некоторыми людьми.
– Одним из которых был Фрэнк Нитти.
Черт!
Я сказал:
– Никто не сможет быть абсолютно уверен в этом.
– У федеральных агентов есть информация о том, что ты встречался с ним несколько раз в течение семи лет, включая ноябрь тридцать девятого года. В отеле «Бисмарк», кажется?
– Господи!
– Большое жюри хочет знать, о чем вы говорили во время этих встреч. Вспоминай, Нат. Вспоминай Сермака.
Я выпрямился и улыбнулся своему приятелю такой мрачной улыбкой, какой никогда не улыбался.
– А как насчет того, чтобы вспомнить Диллинджера? Как ФБР понравится, если я расскажу всем об убийстве Диллинджера? О том, как федералы помогали и подстрекали несчастных копов из Индианы арестовать, а затем, что хуже всего, застрелить не того человека? Если я расскажу все, что знаю, Гувер обгадит свои долбаные штаны!
Он деланно пожал плечами.
– Меня это не интересует. Гувера всегда переоценивают. А все, что меня интересует, – это правда.
– Элиот, пожалуйста. Ты же не наивный человек. И не притворяйся таким.
– Твои показания могут быть очень ценными. Ты – единственный человек, который не состоял в бандитской группе, часто лично встречался с Нитти. Твои показания будут правдивыми, не такими, что дали Биофф, Браун и Дин.
– Так эти три подсадные утки заговорили?
Он кивнул.
– Они молчали во время первого процесса, но когда стали известны довольно суровые приговоры и они поняли, насколько тюремная жизнь отличается от жизни в «Эль Мокамбо», их языки стали развязываться.
– В Голливуде они болтались в «Трокадеро», Элиот, но это неважно. Я не хочу вступать в игру.
Кто-то постучал в дверь, и я сказал:
– Открыто.
В комнату вошел Билл Друри.
Он не был крупным мужчиной, наверное, пяти футов девяти дюймов росту и весом около ста шестидесяти фунтов, но у него были широкие плечи, и он был очень энергичным: его физическая мощь подавляла. Друри повесил свое верблюжье пальто рядом с пальто Элиота и свой котелок тоже. На нем были надеты типичный модный костюм с черным жилетом в серую полоску, яркий красно-синий галстук и сверкающие начищенные ботинки. Билл был одет лучше всех честных полицейских, каких я когда-либо встречал.
И был одним из самых дружелюбных, если только вы не оказывались членом Компании. Он подошел к нам с широкой улыбкой, пожав руку сперва мне а затем Элиоту. Его темные волосы были зачесаны на лысеющей голове таким образом, чтобы казалось, что их больше, но на самом деле эффект был минимальным. Темные живые глаза были близко посажены по бокам выдающегося носа, под которым упрямая нижняя челюсть не могла скрыть намечающегося второго подбородка.
