Из расшифровок: «День выдался чудесный». «Экспедиция прошла без особых происшествий». «У нас не возникало проблем при выполнении этого задания».
Но в чем, с их точки зрения, заключалось это задание? Они так и не смогли ответить на этот вопрос. Грейс говорила о них чуть ли не с благоговением, словно эти люди были святыми. Чейни из научного подразделения становился все более сдержанным и немногословным, будто прежде он говорил с экрана цветного телевизора, а теперь изображение превратилась в черно-белое, и работал всего один канал, причем изображение на нем было размытое. Эфемерный меланхоличный Питман звонил из Центра, невнятно выражал сочувствие, но расчетливое безразличие в его голосе подсказывало: он таким руководством недоволен.
Но ты была единственной из всех, кто видел, как подтачивает, разрушает всю работу засевший, словно червяк в яблоке, Лаури. И понимала, что сделка, которую вы с ним заключили, позволявшая ему вмешиваться и контролировать всё, не стоила того.
Хуже того, визиты Джеки Северенс стали в последнее время регулярными, словно Центр был чем-то сильно озабочен. Она расхаживает по твоему кабинету, болтает, бурно жестикулирует, и это вместо того, чтоб сидеть тихо. И ты все-таки предпочитаешь иметь дело с этим эмиссаром Центра во плоти, а не с Лаури.
– Она мой полицейский надзиратель по условно досрочному, – говоришь ты Грейс.
– А кто тогда Лаури?
– Лаури напарник полицейского надзирателя? Или босс? А может, подчиненный? – Ты сама не знаешь.
– Загадка, обернутая в тайну, – говорит Грейс. – А знаешь, чем занимается ее отец Джек Северенс?
– Нет, чем?
– Всем. – Настолько всем, что Грейс до сих пор толком не разобралась.
Когда приходит Северенс, ощущение возникает такое, словно она проверяет состояние своих инвестиций, оценивает риски.
– Тебя это еще не достало? – спрашивает Северенс, причем не один раз, и таким небрежным тоном, словно просто хочет поддержать беседу.
– Нет, – лжешь ты ей. И парируешь своим клише: – У каждого из нас своя работа.
Раньше, когда она работала в Южном пределе, то нравилась тебе – остроумная, обаятельная, успешно занималась логистикой, умела с головой погрузиться в работу и отлично ее выполнить. Но Лаури связал тебя по рукам и ногам, и ты не можешь рисковать, понимая, что ее уши – это его уши. Ты говоришь Грейс, попивая бренди:
– Живой жучок – хотела бы я, чтобы и ее можно было просто выковырять из-под плинтуса и выбросить. – И чары Джеки начинают тускнеть, все чаще и чаще она напоминает тебе усталую невзрачную продавщицу за прилавком в универмаге.
Северенс сидит с тобой, с чашкой кофе в руке долго наблюдает через камеры за приходом и уходом сотрудников, через каждые несколько минут проверяет свой мобильник, часто заводит разговор о каких-то других проектах, потом сосредотачивается и начинает задавать вопросы.
– А ты уверена, что они ничем не заразились?
– Когда отправляете следующую экспедицию?
– Что думаешь о показателях Лаури?
– Если бы бюджет был побольше, на что бы его потратила?
– А ты знаешь, что именно ищешь?
Нет, ты не знаешь. И она знает, что ты не знаешь. Ты даже не понимаешь, что именно перед тобой, кем были эти люди, которые становились все изможденнее, пока не превратились в живые скелеты, а потом исчезли. Психолог, казалось, выглядел еще более опустошенным, чем остальные, служа для тебя предупреждением, словно его состояние было вызвано неким побочным эффектом профессии после столкновения с Зоной Икс. Но при более тщательном изучении его истории выяснилось, что Лаури, по всей вероятности, возлагал на него большие надежды, считая, возможно, что профессия делает его устойчивее и сильнее остальных. Отработка связей, восстановительные процедуры, всякие психологические трюки – безусловно, психолог, вооруженный этими знаниями, сможет преодолеть все. Но только этот человек не смог, и, насколько им было известно, на все эти его «мозговые ухищрения» Зоне Икс было наплевать.
– Наверное, были моменты, когда ты поступила бы по-другому, – замечает Северенс.
Ты бормочешь нечто нечленораздельное и притворяешься, что строчишь что-то в своем блокноте. Может, составляешь список покупок. Или рисуешь. К примеру, круг, который представляет собой границу или Центр. Растение, прорезающееся из мобильника. Или, может, тебе стоит просто написать «Да пошла ты на» и покончить со всем этим. Прогрызть себе дорогу из ловушки Лаури.
В какой-то момент, уже когда умер последний из участников последней, одиннадцатой экспедиции, ты заказываешь со склада черную краску, а также черные толстые маркеры и открываешь бесполезную дверь, за которой находится пустая белая стена – жертва бестолковой перепланировки. Ты выводишь на ней слова, почерпнутые у топографической аномалии, слова, которые могли бы быть написаны смотрителем маяка (этот проблеск интуиции на официальной встрече, подсказавший тебе глубже изучить происхождение и историю Саула).
И еще ты рисуешь на ней карту всех ориентиров в Зоне Икс. Вот базовый лагерь, теперь ты называешь его «Мираж». Вот маяк, вроде бы символ безопасности, но на самом деле далеко не безопасный. Место, ставшее кладбищем журналов. Вот топографическая аномалия, дыра в земле, в которую проваливаются все начинания и цели, становятся туманными, растворяются. А вот здесь – остров и, наконец, тут сам Южный предел, похожий или на последний оплот обороны против врага, или на самый дальний его аванпост.
Лаури, напившийся вдрызг на прощальной вечеринке перед отправкой в Центр, всего через три года после того, как тебя взяли на работу, сказал: «Как же скучно, черт побери. Чертовски скучно, если они победят. Если нам придется жить в том мире». Словно люди вообще способны жить в «том мире», против чего свидетельствовали все полученные данные, словно нет на свете ничего хуже скуки, и единственная задача ныне живущих в этом мире людей – это поиск путей борьбы со скукой. Чтобы «каждый момент жизни», как выражался Уитби, рассуждая о параллельных вселенных, западал в память, чтобы головы людей не заполнялись пустотой, чтобы вселенные не ветвились лишь для того, чтобы вместить больше скуки.
И Грейс бесстрашно возвысила свой голос позже, на какой-то другой вечеринке, споря с равно циничным и депрессивным мнением одного из присутствующих, но при этом как бы возражая Лаури: «Я все еще здесь только из-за своей семьи. Из-за семьи и нашей директрисы, и все потому, что ни за что не откажусь ни от них, ни от нее». Пусть даже Грейс и не могла поделиться с членами своей семьи подробностями и перипетиями борьбы, которую вела в Южном пределе, будучи, как саркастически говорил Лаури, твоей «правой рукой», тем грубым и громким голосом правды, когда твой голос молчал или звучал невнятно, словно издалека.
Ты успеваешь нарисовать лишь половину карты, как вдруг чувствуешь на себе чей-то взгляд. Это Грейс, стоит, скрестив руки на груди, и укоризненно на тебя смотрит. Прикрывает за собой дверь кабинета и продолжает смотреть.
– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашиваешь ты, держа в одной руке банку с краской, а в другой кисть.
– Можешь еще раз уверить меня, что все в порядке. – Один из первых моментов, когда ты вдруг улавливаешь сомнение в ее голосе. Не несогласие, а именно сомнение, и с учетом того, сколь многое зависит от веры и преданности в Южном пределе позднего периода, это тебя беспокоит.
– У меня все отлично, – говоришь ты. – Я в полном порядке. Мне просто нужна памятка.
– О чем, зачем? Штату сотрудников? Тебе не кажется, что это несколько эксцентрично?
Прилив гнева при этих словах, и еще – слабый отголосок боли. Лаури при всех его недостатках не счел бы это странным. Он бы понял. Впрочем, если бы это Лаури рисовал карту на стене своего офиса, никто не стал бы его расспрашивать. Они спросили бы, могут ли подержать кисть, подправить вот в этом месте, принести ему еще краски.
Для кумулятивного эффекта, чтобы подчеркнуть значимость происходящего, ты говоришь Грейс:
