сейчас не работают, беглец догадался, что звуки его выдают, и остановился. Правда, он забыл про аромат немытого тела – мускусный запах мужского пота пробивался по правую сторону, и Лев осторожными мягкими шагами начал подходить все ближе и ближе. У уборщика сдали нервы, тот вдруг взвыл, кинулся снова бежать, и Гуров, который уже прыгнул, чтобы сбить мужчину с ног, промахнулся. От удара беглец мягко шлепнулся на колени, а Лев больно ударился правым боком о твердый пол. В лицо ему тотчас же прилетел удар ботинком, так что из разбитой брови брызнула теплая кровь. В глазах мелькнули звездочки, но он сгруппировался и прыгнул вперед снова всем телом, в ту сторону, откуда пришелся удар. В руках крепко оказалась зажата нога преступника. Тот взвыл, уже не скрываясь, и принялся отбиваться свободной ногой, стараясь снова угодить оперативнику в лицо. Теперь боль придала Льву ярости и силы. Толчком, в полупрыжке, он ударил головой сопернику в грудь и подбородок. Клацнула челюсть, и мужчина сжался от болезненного ощущения. Гуров смог приподняться, с размаху нанести новый удар – ладонями по ушам. Очень неприятный и оглушающий соперника прием. Тот застонал, голова моталась во все стороны, руки беспомощно хватали воздух. Уборщик был дезориентирован, опер поймал одну руку, потом вторую и заломил их вверх за спину мужчине. Тот все еще на автомате сопротивлялся, но оперативник безо всяких церемоний ухватил беглеца за волосы и потащил обратно к выходу из коридора, туда, где метались отзвуки криков Крячко:
– Лев! Лев, назад! Я сообщил на соседнюю станцию, патруль туда ушел, он не скроется.
– Быстрее, быстрее, – Гуров пинками торопил захваченного, и не потому, что все лицо его пульсировало от боли после крепкого удара, а потому, что ногами, всем телом он чувствовал, как вибрация по полу становится все сильнее.
Поезд метро шел на ночной технический прогон после осмотра. Времени остановить или предупредить нет. Почти все службы метрополитена, которые отвечают за связь между станциями, сейчас спят. Он набрал побольше воздуха и выкрикнул Стасу:
– Поезд, по туннелю идет поезд. Останови!
Только от сильного эха все звуки искажались, превращаясь в громыхания и отдельные звуки. Силы кончались, руки еле удерживали пленника, стало светлее, впереди замаячило пятно проема, хотя сейчас опер почти ничего не видел – глаза заливала струйка крови. Он чувствовал всем телом, как ходит ходуном все вокруг от огромной металлической массы, что несется прямо на них. Вдруг крепкая рука напарника перехватила тяжелый груз – обвисшего и стонущего уборщика.
– Беги, Лев, беги! Поезд!
Стас догадался, как помочь напарнику: он спрыгнул тоже вниз на рельсы и перехватил пойманного беглеца, потащил его к краю платформы. Вспрыгнул сам и с трудом за воротник вытащил парня, который никак не мог подтянуться.
– Лев, руку, давай руку.
Гуров вытянул вбок руку, но из-за невидящих глаз не мог никак поймать край платформы, не дотягиваясь до стены каких-то пять сантиметров. Грохот несущегося поезда, мощные воздушные потоки захлестнули туннель, Стас закричал от ужаса, поймал пальцы друга и со всей силы рванул его вверх. Мимо со свистом промчалась железная махина и без остановки скрылась в черноте проема на другой стороне станции. Лев стонал от боли на полу у самого края платформы. Крячко удалось его вытянуть за одну руку с двухметровой высоты, хотя при этом он повредил запястье напарнику. Рядом тяжело дышал Стас:
– Ты как, Лев? «Скорую»?
Оперативник молча помотал головой – сейчас приду в себя. Лежащий поодаль уборщик вдруг зашевелился и снова попытался встать на ноги, Станислав подсечкой уложил его на пол, ощутимо ткнул носком ботинка в ребра:
– Лежи, не дергайся. Я же тебе кричал стоять. Не надо было бежать, теперь к своим статьям еще побег, сопротивление при аресте и нападение на полицейского добавил.
– Какие статьи? Какие, о чем вы?! – в ужасе задергался уборщик. – Я ничего не делал, это Пашка, Пашка. Он, это не я! Он попросил!
– Что попросил? – вопрос одновременно вылетел у обоих оперативников.
Беглец приподнял голову и повернул к ним лицо, по грязи и крови бежали ручейки слез, прокладывая дорожки на лице совсем юного парнишки, скорее даже рослого подростка. С всхлипами парень объяснил:
– Я не Пашка, я первый раз. Я вместо него, он брат мой.
– Как твоя фамилия? – У Гурова перед глазами возник список работников технической службы метро из записки.
– Голубев, Голубев Михаил. А он Голубев Павел.
Голубев П., так вот кто скрывался за первой «П» – Павел.
– Тогда где он сам?
Парень уже рыдал в три ручья, захлебываясь от ужаса:
– Он дома, дома пьяный спит. У него деньги появились вчера, а он упился как свинья, меня попросил за пять тысяч смену отработать. Я и пошел, мы… мы похожи, я его пропуск служебный взял. А тут вы, я испугался, думал, что нас спалили. Я испугался, побежал… Думал, это из-за Пашки!
– Где он сейчас?
– Дома, дома спит, – паренек замотал головой, показывая, в какой стороне его дом.
– С нами поедешь. – Крячко помог встать Льву, а пойманного парня подхватил за шкирку, будто котенка.
Лев вытер рукавом кровь с лица, чтобы хоть немного видеть дорогу. Оглянулся на узкий проем, в котором второй раз за неделю чуть не погиб, и решил, что после этого дела будет ездить только на собственном авто. До четырех часов они с Крячко катались по ночному городу, ездили домой к братьям Голубевым. Там хмельной и красный Павел на все вопросы мычал и размахивал руками, не желая приходить в себя. Седая мать, в ночной рубашке с накинутым сверху халатом, трясущимися руками достала из серванта паспорта обоих братьев, трудовой договор Павла с метрополитеном и толстую пачку купюр.
– Вчера, вчера утром он принес с работы деньги эти проклятые. Нашел он их в раздевалке на полу, где все работники в форму переодеваются. Пришел уже пьяный, любит Павлуша к бутылке прикладываться. Я ему говорила, просила, отнеси ты в полицию деньги, но он ни в какую, загулял. Так и пьет со вчерашнего дня, на работу не пошел. Ему начальник звонил, сказал, уволит по статье, если сегодня на смену не выйдет, так он Мишеньку уговорил, посулил
