Она не стала тратить время на поиски видения, которое так и не пришло, когда его вызвали.
— Не знаю, милорд. Моё видение говорило, что они оба будут здесь.
— Но ведь всё может измениться, не так ли? По словам Рейчел и Асбела, богиня была похищена, и Михаил пошёл за ней. Не могло ли это похищение бросить предопределённое будущее в небытие?
— Возможно, — её голос звучал осторожно. — Но я ещё не видела никаких изменений в видении. Я думаю, что если бы всё так резко изменилось, я бы что-то увидела.
— Ты уверена? — рявкнул Разиэль.
Ей хотелось зарычать, но она вспомнила, что никогда не выходит из себя. И уж точно не с повелителем Падших.
— Нет, милорд, — ответила она. — Я ни в чём не уверена. Я могу сказать вам только то, во что верю.
Разиэль издал насмешливый звук, отпуская её, и повернулся к остальным.
— Мы должны придумать какой-то альтернативный план на случай, если они не вернутся вовремя.
Азазель посмотрел на Марту, потом снова на Разиэля.
— Я верю, что всё будет хорошо. Я верю, что они оба вернутся.
— И тогда богиня будет уничтожена, — сказал Асбел. — Печально, но неизбежно. Будущее всех Падших важнее жизни одной девушки.
— Это ещё предстоит выяснить, — отрезал Разиэль.
Очевидно, он не находил Асбела таким уж успокаивающим.
— И мы — не все Падшие. Есть ещё такие, как мы, разбросанные по всему миру.
Асбел выглядел смущённым, взгляд его бледных глаз потупился.
— Я не верю, что мы можем что-то сделать. Либо они вернутся, либо нет.
— Блестяще, — пробормотал Азазель, и Марта вдруг вспомнила, что Азазелю Асбел нравился не больше, чем Метатрон.
Разиэль поднялся, глядя прямо на неё, когда она снова попыталась убежать обратно в спальню Источника.
— Мы можем ещё что-нибудь сделать? — сердито спросил он.
Она бесстрашно встретила его взгляд.
— Мы можем помолиться, милорд.
* * *
МИХАИЛ ЛЕЖАЛ БЕЗ СНА НА МАЛЕНЬКОЙ КРОВАТИ, ОБНИМАЯ ЕЁ. Она свернулась калачиком рядом с ним, спящая, доверчивая, а он сдерживал свою безудержную похоть. Они снова занялись сексом, когда легли в постель, на этот раз медленно, восхитительно. Она лежала под ним, принимая его, глядя ему в глаза, когда он входил в неё с яростной неторопливостью. Медленно, медленно, позволяя нарастать ощущениям, пока она не задрожала и не задохнулась, пока он не смог удержаться от того, чтобы не отпустить, удерживаясь внутри неё, изливаясь в нее, в то время как плотные стены её плоти содрогались от оргазма. Его крылья обернулись вокруг них, баюкая их, и он упал на неё, измученный, удовлетворённый. На этот раз он не брал её кровь, хотя и чувствовал её запах, чувствовал, как она танцует под её кожей, жаждал её. Он не мог этого понять. Он, казалось, хотел её крови так же сильно, как и её тела, обёрнутого вокруг него. Он никогда раньше не был во власти своих аппетитов, и это его беспокоило. Он жаждал её, тело и кровь, как наркоман.
И из-за того, что он взял её кровь, она умрёт.
Он слегка пошевелился, положив подбородок на её взъерошенные волосы, мягко держа её, чтобы она не проснулась. Им надо было выбираться отсюда. Он понятия не имел, как быстро движется время, в Темноте оно шло иначе. Всё, что он знал, это то, что они должны вернуться. Он должен спасти Шеол, даже если не сможет спасти Тори.
Он понятия не имел, как долго продлится ночь здесь, в Темноте. Здесь ночь была неопределенностью, хотя когда-то он знал, как её контролировать. Он потерял эту способность, когда пал, но он всё ещё понимал это ужасное место больше, чем кто-либо поныне живущий, даже Уриэль. Уриэль, который никогда не бывал в этом месте, хотя и правил им. Он поручил это своему силовику, Пылающему Мечу.
Если бы это зависело от него, ночь могла бы длиться вечно. Но Небесные Армии нападут, независимо от того, будет он там или нет, и если он оставит Падших в одиночестве, и некому будет вести их в бой, они будут повержены. Разрушены.
Он не мог этого допустить. Он был создан для войны, и предстоящая битва была праведной. Он не мог отказаться от своего долга и чести ради девушки, свернувшейся калачиком в его объятиях. Он даже удивился, что ему этого хочется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но всё в ней удивляло его, особенно его реакция на неё. Она была воином, как и он, но она казалась хрупкой, лёжа в его объятиях, а он был полон потребности защитить её. Что было смешно — она могла превратить в фарш любого, кто приблизится к ней, за единственным исключением его самого. Он всё ещё восхищался дверцей холодильника, которую она оторвала. Никогда в жизни он не был так возбуждён.
Но приближался рассвет, и судьба предъявляла свои требования. Приближалась война, и он должен был возглавить её. Пора было уходить.
* * *
ОН РАЗБУДИЛ МЕНЯ НЕЖНЕЙШИМ ПОЦЕЛУЕМ В ВИСОК и, склонив губы к моему уху, прошептал:
— Нам пора идти.
И если он и испытывал какое-то нежелание, когда отстранился от меня, я этого не почувствовала.
Моё тело болело в тех местах, о существовании которых я и не подозревала. Грудь была до боли чувствительной, а бёдра всё ещё дрожали.
Почему-то у меня болели плечи и руки, а потом я вспомнила почему. В слепой ярости я сорвала дверцу холодильника с петель. И теперь вспомнив об этом, меня это и шокировало, и впечатлило одновременно. Я редко теряла самообладание и не была в такой ярости с тех пор, как узнала, что Йохан предал меня.
Я была сильнее, чем в восемнадцать. Мне было с кем бороться, и эта мысль показалась мне удивительно успокаивающей.
Михаил вернулся в комнату, голый, и я резко отвела взгляд от его талии. Он был достаточно соблазнительно красив, ангел-суккуб, и я не нуждалась в дальнейшем искушении.
— У тебя вполне достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, — его голос был холодным и деловым, как будто мы провели ночь, играя в шашки, и робкая улыбка на моём лице умерла, не успев зародиться. — Если хочешь умыться, лучше поторопись.
Он начал натягивать одежду, собираясь как спецназовец, я не могла этого не заметить. Чёрт возьми. Он задавал тон всему дню, но я тоже могла играть.
— Дай мне пятнадцать минут, и я буду готова.
Я не хотела вставать с кровати перед ним. После прошлой ночи я думала, что мне будет вполне комфортно с обнажённой натурой, но, очевидно, я ошибалась.
— Уложись в десять, или я вытащу твою задницу голой, — сказал он.
По гроб жизни нежный любовник.
"Придурок", — подумала я, садясь и лишь слегка поморщившись, поднимая простыню.
— Тогда выйди и позволь мне подготовиться самостоятельно.
Мне следовало бы знать, что я играю с огнём. Он долго смотрел на меня, потом пересёк комнату, выдернул простыню из моих рук и подхватил меня на руки. Не обращая внимания на мои яростные удары, он занёс меня в эту зловещую розовую ванную. Он бросил меня ногами вперед в ванну, включил воду и ушёл.
Первое прикосновение было ледяным, и, вскрикнув, я потянулась к ручкам. Как я обнаружила ранее, душ здесь был убогим, горячие и холодные краны разделены, и не было никакой возможности регулировать воду должным образом. Вода была либо холодной, либо обжигающей, и я начала верить, что это всё-таки ад.
Я начала быстро мыться. Когда выйду из ванны, я буду обновлена, словно грифельная доска, вытертая начисто. Михаил хотел вести себя так, будто ничего не случилось, и меня это вполне устраивало. Я могла не обращать внимания на то, как напрягалось моё тело, когда я думала о нём. Я могла контролировать то, как сама моя кровь, казалось, взывала к нему. Я могла контролировать свой характер, контролировать свою потребность.
Вот его только я никак не могла контролировать.
Татуировка всё ещё была на моём бедре, разобрать символы было невозможно. Я уставилась на неё, что же она значит? Почему она осталась? Я не могла спросить Михаила. Чтобы показать ему татуировку, мне придётся спустить штаны, а мне меньше всего этого хотелось. Исчезли и нежный любовник тёмных часов, и требовательный на кухне. Мы вернулись на исходную позицию.
