— Безопаснее не делать этого, — он задумчиво последовал за ней.
Этот тошнотворный мир был так же опасен, как и Призраки, которые всё ещё угрожали им. В то время как призрачные охотники высасывали свет и жизнь из тех, кто оказался в Темноте, эйфория этого мира атаковала рассудок другим способом, лишая здравого смысла и не оставляя ничего, кроме необоснованной надежды и радости, чтобы Уриэль мог добиться большего успеха. Но Тори не слушала его предостережений. Он боялся, что сам же не прислушался к своим предостережениям.
Он последовал за ней. Она практически танцевала по дорожкам, напевая, пока он хранил каменное молчание. Всегда оставался шанс, что они смогут пройти через этот мир. У него в рукаве было припрятано ещё несколько трюков.
Он боролся со своей реакцией, не поднимая головы. Только когда он понял, что больше не слышит, как она напевает, он поднял глаза.
И обнаружил, что она исчезла.
ГЛАВА 27
Я ПОНИМАЛА, ЧТО ВЕДУ СЕБЯ ГЛУПО. Спокойная, осторожная часть меня буквально вышла из моего тела, говоря мне, что это иллюзия, трюк какого-то космического садиста. Как будто кто-то накачал атмосферу счастливыми наркотиками, и я изо всех сил старалась бороться с этим.
Но чувствовала себя я великолепно. Я чувствовала себя ещё сильнее, я чувствовала себя красивой, благословенной. Я буду жить вечно, всё, что я захочу, будет моим. В том числе и угрюмое существо, которое следовало за мной на расстоянии.
Я улыбнулась в душе. Он лучше справлялся с этой радостью, но в итоге он не устоит. Это было слишком сильно, слишком соблазнительно. Ничего такого, чего бы я уже не знала, в этом не было. Весь этот мир просто усиливал эйфорию, делая её слишком сильной, чтобы игнорировать.
Он хотел меня, он бы полюбил меня, если бы я просто поступала правильно, говорила правильные слова. Сколько женщин думали так же за эти годы? Но на этот раз это было правдой. Я пала, сражаясь всю дорогу, пала, как ангелы, которые были его народом, а теперь, очевидно, и моим. Он тоже падёт, хотя и неохотно, точно так же, хотя служил небесам гораздо дольше остальных. Он упадёт к моим ногам, и я приму его. Навсегда. Я была в этом уверена.
Я оглянулась и увидела, что он идёт за мной, опустив голову, посчитав свои ноги и тропинку невероятно интересными. Я усмехнулась. Я была для него слишком большим искушением, и это знание принесло мне огромную радость. Он соскальзывал, и я его поймаю.
Запах сахара и шоколада исчез так, что он теперь почти не искушал меня. У меня была сильная и стойкая привязанность к шоколаду, но мой интерес к Михаилу превзошёл её. Именно его мне хотелось лизать и кусать. И глотать.
Мне захотелось рассмеяться при этой непристойной мысли. У меня закружилась голова от вихря эмоций, захлестнувших меня за последние двадцать четыре часа. Необузданная страсть на кухне, нежность в спальне. Ужас от того, что он умрёт, ярость от жестокости Терона. Потрясение от обнаружения неожиданной силы, таившейся внутри меня. И, что самое сокрушительное, нелепая, ненужная, неожиданная любовь к идущему за мной мужчине, которая поглощала меня.
Мне нужно было обуздать свои бурлящие чувства.
"Но зачем?" — потребовала одурманенная часть меня. Это было чудесно — хотеть, знать, что я могла бы получить. Что всё может быть моим.
"Иллюзия", — сурово напомнила я себе. А потом я рассмеялась. Что плохого в том, чтобы время от времени создавать иллюзию? До тех пор, пока я не поняла, что это было.
Впереди тропинка раздваивалась. Налево она вела через бамбуковую чащу гигантских клубничных "Твиззлеров"14, которые никогда не входили в список моего любимого лакомства. А справа — ни больше, ни меньше — стоял пряничный домик, украшенный печеньем в форме детишек. Я надеялась, что иллюзия не настолько сильна, что это были не настоящие дети. Нет, решила я, проверяя свой собственный мощный инстинкт, который не смогло разрушить даже вызванное Уриэлем счастье. Здесь не было детей ни в каком виде, ни в какой форме.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я оглянулась. Михаил ещё больше отстал, и меня поразила злая мысль. Я могу застать его врасплох, прыгнуть на него, и он не сможет сопротивляться. Я проскользнула в пряничный домик и спряталась за его толстыми пикантными стенами.
Это была странная маленькая комната с большой печью и клетками размером с ребёнка, сделанными из кренделей. Я вздрогнула. Это завело фантазию слишком далеко. Если я открою духовку, найду ли я шоколадную женщину, купающуюся в пламени кукурузных конфет?
Я уже собиралась выйти, но услышала, как он зовёт меня по имени, и в его голосе прозвучала внезапная паника. Конечно, всё дело было в этом месте. В нормальном мире он никогда не позволил бы панике проявиться. "Не то чтобы мы когда-либо были вместе в нормальном мире", — напомнила я себе. Я двинулась к двери, собираясь выскочить и напугать его, но было уже поздно. Он уже исчезал в бамбуковом лесу "Твиззлера".
"Но я не люблю "Твиззлеры"", — напомнила я себе. И это был неправильный путь. Я вышла на ослепительные цвета окружающего мира, радуясь, что оказалась вдали от домика. Я должна пойти за ним. Я выполняла приказы и не прикасалась к соблазнительной листве и дому, но я устала, и мои ноги болели, и другие части тела тоже изнывали. Прошлой ночью я почти не спала, и мы шли довольно долго. Мне бы не помешал небольшой отдых.
Я отошла от неприятного домика в лес и вошла в лес, в котором сильно пахло земляникой. Земля подо мной казалась мягкой и манящей, и я осторожно прикоснулась к ней, боясь, что если лягу, то покроюсь глазурью. Но она была упругой на ощупь — может быть, крашеный, измельчённый зефир, но, по крайней мере, он не цеплялся за меня. Я осторожно села и стала ждать, скинув новые кроссовки и потирая ноги. Никаких волдырей, видимо, таких сложностей в Кондитерском Аду не существовало. Я почувствовала, как внутри меня бурлит счастье, и попыталась вырвать его. Оно было слишком упрямо.
Это был прекрасный день, и я была влюблена. Конечно, я была счастлива.
Я откинулась на зефирный мох и уставилась в небо. Густые белые облака на ярко-синем фоне тоже напоминали зефир. Скорее всего, так оно и было. Я закрыла глаза и позволила своим чувствам говорить со мной. Я позволила своему разуму блуждать по моим ногам, которые дрожали, когда он держал их, входя в меня… моё лоно, всё ещё набухшее и чувствительное, которое сжималось от желания при одной лишь мысли о нём… мои груди, всё ещё чувствующие его прикосновения, его рот, танец его зубов… моя шея, когда я ощущала его губы, прижатые к ней и пившие из меня, когда он наполнял меня.
Возбуждение захлестнуло меня при этом воспоминании, и мои руки задрожали. Я знала, что должна что-то сделать, чтобы остановить это, но вместо этого моя рука медленно и томно скользнула по животу. По груди, щёлкнув пальцами по соскам, но прикосновение было уже не то. Одну руку я положила на шею и пальцами погладила теперь уже невидимое место, где он кормился, а другой рукой двинулась ниже, начиная скользить по бриджам, которые, по-видимому, были верхом моды в Америке середины века.
— Какого чёрта ты делаешь? — взревел Михаил, и я лениво открыла глаза, улыбаясь ему.
Он лучше справлялся с коварными последствиями этого мира. Но мне показалось, что он проигрывает битву.
— А что, по-твоему, я делаю? — радостно пробормотала я. — Переживаю прошлую ночь.
Он поймал мою руку, которая вот-вот бы скользнула под штаны, и поднял меня.
— Это эйфория, — натянуто сказал он. — Это не настоящее. Ты должна бороться с этим.
— Прошлой ночью не было никакого безумия, вызванного конфетами. И сегодня утром, — добавила я рассудительно.
— Не надо.
Я улыбнулась ему.
— Подойдите сюда, ваше Ангельское Высочество. Я хочу, чтобы меня поцеловали.
Он покачал головой.
— Ты не знаешь…
— Конечно, я знаю. Этот мир пропитан чем-то очень опасным. И делает людей счастливыми, а мне всё равно. Он не вынуждает меня чувствовать то, чего я уже не чувствовала. Это просто избавление от моих страхов. Иди сюда и поцелуй меня.
