– Никогда? – Риппл опустила вилку. – Что ты хочешь сказать, Виктор?
– Но ведь когда мы поженимся, со всем этим придется покончить.
– С моим выступлением в «Русалочке»?
– Да, несомненно, – убежденным тоном сказал Виктор Барр.
Мир рушился вокруг нее от его слов. Он имел в виду не только ее выступление в «Русалочке». По его мнению, надо покончить со всем. Он сказал: – Несомненно.
Это был громовой удар для Риппл, хотя в сущности так не должно было быть. Она мысленно обратилась к прошлому: мгновенно перед ней пронеслись месяцы их знакомства.
Все это время она понимала, что ему не нравится ее профессия, но не могла себе представить, что он попытается заставить ее порвать с балетом. Однажды Виктор сказал ей, что считает себя человеком широких взглядов; по его мнению, девушка может стать балериной и оставаться светской женщиной. Он говорил, что имеет в виду не только Риппл и знает других танцующих в балете девушек, которых мужчина охотно познакомил бы со своей матерью и сестрами. Думал ли Виктор так, когда говорил, или только старался убедить себя в этом?
Иногда девушке казалось, что он ей сочувствует. Когда она объясняла ему, что танцы для нее то же самое, что инженерное искусство для строителя мостов или картина для художника, Виктор соглашался:
– О да, дорогая, я знаю.
Но теперь? Теперь Риппл знала слишком хорошо, знала безошибочно: в глубине души Виктор, истинный Виктор, ненавидит то, чем она живет, ненавидит ее профессию. Он сказал, что со всеми ее делами надо покончить, и хочет этого.
После его слов наступило долгое неловкое молчание. Заглушая ресторанный шум, заиграл оркестр и раздались звуки самой веселой из мелодий – польки из «Летучей мыши». Никогда впоследствии Риппл не сможет услышать эту польку, не вспомнив неловкости того момента, когда она прозвучала в ресторане. Виктор, однако, был вполне доволен собой. Он вел себя как истый мужчина. Его любовь сметала все на своем пути, сбивала с ног его возлюбленную, вихрем уносила ее…
Отчетливо и весело разносилась мелодия по ресторану. Под ее отрывистые звуки Риппл Мередит ответила:
– Я не могу нарушить свое обязательство, Виктор. У меня контракт.
На это молодой человек ответил четырьмя словами, которыми поколения мужчин разрешали любую женскую проблему:
– Я заплачу за все.
– О, – протяжно и тихо вымолвила Риппл.
Эти четыре слова были последним ударом топора, который окончательно срубил некогда цветущее зеленое дерево. К ногам Риппл рухнуло это дерево – ее привязанность к Виктору. Может быть, тогда она не вполне все осознала, но рухнуло оно в тот самый момент.
IVВокруг нее слышался говор нарядной лондонской публики и пели скрипки. Виктор Барр продолжал, и его слова ударяли по корням срубленного дерева:
– Да разве ты не понимаешь, Риппл? Я могу заплатить за это теперь. Я освобожу тебя от контракта. В конце концов не могу же я допустить, чтобы моя жена зависела от этих неприятных людей, стоящих во главе театра, и подчинялась им. Я в состоянии заплатить неустойку. Пусть они пригласят другую балерину вместо тебя на роль сестры Русалки, для «Греческой вазы» и для всего остального. Ты не должна теперь от них зависеть.
– Ты думаешь, – сказала Риппл голосом, которого он не слышал раньше, – что я буду зависеть от тебя?
И тут заговорила настоящая Риппл, сильная, бодрая, молодая, которая тайно подрастала в девушке одновременно с тем, как расцветало ее тело, и раскрылась теперь, подобно распустившемуся на солнце листу папоротника.
– Почему, – спросила она, – ты называешь мою работу «зависимым существованием»? Почему ты говоришь, что ненавидишь ее? Иногда ты заставляешь меня думать, что тебе все время была ненавистна именно моя независимость…
– Что?
– Да, моя независимость от тебя. Неужели все мужчины таковы? – спросила Риппл, и гнев внезапно поднялся в ее душе. – Это точно так же, как с папой. С папой, когда он был поражен моей расточительностью – тем, как я трачу свое жалованье. Ты соглашался с ним. Ты говорил, что женщины не умеют распоряжаться деньгами, А твоя собственная мать расточительна, по ее же словам. Но ты не думаешь о том, сколько денег тратит твоя мать. Ты никогда не будешь об этом думать, потому что она обращается за ними к тебе. Она не зарабатывает их. Ты не станешь задумываться над тем, насколько расточительно я обращаюсь с твоими деньгами, когда мы будем женаты. Не правда ли?
– Дорогая моя… – изумленно сказал он. – Что ты хочешь этим сказать? Мне хотелось бы, чтобы у тебя было все…
– Чтобы я должна была просить у тебя.
– Риппл, разве ты не намерена просить у меня?
– Могла бы. Но я охотнее, гораздо охотнее буду зарабатывать сама. Ты не понимаешь? Я кое-чего добилась; как я могу от этого отказаться? Особенно теперь, когда я начала не просто зарабатывать деньги. О, я только теперь выдвигаюсь, становлюсь самостоятельной! Я знаю это. Я не только часть того, что принадлежит тебе, наподобие «Вишневого сада», картин, которые оставил твой дядя, и прочей собственности. Мне это было бы ненавистно!
Риппл вдруг замолчала, пораженная тем, что сказала. Она высказала даже больше, чем думала и чувствовала. Девушка взглянула в лицо Виктору.
Его красивое, когда-то обожаемое лицо было похоже на лицо ребенка, которому нанесла жестокий удар любимая рука. Риппл думала, что он возмутится, но Виктор не казался рассерженным. Он только ответил: – Я не знаю, зачем ты затронула все это теперь, Риппл. Не знаю, зачем ты так говоришь. – У него все еще был вид мальчика, которого ударили, и он не может понять, за что.
Сердце Риппл сжалось. О, как она была с ним жестока! Почему напала на Виктора? Он был таким радостным и доверчивым! Его переполняло ощущение свободы, желания увезти свою девочку, мысли о Париже, о Пиннер-Хилле, а она не подумав наговорила все, что накипело у нее на душе и так внезапно прорвалось. Жестокая!
Виктор сказал: – А я-то думал, что мечта сбывается для нас обоих. – Они сидели молча. Риппл слишком мучили угрызения совести, чтобы она могла отвечать. Она предпочла бы, чтобы он рассердился вместо того, чтобы говорить о сбывшейся мечте.
Какой все приняло неприятный оборот! О, как трудно жить, когда становишься взрослой! Как это не похоже на то, чего можно было бы ожидать. Они молоды, помолвлены, сидят в фешенебельном ресторане, – они, казалось, должны быть так счастливы. Оба романтически, с первого взгляда, влюбились друг в друга. Теперь они могут немедленно пожениться. Все должно было казаться прекрасным, похожим на осуществленную мечту. Почему же это не так? Именно таким все казалось Виктору – но только до того, как она заговорила. Значит, это ее, Риппл, вина. И все же она не могла признать виновной только себя. Было нечто, сильнее ее, с чем она не могла бороться.
