Речь шла об усиленном питании для верхолазов, и Горбачев больше советовался с этой девкой Сомовой и Опариным, а Ухову просто скомандовал, что и как выдавать для кухни.
Ничего не изменилось. Костя возвратился в свою хижину при складе хмурым, задумчивым. У накаленной «буржуйки» его ждали счетовод и Яшка Самара.
— Ну как? — поднялись они дружно навстречу, жадно всматриваясь в озабоченное лицо шефа.
— Сказка про белого бычка, — хмуро ответил Костя. — Надо принимать контрмеры, братья славяне. История вступает в свою трагическую фазу.
Они выпили под скудную закуску (на списание недостачи в каптерке теперь надеялись мало), потом Ухов швырнул на стол пачку пустых бланков, указал на них Сучкову:
— Ты, грамотей, будешь сейчас фиксировать тезисы. А завтра, на досуге, перепишешь все заново с изобразительной силой, чтобы пробрало государственные умы до дна! Понял?
Тезисы, которые начал излагать Ухов, являли собой незаурядную изобретательность завхоза. Чтобы свести счеты с ненавистным начальником участка, Ухов воспользовался старым способом, кстати, весьма простым, как веревка, из которой обычно делают петлю.
Ухов был лишен всякой возможности открыто противостоять Горбачеву хотя бы потому, что тот был прав и был его прямым начальником. Значит, против Горбачева следовало восстановить нечто всесильное, способное сокрушить человека сразу, наверняка.
— Значит, так, — сказал Ухов и загнул мизинец. — Пиши! «В результате преступной халатности — нарушение правил техники безопасности и падение верхолаза с вышки. Заключение врача ложное, дабы выгородить непосредственного начальника… Второе! — Ухов прижал сразу средний и безымянный пальцы. — Карьеристские устремления и вывод на работу в актированные по атмосферным условиям дни. И, как следствие, смерть лучшего бригадира-стахановца товарища Канева, сказавшаяся на моральном уровне всего коллектива… С участка начали бежать комсомольцы, передовые рабочие, как, например, член буровой бригады, молодой специалист из коренного населения Рэ Бажуков. Нас, вполне естественно, заинтересовало и политическое лицо гражданина — это подчеркнуть! — именно гражданина, поскольку товарищем мы называть его не можем при всем желании! — гражданина Горбачева. Во имя чего же и во имя кого действует этот человек, позорно укрывшийся от фронта в северном тихом углу? Оказывается, он потакает всякой отрицаловке типа Глыбина и Останина и, несмотря на факты саботажа с их стороны, не принимает никаких мер…» Указать: «Подтвердить может старший десятник-коммунист товарищ Шумихин».
Тут Костя загнул два остальных пальца и внушительно повертел перед собой тяжелым, плотно подогнанным кулаком.
Самара сглотнул голодную слюну, просипел:
— Добавить надо… Останина, опять же по неизвестным соображениям, назначил на материально ответственную должность завгужа. С фуражным складом и всей сбруей!
— Во-во! Только не «по неизвестным соображениям», а из симпатии к враждебным элементам, так и пиши! — заострил Яшкину мысль Ухов. — Ну, и последнее… Напишешь, что на днях затеял какие-то темные комбинации с колхозом и местными браконьерами, в результате чего на склад без фактур завезены овощи, а также медвежатина и полтуши лося, убитого без оснований! Написал?
Сучков поставил точку и восхищенно посмотрел на Костю.
— А здорово получается, ей-богу! Неужели после всего этого он усидит?
— Да, еще бы партийную подпись нам раздобыть… — мечтательно вздохнул Самара. — Но вряд ли. Придется либо самим подписать, либо так, анонимкой, бросить. Одно гарантирую: не усидит он по нынешним временам! Не усидит!
— Как в воду глядишь! — снисходительно усмехнулся завхоз и, пошарив рукой под кроватью, достал снова бутылку со спиртом. — Теперь давайте погладим дорожку нашей цидульке — и аминь! Мир праху его, как говорили в старое время верующие безбожники! Да поскорее управляйтесь, а то скоро у меня график в столкновение с вами придет. Колхозную Сильву жду, не задерживайте!
Уходя, Самара скорчил жалобную мину.
— Скорее бы… Ведь никакого терпения нет в лесу!
— Держись, держись, кулинар! — ободрил его завхоз. — Теперь уж не долго осталось ждать! Закон на нашей стороне!
Самара открыл тяжелую, отпотевшую дверь наружу, в глубокую, порхающую снежинками ночь, и услужливо посторонился. В комнатушку протиснулась красивая девка с испуганными, ищущими глазами.
— Можно? — смущенно осведомилась она.
— Проходи, проходи! — обрадовался Костя и властно махнул рукой Самаре: мотай поскорее, мол!
Двери захлопнулись. Зина нерешительно ступила навстречу бравому человеку в кожаной тужурке и синем щегольском галифе.
* * *
Илья Опарин сутками пропадал на трассе. Раз в неделю заходил в поселок, брал в ларьке продукты, в библиотечке — газеты и книги и, угрюмый и молчаливый, уходил снова.
Жизнь двух его бригад не менялась. Если в поселке люди давно переселились в новые, чистые дома, только по привычке именуемые бараками, то дорожники, как всегда, бедовали в дощатом шалаше, насквозь продуваемом ветром, и в передвижной палатке, что всякий раз раскидывалась в самом конце трассы.
Дорожники, приходившие в поселок, рассматривали новые дома снисходительно, с видом фронтовиков, на короткое время попавших в непривычно уютный тыл. А из всех нововведений последних месяцев хвалили только баню, устроенную в одном из старых бараков, да еще ларек, в котором стали торговать более исправно.
За это время бригады Ильи углубились в бурелом и густолесье на пятнадцать километров и поставили два капитальных моста через ручьи, опасные в вешний разлив, — проложили дорогу, словно стрелу пустили в гущу тайги.
В субботу Илья хотел прийти пораньше, но управился только к сумеркам. Николай встретил его добродушным приветствием:
— По тебе, оказывается, можно часы проверять! Опаздываешь с астрономической точностью! Садись, рассказывай.
Илья пожал Николаю руку, коротко рассказал о делах на участке. Потом, подождав, пока Николай сделает нужные отметки в графике, надел кепку.
— Я пошел. А то в темноте по лежневке все ноги обломаешь. Разнарядку знаю. Прошу на понедельник выделить четыре лошади.
— Четыре дать не могу: везде тягла не хватает. Обойдешься как-нибудь двумя.
Опарин недовольно вздохнул:
— Я вижу, не успел на полтора десятка километров отойти — уже в дальние родственники попал?! Чего ж тогда от комбината ждать: ведь мы от них раз в десять дальше. Что Старостин-то отписал?
— «Нету дисков, работайте вручную…»
— Я же говорил…
— И еще раз напомнил насчет Ухова: не трогать! Прямо материнская забота, — недоумевал Николай.
— Подождем, что из политотдела сообщат, — сказал Илья и вернулся к прежнему разговору: — Так что, даешь четыре лошади? Или ответишь, как начальник ОРСа?
— А ты на меня по партийной линии повлияй! Не знаешь, что ли, как в таких случаях надо делать! — засмеялся Николай. — Ну, иди. Вижу, что спешишь. Катя в шумихинской хате. Коллекторы на буровых, и мы ей этот скворечник под библиотеку отдали.
Еще не совсем стемнело, а у нее уже горела лампа. Катя сидела за столом, склонившись над книгой. На приветствие Ильи она не обернулась: то ли увлеклась книгой, то ли совсем по-свойски, молча, приглашала посидеть, подождать. У Ильи в запасе была целая ночь, он не возражал. Старательно вытер ноги и присел рядом.
Только тут Катя отложила книгу, повернулась к нему. Лицо ее попало в тень, зато волосы, пронизанные желтым светом лампы, засияли сквозным золотом, а раковина уха налилась ярко-красным теплом.
Илья силился что-то сказать и не мог — так лишни и неуклюжи были сейчас любые слова, так близка и недосягаема была в эти мгновения Катя! Схватил бы и унес в палатку к себе маленькую, дорогую эту девушку… Но Катя с какой-то недреманной предусмотрительностью всякий раз сбивала его решимость, охлаждала чрезмерно деловым разговором.
По-видимому, и сейчас Катя отлично чувствовала, что переживал Илья. Но это не мешало ей спокойно разглаживать ладошкой разворот страниц, небрежно расспрашивать о том о сем, лишь бы не дать ему заговорить о самом главном.
— Ну как там твои дорожники? — спрашивала Катя.
— Живы-здоровы! — досадливо отмахивался Илья.
— А я хочу вот заглянуть к вам в палатку, беседу с молодежью провести, — сказала она.
«Приходи! Приходи, ждать буду!» — хотел было закричать Илья, но тут же вспомнил, что вся дорога занесена недавней пургой, и пожалел Катю.
— Подожди, пока дорога установится, все же порядочное расстояние, — заботливо сказал он.
Катя возмущенно хлопнула ладонью по столу.
— Опять! Да что вы, сговорились, что ли? Начальник — тот ночей не спит, все легкую работу моей бригаде ищет, а ты тоже! Я с ним за Сомову Дуську полдня ругалась. Назначили ее завстоловой, а девка у меня знатный лесоруб! Спрятала свой значок и мешает кашу.
