когда их дети, повзрослев, многое осознали, посочувствовали им и ни в чем не винили…
— Знаю, знаю… Я их и не виню, — снова прервал меня Аполинарас. — В ту пору в Чикаго жила наша тетка, моя крестная мать, и мама с ней переписывалась. Сейчас я тебе покажу ее письма…
Сердце мое учащенно забилось — мне показалось, что я вот-вот услышу мамин шепот, а когда возьму в руки письмо, над которым она склонялась когда-то, то узнаю, что мама говорила о себе, когда мы с братом были несмышлеными пострелами: один совсем еще глупый, а другой уже задира, которому подавай все по справедливости…
В одном из своих писем тете мама писала:
«…и осталась я одна с двумя ребятишками на руках и с кучей разных долгов. Одни понимают, что грех отбирать у нищего суму, а другие снова натравили на нас судебного пристава. Хотели увести корову, да я показала справку от доктора, что оба сына у меня чахоточные, от отца заразились. Младшенький мой, Казюкас, уж такой хрупкий, такой бледненький, — читал я о себе, — видать, тоже помрет, как Бернардас с Праня́лисом. А твой крестный сын, Апалис, осенью должен пойти в третий класс, да вот беда: во что его одеть, обуть? Барбо́рочка, спасительница ты наша, может, найдется у тебя что-нибудь из старой одежонки, пришли, бога ради. Мне ведь каждая тряпочка пригодится…»
Дальше я не мог читать — на глаза навернулись слезы, в горле застрял комок… Бедная, бедная мама!.. Ведь тот самый доктор, что выдал тогда справку про нашу с братом чахотку, вскоре скажет маме: «У вас рак, нужно срочно ехать в Паневежис на операцию». А денег — ни цента, долгов — куча…
Через год нечем будет заплатить за болеутоляющие лекарства, ксендзу — за освящение могилы. И тогда на крохотном убогом кладбище в деревне Скеряй мамин гроб окропит, пожалуй, та самая соседка Дулькене…
Почувствовав, что не справлюсь с собой, я отвернулся от стола и разрыдался. Совсем как в детстве. Никогда не думал, что я, взрослый мужчина, могу еще вот так, безудержно плакать.
Я почувствовал на своих плечах руки Аполинараса.
— Forget, брат, forget… Forget… — повторял он.
Видно, ему трудно было произнести по-литовски — забудь, забудь. Что было, уплыло — не воротишь. Там у них, за морями-океанами, когда видят, что ничего не исправишь, не изменишь, обычно говорят: forget, forget…
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
