Сергеевич Матвеев
Как видим, протопоп Аввакум не случайно говорил о „палестинских" (как он предпочитал называть вселенских патриархов), словами апостола Павла намекая на то, что они подкуплены. Ветхое рубище Аввакума было гораздо честнее сверкающих одеяний патриархов и их свиты, ибо восточные гости-судьи были не только купленные, но и ряженые. Ряженые в прямом смысле - приходо-расходные книги Патриаршего приказа, Оружейной и Мастерских палат детально сообщают нам, как изготовлялись для греков все предметы их драгоценного одеяния и прочее, необходимое для придания ведущим участникам большого церковного собора достойного для Москвы вида: кресла, кресты, панагии, посохи, книги (писавшиеся, по условиям игры, по-гречески, одна из которых была в спешке переплетена „вверх ногами", чего никто так и не заметил), ларцы, обувь и т. п.
Это весьма занимательные документы, разоблачающие комедию суда не хуже, чем улегшийся на пол протопоп Аввакум. Например:
„Октября в 26 день (1666 г.) куплено живописцу Кондрату Иевлеву для золоченья ш(ес)ти маковок деревянных точеных к трем креслам вселенским патриархам по ево, Кондратовой, сказке двести листов золота… да плошка клею".
„Октября (в) 31 день куплено Ивану Филатову живописцу на большой стол, который делан вселенским патриархам, четырнадцать фунтов сурику кашинскова… да три фунта белил добрых… да два фунта бакану немецкова… Того ж числа куплено живописцу Кондрату (Иевлеву) сто листов сусального золота…"
„Генваря в 1 день (1667 г.) куплено к креслам в Оружейную палату дватцать колодок луженова гвоз-дья… и отданы Федору Сянушеву. Деланы строить кресла вселенским патриархам в собор. Да к тем же креслам куплено на маковки сто листов сусального золота".
„Февраля в 10 день куплено Семену нижегородцу десять листов сусального золота, дано три алтына две деньги, - золотить ключик к раковинному ларцу, где лежали греческие книги".
„Июня в 25 день куплено оклейщику Мишке Колу-паеву для оклейки двух лагалищ (футляров. - А. Б.) деревянных, одново бархатом (к) кресту благословляющему, а другое к деомиде вселенскому Макарию патриарху, фунт клею карлуку, дано шесть алтын четыре деньги… К деомиде святейшему вселенскому патриарху Макарию на лагалище деревянное липовое для оклей (ки) с лица сафьян красной… Того ж числа куплено поделыцику Сеньке нижегородцу к лагалищу на замочки святейшим вселенским патриархам к митрам золотым с каменьем четверть гривенки меди красной"34.
Протопоп Аввакум достаточно разбирался в обычаях московских властей, чтобы догадаться о сказанном нами и без чтения финансовых документов. Но даже он - и по прямоте характера, и по недостаточной информированности - не мог предположить того, о чем прямо и недвусмысленно заявил его враг Никон: приезжие судьи были ряжеными не только в очезримом, внешнем смысле - они были ряжеными и внутренне, по существу. Попросту говоря, Паисий александрийский и Макарий антиохийский были не теми, за кого себя выдавали.
Не случайно, представ перед большим церковным собором, Никон прежде всего осведомился: „Есть ли с вами, вселенскими патриархами, совет и руки (то есть подписанное согласие. - А. Б.) святейших патриархов цареградского и иерусалимского о том, что им… ево, Никона, судить? А без их-де совету пред ними ему, Никону, отвечать немочно, потому что-де хиротонисание (поставление) на патриаршеский престол (есть привилегия) тех святейших - цареградского и иерусалимского патриархов". В чем, в чем, а в каноническом праве Никон был достаточно сведущ!
Паисий александрийский и Макарий антиохийский утверждали, что такое согласие у них есть. В приговоре Никону прямо говорилось, что они прибыли на суд „с волею и советом других двух наших святейших патриархов, братов и сослужителей", то есть константино-польского и иерусалимского. Но требование Никона предъявить свои письменные полномочия Паисий и Макарий выполнить не смогли. Таких полномочий у них не было.
Если протопоп Аввакум выразил свое отрицание авторитета церковного суда тем, что попросту улегся перед ним, патриарх Никон, не тратя времени на словесную перепалку и не надсаживая горло, спокойно заметил: он слышал, что в Москву приехали неистинные патриархи, то есть люди, лишенные своих патриарших престолов; и потребовал, чтобы его судьи поклялись на Евангелии, что это не так.
Реакцию участников собора на этот демарш нетрудно представить. Впечатление от заявления Никона, сделанного в присутствии царя, было усилено ответом Паисия и Макария. Они отказались клясться на Евангелии и сумели пролепетать только, „что они истинные патриархи, и неизверженные, и не отрекались престолов своих. Разве-де турки что без них учинили…".
Разумеется, светские власти и их подручные на церковном соборе не позволили расследовать вопрос о том, не являются ли двое главных судей самозванцами, не по праву возложившими на себя патриаршие (к тому же казенные) облачения. Но характерно, что у самого Алексея Михайловича давно были сомнения на этот счет. Не случайно сразу по пересечении Паисием и Мака-рием русской границы он приказал приставленным к ним людям тайно выведать, „держат ли едущие патриархи свои кафедры, и нет ли иных на их место, и от всех вселенских патриархов есть ли какой наказ с ними к великому государю?"
Слова Никона на соборе и жалкие оправдания Паисия и Макария подтвердили худшие предположения царя. Отступать было нельзя: машина была запущена на полный ход, Алексей Михайлович мог превратиться в посмешище (что было особенно неудобно в условиях малоудачной войны с Речью Посполитой, финансового кризиса, внутренних волнений, религиозного разномыслия). Тут-то светская власть и показала в полной мере свои чудодейственные возможности.
В декабре 1666 года Посольский приказ получил задание посадить Паисия и Макария на патриаршие престолы в Александрии и Антиохии! Нисколько не смущаясь необычностью проблемы, опытные дипломаты приступили к ее решению. По словам Паисия и Макария, виновниками лишения их патриарших санов были турки. Поэтому воздействовать необходимо было на турецкого султана, точнее, на его правительство (ибо, по имевшимся сведениям, султан уже не оказывал определяющего влияния на государственные дела). Решать вопрос надо было быстро и безошибочно, поэтому Посольский приказ разработал комплекс мер, чтобы, не привлекая большого внимания Дивана (совета) Оттоманской Порты, „утрясти" проблему на административном уровне.
В царской грамоте на имя султана приход Паисия и Макария в Россию был представлен как обыденное малозначительное дело: находились-де возле русской границы, заехали „ради милостыни", а царь пишет в основном для того, чтобы впредь облегчить православным такие поездки. Кстати, царь Алексей Михайлович сообщает, „что на места вышеупомянутых патриархов - Паисия и Макария - Бог весть кто поставил иных двух патриархов", и просит о небольшом одолжении, принятом среди монархов: повелеть упомянутым патриархам снова занять свои кафедры.
Государственные чиновники прекрасно знали, что без „смазки" в Османской империи не сдвинется с места ни один вопрос. Ходатаями должны были
