– Заткнись, просто заткнись… – Дыбенко сел а угол клетки и ухватил себя за бороду.
Я решил, что, пожалуй с него хватит страданий, и сказал:
– Эти кретины даже не обыскали нас, ты заметил?
Лоялист на глазах оживал. Конечно, у нас отобрали винтовки и ножи, у меня вытащили револьвер, но в целом – по карманам не шарили. То ли лаймам противно было ковыряться с такими грязными животными как мы, то ли просто обычное солдатское разгильдяйство.
– Дождемся ночи – я им такие песни и пляски устрою… – пообещал Дыбенко.
Перед тем, как на факторию опустилась ночь, произошло еще кое-что. Раздался рев, подобный грому, и все засуетились. С треском ломая льды Ларьегана к острову подходил огромный черный корабль. Это мы потом узнали, что он был огромный и черный – теперь-то мы сидели в клетке, в самом углу внутреннего двора, и мерзли.
Фактория была спроектирована в виде квадрата – все здания располагались вдоль стен, и на наружной стороне их окна были узкими, как бойницы – для облегчения обороны. А двери выходили во внутренний дворик, который служил в качестве прогулочной площадки, плаца и временного склада. Еще тут стояла наша клетка, две пары колодок – совсем как в средневековье, и виселица – аккуратная, лакированная и чуть ли не вылизанная от снега и льда. Это вам не хухры-мухры, это цивилизованный Альянс!
– Как думаешь, мы сможем пробраться на ледокол? – спросил я.
Всё-таки Дыбенко служил на флоте, он лучше разбирался в подобных вещах. Старшина призадумался. Было отчего! Для него побег означал прощание с лояльностью и республикой. Обратно его не возьмут – так у них не принято. Ну, разве что в штрафбат… Это так у них арестантские роты называются, у лоялистов. Свободолюбивая дыбенкина натура взяла верх над лояльностью, и он тряхнул чубатой головой:
– Это можно! Если это "Красотка" – есть там один человечек в охране… Проберемся сначала на баржу – "Красотка" тащит с собой обычно целый караван – три или четыре баржи, но есть пару моментов…
– Что?
– Очень он до денег жадный. И чтоб нам к кораблю пробраться – это такой переполох надо устроить, чтобы лаймам не до нас было.
Тут я довольно улыбнулся. И одно, и другое вполне решалось.
* * *
По случаю прибытия ледокола колонель Бишоп устроил грандиозный праздник. Играл патефон, слышались веселые возгласы офицеров и взвизгивания девиц. Нас никто и не подумал перевести в помещение потеплее. Наверное, просто забыли. Оно и понятно – офицеры пьянствовали, да и солдатам было чем заняться – пришли письма и посылки из дома, газеты с туманной родины. Лихие парни паковали передачи и ценные трофеи – женам и матерям. Зря, что ли, они тут морозили себе носы и прочие выпирающие части тела? Собольи шубы, песцовые манто и лисьи воротники на улицах Хедебю, Камелота или Виннеты смотрелись как кричащая роскошь, а здесь – менялись на ящик пива…
Мрачный часовой ходил по двору кругами, стуча ботинками в гетрах друг об друга.
– Эй, парень! – подозвал его Дыбенко. – Предлагаю обмен!
– А? – удивился лайм, как будто первый раз нас увидел.
– Выпить хочешь? Виски? – Дыбенко потряс своей металлической фляжечкой. – А ты мне сигарету!
– Виски? Сигарета? – обрадовался лайм и пошел к нам, ковыряясь за пазухой.
Он подошел довольно близко, почти к самой решетке, нащупал портсигар и выудил оттуда пару сигарет.
– Давай, ну! – Дыбенко держал фляжку внутри решетки.
Лайм в нерешительности шагнул поближе и протянул руку с сигаретой. Старшина тут же ухватился за рукав мертвой хваткой и дернул на себя. Солдат ударился о решетку, я подскочил и зажал ему рот, пока Дыбенко снимал с пояса кольцо с ключами. Чертыхаясь и изрыгая проклятья он подбирал ключ к замку от клетки, а я сквозь прорехи в прутьях удерживал часового, который, задыхаясь, дергал ногами. Мы не планировали убивать его – но и закричать он был не должен ни под каким предлогом. Наконец, клетка была открыта, и мы втащили часового внутрь. Он был солидно вооружен – винтовкой с примкнутым штык-ножом и револьвером в кобуре. С боекомплектом было туго, но лучше, чем ничего.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Так что там у тебя за сюрприз? – поторопил меня Дыбенко, и я с видом фокусника извлек из рукава динамитную шашку с бикфордовым шнуром.
Старшина выпучил на меня глаза, а я развел руками: все свое ношу с собой!
Мы выбрались во двор, и прокрались к поддону, на котором стояла тара с нефтью. Дыбенко размахнулся и воткнул штык в жестяной бок одной из бочек, потом еще и еще раз. Это было громко. Открылось окно второго этажа, послышался возмущенный возглас.
– Давай, братишка! – Дыбенко чиркал спичкой, дожидаясь пока нефть вытечет посильнее, а я подбежал к отрытому окну.
– Лови! – крикнул я и швырнул прямо в руки бдительному офицеру динамитную шашку с дымящимся и безбожно коротким бикфордовым шнуром.
Лайм успел отбросить смертельный подарок, но тот ударился об оконную раму и упал внутри комнаты. Одновременно с этим заполыхала нефть, все больше и больше разливаясь по двору. Дыбенко поддал жару, расковыряв еще пару бочек и, поднатужившись, катнул одну из них в сторону ворот.
– Ну что, делаем ноги? – спросил я.
– У меня еще дело к Бишопу!
– Куда-а-а?… – но Дыбенку было не остановить.
Он с винтовкой наперевес рванул к двери, из-за которой разносились панические крики вперемешку с мелодией канкана.
Делать нечего – рванул за ним, молясь и матерясь одновременно. Дверь отворилась нам на встречу, и Дыбенко с ходу воткнул штык в плотного лайма с капитанскими эполетами, и вбежал вместе с ним внутрь. Через пару секунд раздалась частая стрельба – лаймы уже перевооружили свой экспедиционный корпус автоматическими винтовками, и Дыбенко патронов не жалел.
Когда я вбежал, лоялист лихорадочно перезаряжался, вставляя новый магазин, а на полу лежали три трупа в форме Альянса. Я со своим револьвером оказался как нельзя кстати – открылись двери, и нам на встречу выбежали еще двое – я сначала начал стрелять, а потом понял, что они были не вооружены.
Перезарядившись, Дыбенко крикнул:
– Дверь! Присмотри за дверью, братишка! – и ринулся в концертный зал.
Туда, где до этого его отхлестали стеком. Я, ежесекундно оглядываясь, кинулся пополнять боекомплект. Мне достались еще два револьвера и горсть патронов – слава стандартизации, можно было не переживать – подойдут они или нет. Распихав оружие по карманам, я не мог понять, чего мне не хватает? Наконец, взгляд наткнулся на жирного капитана, которого Дыбенко выпотрошил в самом начале – теперь он лежал у стены и не подавал признаков жизни. А на поясе у него были ножны с тяжелым палашом. Вот оно!
Я потратил еще некоторое время, цепляя себе на пояс портупею лоялистского капитана и с замиранием сердца слушая винтовочные выстрелы, которые раздавались из-за двери. Дыбенко буйствовал!
Когда я вошел, буйствовал уже колонель Бишоп. Лоялист таки умудрился истратить патроны, и теперь отбивался винтовкой от шпаги, которой ловко орудовал лайм. На полу лежали трупы офицеров экспедиционного корпуса Альянса и еще – в какой-то незнакомой форме.
– Свинья! Пёс! Скотина! – Бишоп плевался короткими фразами, нанося удар за ударом, и теснил Дыбенку.
Из патефона гремел канкан.
– Дай-ка я! – старшина услышал меня и отпрыгнул.
Колонель не испугался новой угрозы, только оскалился.
– Я убью вас обоих, псины! – и сделал шикарный выпад шпагой.
Я отбил его палашом, а потом выстрелил ему в ногу из револьвера. Дыбенко подошел к патефону, который заело и он крутил одну и ту же строчку канкана раз за разом, и проткнул его штыком.
– Думаю, у нас еще есть несколько минут на экспроприацию экспроприаторов? – уточнил у меня лоялист, схватил за шкирки Бишопа и потащил куда-то.
За сценой верещали девы из кардебалета, за окном полыхал пожар.
* * *
Мы нашли пару солдатских шинелей Альянса, и таким образом в общей суматохе пробрались на пристань. Хаос вокруг творился впечатляющий – мы перебили примерно треть всех офицеров и самого коменданта фактории. Да-да, Дыбенко всё-таки пристрелил его, когда тот отказался говорить, как открыть сейф. Уж больно ранимой оказалась гордость бравого лоялистского старшины.
