– Меня и на имперском флоте господа офицеры зуботычинами опасались угощать, а тут этот… Островитянин! Всю морду исполосовал, гад.
Дыбенкина морда теперь посинела – сколько нужно будет времени, чтобы гематомы прошли – одному Богу известно. баржи почти никто не охранял – все тушили пожар. Загрузить успели только одну, и нам повезло – это были тюки с пушниной. Старшина ругался, что лаймы возят мех неправильно, но в целом был доволен – если бы это были деревянные ящики, то черта с два мы бы так уютно устроились.
Закуток между штабелями тюков защищал нас от ветра, и единственным минусом было только отсутствие огня. Мы соорудили из запасной шинели что-то вроде навеса и были вполне готовы дождаться следующей стоянки, чтобы выйти на связь со знакомцем лоялиста – если, конечно, с ним ничего не случилось во время суматохи.
Капитан "Красотки", или кто-то исполняющий его обязанности, счел своей задачей спасти как можно больше груза и поскорее отчалить. Это было на руку и солдатам из фактории – на острове посреди Ларьегана не так много места, и чем больше его освободиться, тем легче будет справиться с пожаром.
Поэтому моряки в поте лица занимались погрузкой, а армейские – засыпали мерзлой землей горящую нефть и пытались спасти постройки.
– Я думал – рванет! – с сожалением проговорил Дыбенко.
– Мы и так немного перестарались, кажется…
– Ну, нет. Я теперь этих лаймов по всему свету травить буду! У-у-у, колонизаторы!
Я даже удивился произошедшей с ним перемене. Вроде бы – лоялист, вроде бы даже идейный… А тут такие вещи! Колонизаторы…
– А чем это от нас отличается? – спросил его я. – Мы тут с самоедами особых шашней тоже не разводили.
– А у нас при императоре-батюшке, царствие ему небесное, тут фельдшерские пункты строили, и попы детей самоедских читать-писать учили. А меха не на пиво меняли, а на патроны, калоши, тушенку и сребряницкие ножи… – он с отвращением глянул на свой клинок фирмы "Барлоу". – Ей-Богу, что угодно сейчас бы отдал за нормальный сребряницкий нож!
Ледокол отчалил примерно через три часа. Они грузили новые тюки, бочки и ящики, и не проверяли баржи! На это мы и рассчитывали, но поверить в свое везение некоторое время еще не могли. Так просто?
Раздался гудок с "Красотки", и корабль двинулся по широкому кругу, огибая остров с факторией, чтобы развернуться и двинуться в сторону океана. С пожаром в фактории практически справились, и наверняка следующий рейс "Красотка" сделает совсем скоро доставит им помощь… Хотя, кто его знает – прибыль для Альянса всегда была на первом месте. Может, ради такого пустяка, как угроза существования одной фактории они и не будут гонять ледокол в два раза чаще, пока хорошенько не посчитают доходы и расходы…
– Ты вот что мне скажи, поручик, – начал Дыбенко, распарывая ножом плотную упаковку тюка и вываливая его пушистое содержимое. – Это как так получается, что Альянс – который за демократию и права человека и всё такое, так по скотски себя ведет у нас? Чего он бить-то меня сразу принялся?
– А чего они маурьев к пушкам привязывали и стреляли? А что такое маковая война ты знаешь?
– Ты по делу давай. Объясни мне, как маленькому, – старшина усмехнулся, поудобнее устраиваясь на меховом ложе.
Я задумался, а потом вспомнил одну статью из газеты, которую читал еще будучи адъютантом его превосходительства.
– Вы не понимаете, это другое!
– В смысле?
– В том смысле, что одно дело – это то, что джентльмен делает в Альянсе – на островах. И совсем другое – всё, что происходит за его пределами. Если бы Бишоп отхлестал кого-то на улице в Камелоте – он бы вылетел из армии.
– То есть мы – второй сорт? Они там сторонники расовой теории?
– Бог их знает, чего они сторонники. Просто это именно так работает – разгон демонстрации рабочих в Хедебю при помощи перечного экстракта, от которого вытекают глаза – это меры по предотвращению массовых беспорядков, а разгон демонстрации в Мангазее кавалерией с плетями – это нарушение естественных прав человека.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Тогда какого черта они поддержали Ассамблею? Им бы проще с имперцами снюхаться – там люди более практичные!
– Серьезно? – я даже удивился. – Новая Империя – более практична чем Республика Ассамблей?
Такого определения я еще не слыхал. Но в этом был определенный смысл. Смотря что считать практичностью – если целью является выживание государства и сохранение его независимости – то да, Регент и его единомышленники были максимально практичны и рациональны. А если говорить о личной выгоде… Я видел, в каких условиях живет первое лицо Новой Империи, так что…
Я пытался сформулировать ответ некоторое время, а потом сказал:
– Видишь эти меха? Мы бы постарались втюхать им готовые шубы.
И я понял, что попался. Он очень хорошо услышал это предательское "мы" – это было понятно по блеску в его глазах. Предваряя назревающую бурю я поднял вверх руки и сказал:
– Сдаюсь, сдаюсь. Я как бы это сказать… Ну, немножко шпион. И да, я с той стороны.
Дыбенко воспринял новость на удивление спокойно. Даже не стал приподниматься со своего места. Если бы он захотел – то прикончил бы меня прямо здесь. Я успел посмотреть на него в деле и сравнить его и мои физические кондиции. Не в мою пользу. Начать стрельбу мы не могли – услышат, устраивать тут танец с саблями просто негде, и сбежать – некуда.
– Нельзя быть немножко беременным, поручик, – заявил он. – Ты хоть на самом деле поручик?
Я нервно хохотнул. Это было, пожалуй, единственное в чем я мог быть совершенно уверенным.
"Красотка" разбивала лед Ларьегана мощным корпусом, тусклое северное солнце поднималось над заснеженной равниной. Дыбенко достал портсигар бедолаги-часового и закурил.
– Сюда бы еще самовар! – сказал он.
– И патефон! – добавил я, и мы рассмеялись – уже по-настоящему.
XIX. СВАЛЬБАРД
Из раскрытого ворота алой атласной рубахи выбивались черные курчавые волосы, борода гневно топорщилась, а тулуп был распахнут настежь. Он швырял вслед удаляющейся лодке оранжевые, невыносимо яркие в этот серый северный день апельсины.
– Что?! – орал он. – Чем вы меня можете удивить? Хотите, я выстрелю в вас из пушки черной икрой? Подотритесь своими бумажками!
Один из апельсинов таки попал в сидящих в лодке солдат и они засуетились, отбирая его один у другого. Офицер Альянса шикнул на них, подобрал цитрус с днища и сунул в карман своих необъятных галифе.
– Что?! – снова заорал человек на берегу. – Если еще раз припретесь ко мне со своим вонючим флагом и вонючими договорами – я швырну в вас ананасом! Я здесь хозяин!
Наконец, он обратил внимание на нас:
– А вы кто такие?
– Мы ищем одного молодого господина, юношу, он родом из Империи…
– Я – Сарыч, а не справочное бюро. Я – делец, и не занимаюсь благотворительностью, даже если речь идет об информации. Есть что предложить?
– Золото? – спросил я, физически ощущая, как легчает заветная коробочка.
– Ну, золото – это другой разговор. Пройдемте в зимний сад… Что-то мне апельсинчиков захотелось!
– Зимний сад? – уголком губ спросил у меня Дыбенко.
Я по привычке пожал плечами.
* * *
Златокипучий Свальбард – иначе его и не называли в старинных летописях. Раз за разом эти суровые северные острова притягивали к себе толпы авантюристов и искателей наживы. Сначала это был промысел морского зверя и мамонтовой кости, потом – китобойный ажиотаж, добыча каменного угля и, конечно – золотая лихорадка.
Власти тут не было – архипелаг когда-то входил в одно из островных королевств Альянса, но с тех пор много воды утекло, и бал тут правили контрабандисты, скупщики награбленного и намытого, золотоискатели и откровенные пираты.
Я даже не удивился, когда знакомец Дыбенки – Боуэн, предупредил нас, что единственная остановка будет на Свальбарде. Наверное, команда "Красотки" неплохо наваривалась тут, во время бункеровки углем, распродавая подороже добытые на севере Империи и у лоялистов диковинки. Боуэн за голову взялся, увидев, какое убежище мы себе устроили из драгоценных собольих шкурок, но половина унции золота из моего волшебного ящичка тут же привели его в благостное расположение духа. Он даже термос с кипятком нам принес.
