Да и вряд ли сон принесет ей веселье.
Поэтому она не стала пить целебник и метнулась в купальню, тщательно прополоскала рот и вытерла губы холстиной.
Огромное зеркало отразило ее в полный рост, и раяна застыла. Косы растрепались, на щеке пятнышко грязи, платье разорвано. И на обнаженной руке чернеет метка принадлежности. И на ноге поблескивает серебряная цепочка, которая привязывает ее к хозяину. Очень медленно она подошла ближе, всмотрелась. На плече в потемневшем уже ожоге — Р и Л, обведенные кругом. Ее сделали рабыней.
Ярость и обида взметнулась внутри разрушительной тьмой, затуманила разум, и Оникс схватила тяжелый кувшин, швырнула в дорогое стекло. Зеркало брызнуло осколками, разлетелось. Один вонзился ей в руку, оставив кровавую полосу, но Оникс лишь выдернула его, отшвырнула. С яростью содрала свое испорченное платье, разулась. Вода в чаше была холодной, но звать прислугу, чтобы нагрели, не хотелось. Сейчас Оникс ничего не хотелось, только завыть зверем. Ну или воткнуть нож в зеленый глаз Рана Лавьера.
Она зачерпнула из вазы жидкое, вязкое мыло, с остервенением нанесла на тело, желая не просто смыть грязь, а избавиться от воспоминаний. Но серебренная цепочка звякала о каменный пол чаши при каждом движении, и горела рука с клеймом.
Не получится смыть память и горечь. Ран сделал ее своей рабыней, и ничего это уже не изменит.
Оникс вылила на себя ведро холодной воды, дрожа и стискивая зубы. Потом вышла из чаши, вытерлась. Посмотрела на свое платье.
И сжала зубы, отбрасывая за спину мокрые волосы. Как глупа она была, решив, что можно что-то изменить…
В комнате ждала Риа, и глаза прислужницы испуганно расширились, когда она увидела госпожу. Оникс посмотрела безразлично, прошла к шкафам.
— О Светлейшая, что с вами сделали? — в голосе Рии был истинный ужас. — Да как же так? Да как можно… Изверги, как же они так с вами?
— Замолчи, — Оникс поморщилась, накинула на тело батистовую рубашку без рукавов. — не хочу слушать причитания, без них тошно.
— Простите, — прислужница вскочила. — Я сейчас! Сейчас, госпожа!
Хлопнула дверь. Но уже через несколько минут Риа вернулась, за ней неслась Магрет.
— Вот, это поможет, — Магрет достала из поясного кармашка склянку, деловито выдавила на ладонь тягучую мазь и нанесла на плечо Оникс. Кожа вокруг клейма покраснела, отекла, и прохладный целебник приятно охладил руку.
— Что это?
— Вытяжка из одного растения, что растет в пустыне, — Магрет осторожно приложила сверху тряпицу, обмотала. — К утру ожог пройдет. — Она осеклась. — Клеймо останется, к сожалению.
— За что они так с вами? — глаза Рии наполнились слезами. Оникс пожала плечами и покосилась на дверь.
— Сколько во дворце Сумеречных, вы знаете?
Прислужницы переглянулись.
— Много, — помрачнела Магрет. — Словно не дворец, а Цитадель здесь. Куда ни глянь — везде черные мундиры псов. И они продолжают прибывать. На заре приехало несколько отрядов, я сама видела.
— А пленные?
— В подземелье.
Магрет склонилась ниже, понизила голос до чуть слышного шепота.
— Говорят, многие наместники принесли ему клятву крови.
— Ему?
— Верховному аиду. — Магрет облизала губы. — Рану Лавьеру. Всех, кто пытался оказать сопротивление, убили или отправили в подземелье. Всех императорских стражей, тех, кто не был предателем. Но… сам императорский маг на его стороне. — Магрет покачала головой. — Аид страшный человек, Светлейшая, — покосилась на замотанную руку Оникс и вздохнула. — Но вы это и сами знаете.
— А владыка? Ты знаешь, где он?
— Вроде удалось сбежать, как и первому советнику, — Магрет поджала губы. Риа снова захныкала.
— Хватит плакать, — оборвала ее Оникс. — Никто нам не поможет, кроме нас самих. Лучше помогите одеться, рука болит.
— Конечно, Светлейшая!
Несмотря на целебник, рука опухла и болела так, что Оникс не могла пошевелить пальцами. Ночь прошла беспокойно, она металась в кровати, без сна, и уже даже начала жалеть, что не взяла у целителя настойку.
Тихие, почти беззвучные шаги заставили ее напрячься и отчаянно зажмуриться. Она лежала спиной к нему и не желала поворачиваться, чтобы не заорать. Если он к ней прикоснется… Если только прикоснется! Она точно что-нибудь сделает. Но Лавьер лег с другой стороны, лишь прогнулась под тяжелым телом кровать.
Оникс лежала, спиной ощущая его взгляд, знала, чувствовала, что он смотрит, но Ран не трогал ее, а она не обернулась.
И не заметила, как уснула.
А утром, ей казалось, что это был сон — острожное, почти невесомое прикосновение, легкое дыхание у виска…
Но, конечно, Оникс все приснилось.
ГЛАВА 14
Через пять дней рука окончательно зажила, благодаря целебным мазям Магрет. Она же поведала, что на заре Верховный аид уехал с отрядом псов, куда и зачем, конечно, никто не знал.
Оникс по-прежнему проводила время в хранилище, ходить туда ей не запрещали, правда, всегда сопровождали, но уже другие псы. Самое странное, что ее жизнь почти не изменилась, разве что вокруг стало действительно много Сумеречных, но это Оникс знала в основном со слов прислужниц. Светлейшую не пускали дальше северного крыла, хранилища и сада.
Сам дворец теперь больше напоминал боевое укрепление. Под окнами Оникс видела стражей и псов, что тренировались, слышала звон оружия, выкрики и мягкие хлопки, когда болты входили в мишени. Прекрасный парк, который так восхищал девушку, превратился в тренировочное поле. Исчезли разноцветные ленты и красные фонарики, что украшали деревья, теперь на них висели чучела, набитые тряпьем, и мишени для метания оружия. Парковые дорожки затоптали, прекрасные розы — выкорчевали. В фонтанах мылись после драки обнаженные псы, ничуть не смущаясь своего голого тела.
Правда, всего это Оникс видела лишь мельком, проходя по открытой галерее между крылами дворца. В окне самой Оникс картина была вполне благостная — сад и скалы, виднеющиеся вдали.
Госпожи Олентис, по слухам, не было на церемонии бракосочетания, строгая наставница слегла с лихорадкой и, может, оттого осталась жива. И Оникс никогда не подумала бы, что будет скучать по ней, но это было так. Ей не хватало их занятий и спокойного, хоть и высокомерного голоса строгой леди. К Светлейшей пускали лишь Магрет и Рию, и то девушки говорили скупо, и Оникс поняла, что и им запретили болтать с раяной.
Лавьер просто посадил ее в клетку, пусть золотую, но клетку. К тому же мучило ожидание и непонимание того, что ожидает раяну в будущем. Она не сомневалась в одном — ее снова будут использовать. От того, что использовал Ошар — было противно. От того, что это делал Ран Лавьер, внутри все сворачивалось жгутом, и от обиды хотелось плакать.
