Согнувшаяся в три погибели Натали, прихваченная за бока двумя кавалерами, обступившими ее сзади и спереди, задавала жару сразу обоим. Один отплясывал нечто вроде старой доброй ламбады, причем так упоенно, что совершенно не замечал ни отсутствия музыки, ни появления зрителя. Второй, развернутый ко мне костистым позвоночником, изображал что-то очень похожее, выдержанное в том же латиноамериканском темпе и ритме, разве что только еще более разнузданное. И все трое сопели так ожесточенно, словно находились на вершине только что покоренного Эвереста.
Желая уберечь спаянный коллектив от неизбежного теплового удара, я деликатно кашлянул.
Они разлеплялись суетливо, путаясь руками и ногами, сталкиваясь разгоряченными, взмокшими телами.
– В чем дело? – пропыхтел парень, который привел себя в порядок первым и находился ко мне ближе. – Что вам здесь нужно?
– Не то, что тебе, гуттаперчевый мальчик, – успокоил я его. – Давай-ка на выход и не задавай лишних вопросов.
Воротя от меня недовольное распаренное лицо, парень протиснулся бочком мимо и остановился в нескольких шагах, поджидая товарищей по забавам. Следующей попыталась прошмыгнуть Натали, но я остановил ее пальцем, уткнувшимся в ее влажную ключицу, и очень по-мюллеровски произнес:
– А вас, фрау Штирлиц, я попрошу остаться!
– Саша! – Она оглянулась на своего кавалера и негодующе притопнула ногой.
Белобрысый Саша отодвинул ее к металлической сетке и пошел прямо на меня с видом раздраженного бычка, которому помешали завершить случку. Он успел приблизиться ко мне как раз на расстояние вытянутой руки – моей собственной, правой. Потом его отбросило на пару шагов назад, да там он и остался, делая вид, что, кроме собственного распухшего носа, его больше ничего не интересует.
– Остыл, Сашок? – дружелюбно осведомился я. – Вот и прекрасно. Теперь выбирайся из этого вертепа и дуй в казарму.
Проходя мимо, он возмущенно выдул из ноздри красивый красный пузырь, засверкавший на солнце. Полюбовавшись этим зрелищем, а потом и спинами двух быстро удаляющихся товарищей, я переключил свое внимание на Натали.
Она как раз пыталась обогнуть щит с другой стороны и по-кошачьи шипела, путаясь в виноградных лианах и в зарослях чертополоха.
– Исцарапаешься, – предупредил я. – А к твоим вещам я все равно успею раньше. Не голой же ты будешь бегать от меня по парку?
– Чего ты от меня хочешь? – спросила Натали, убедившись в справедливости моих слов.
– Не вдовьих ласк, – заверил я ее. – Кстати, могла бы для приличия хотя бы черную повязочку у своих кавалеров одолжить.
– Что тебе от меня надо? – Оттого, что формулировка вопроса слегка изменилась, он от этого интересней мне не показался.
– Иди сюда, – предложил я, вместо того чтобы ответить. – Потолкуем.
Повернувшаяся ко мне мордашка после обработки пивной банкой выглядела карикатурой на одну известную голливудскую звезду, которую я всегда путаю с совсем другой, а ту, другую, – с Клаудией Шиффер. Не очень обидной карикатурой, дружеской, но все же не восхитительной копией один к одному. Уменьшившиеся за счет переносицы глазенки, чрезмерно распухшие губы, подозрительные темные пятна под слоем тональной крем-пудры – все это было рассчитано, как говорится, на любителя.
– Говори, зачем приперся и убирайся, – поторопила меня приблизившаяся Натали, которую мой задумчивый взор заставлял нервничать все сильнее.
– Да вот решил полюбоваться тобой, нимфа ты крашеная, – задушевно сказал я.
– Нимфоманией не страдаю, – осадила меня Натали, не пожелавшая дискутировать по поводу платинового оттенка своих волос. – Так, подурачилась с мальчишечками перед отъездом. Господин Дубов намекал, что выставит меня если не сегодня, то завтра, вот я душу и отвожу.
Душа! Оказывается, у Натали она все же имелась. А по виду не скажешь.
– Прощание славянки, значит? – подытожил я.
– Уж не жидовки! – высокомерно ответила эта белокурая бестия, пытаясь теснить меня грудью. – Пропусти и дай мне одеться. А то закричу!
– Тут, наверное, давно привыкли к твоим страстным крикам в парке, – предположил я. – Но если я ошибаюсь и на шум действительно сбегутся юные патриоты, то твоя физиономия после этого будет оцениваться в у.е.
– В условных единицах, что ли? – Натали изящно выгнула бровь.
– В уевищах, – разочаровал я собеседницу. – В полных уевищах. Это специальная система единиц для разных уродов, в том числе и моральных.
Ее глаза забегали из стороны в сторону так проворно, что их обладательница чуть не заработала косоглазие. Чуяла, кошка, чье мясо съела! Это внушало оптимизм.
– Хорошо, кричать я не стану, – сказала она наконец. – Но одеться-то ты мне позволишь? Не слишком приятно стоять голой перед мужчиной.
– Только что их здесь было два, – напомнил я. – А до этого еще неизвестно сколько. Так что перетопчешься, не сгоришь со стыда. Зато у меня будет гарантия, что, одевшись, ты не затеешь бег по пересеченной местности. Тут не райские кущи, а ты не Ева.
– Ты хочешь, чтобы я осталась, да, Игорек? – Она тронула меня за запястье.
Начинался процесс обольщения. Кошка, стащившая чужой кусок, всегда готова мурлыкать, тереться об ноги и задирать хвост. Такова их кошачья натура. За это женщины их и любят. Им есть чему поучиться у кошек, и наоборот.
Я надавил указательным пальцем ее сосок и игриво произнес:
– Дзынь! К вам гости.
– Кто там? – Натали с готовностью подхватила игру, которую наверняка считала самой азартной и захватывающей на свете.
– Милиция, – веселился я. – Можно войти, хозяйка?
– Входите. – Ее дыхание сделалось учащенным, как будто кто-то в нее уже действительно вошел.
– Мы к вам с о-обыском, – дурашливо пропел я. – Сами выдадите интересующий нас предмет или придется допросить вас с пристрастием?
– Предмет? Какой предмет? – Только что доверчиво льнувшая ко мне Натали отпрянула, как если бы заподозрила во мне вампира.
– Видеокассета. – Я уже не улыбался. – Наркотики, оружие и даже вибратор, если он у тебя имеется, можешь оставить себе. Меня интересует только кассета, которую ты взяла с моего стола. Пока что я не применяю выражение «украла» – цени это. С воровками я обхожусь очень жестоко.
Натали взглянула налево: там возвышался дощатый щит, пробить который не удалось бы и самой упрямой головой. Натали взглянула направо, где путь к бегству преграждала сплошная металлическая сетка, сквозь которую удалось бы просунуть разве что пару наманикюренных пальчиков. Тогда она обернулась и назад и уж было решила рискнуть прорываться через заросли, когда я придержал ее за плечо, особо напирая пальцами на тонкую ключицу.
– Не надо. – Я покачал головой. – Ничего у тебя не выйдет. Единственный шанс – немедленно вспорхнуть в небо. Летать умеешь?
Чем сильнее я сжимал плечо Натали, тем меньше она морщилась, вот какой парадокс получался! Даже не делая попыток вырваться, она просто смотрела на меня с ненавистью, которой хватило бы на десяток более впечатлительных людей, чтобы довести их до инфаркта.
– Ну? – Чтобы слегка подбодрить Натали, мне пришлось дружески потрепать ее за подбородок и не моя вина, что зубы ее при этом клацали, как клавиши пишущей машинки. – Где кассета?
– Как видишь, при себе я ее не ношу, – огрызнулась она, приглашая жестом полюбоваться собой.
Повода усомниться в ее словах у меня не было. Пластмассовая коробка 19х10 с жесткими гранями, это вам не овальное гусиное яйцо, которое мастерицы из ночных клубов могут упрятать в себя без помощи рук. Подобных трюков с видеокассетами даже в Книге рекордов Гиннесса не зарегистрировано, если я не ошибаюсь.
– Я прекрасно вижу, что при тебе есть, а чего нет, – буркнул я недовольно. – Все твое пусть остается при тебе, а мое – верни.
– Нет. – Натали помотала головой. – Ни за что. Можешь убить меня на месте, но кассеты ты не получишь.
– Воровство – это грех, большой грех. – Я вспомнил, какие лица бывают у телевизионных проповедников, и сделал точно такое же.
Через пару секунд у меня даже скулы свело, но на Натали это не произвело никакого впечатления. Какой смысл соблюдать одну заповедь, если все равно нарушаешь все остальные?
– Не отдам, – упрямо сказала она и очень по-детски добавила: – Что упало, то пропало! – Мне показалось, что при этом она едва удержалась, чтобы не показать мне язык.
Я разглядывал ее, как художник натурщицу, слегка склонив голову набок. И не только потому, что сложением Натали ничуть не напоминала маленькую вредную девочку, которая вдруг вздумала притворяться. Просто я не знал, что мне делать с ней дальше. Пытать и мучить наглую воровку у меня рука не поднималась, ни левая, ни правая. Даже врезать ей хорошенько я вряд ли сумел бы, хотя она этого вполне заслуживала. Эх, до чего же беспомощными бывают некоторые мужчины перед некоторыми женщинами, даже обидно становится!
