Выручила меня из затруднительного положения, как ни странно, сама Натали. Спрятала руки за спину, кокетливо опустила голову, поковыряла носком кроссовки землю под ногами и вдруг сказала:
– Ты меня отпусти, а я тебе денег дам. Помнишь, я обещала тебе пять штук баксов? Предложение остается в силе.
– Где ты их достанешь? – хмыкнул я, изображая недоверчивость. На самом деле упоминание о деньгах заставило меня внутренне подобраться. Это не алчность была, а предчувствие близкой удачи. Как в шахматной партии, когда противник, торопясь закрепить победу, совершает маленькую оплошность. А Натали все еще надеялась выиграть одним лихим наскоком. Прямо белая королева!
– Достану, – пообещала она уверенно.
Я как можно более равнодушно сказал:
– Марк умер, у его папаши ты в любимицах явно не числишься. Откуда у тебя возьмутся деньги? Даже если всех юных патриотов через себя пропустишь, ты и половины названной суммы не наскребешь.
Она оскорбилась:
– Стану я с этих сопляков деньги брать, ха! Я тебе не проститутка какая-нибудь!
Хотел было я ей сказать, что дамочек, бесплатно шляющихся по кустам с кем попало, называют словом еще более обидным, да сдержался. Не время было расстраивать Натали, у которой, похоже, какой-то сложный комплекс имелся на тему продажной любви. Кроме того, передо мной все-таки стояла убитая горем вдова, хоть и без трусов.
– Может быть, тогда все-таки признаешься мне, откуда у тебя пять тысяч? – вкрадчиво поинтересовался я, беря Натали за обе бархатные щечки, чтобы развернуть ее лицо к себе и заглянуть ей в глаза.
Первое удалось без особого труда, а вот поймать ее убегающий взгляд не удалось – она опять отчаянно косила.
– Мне должны заплатить. За одну… услугу.
Она не случайно запнулась на последнем слове. Те услуги, которые умела оказывать Натали, не оценил бы так дорого даже арабский шейх, обкурившийся травки под названием сим-сим. Она имела в виду какой-то конкретный товар, и я уже знал, какой. Натали украла кассету, чтобы загнать ее на сторону.
– Много тебе заплатят?
– Не твое дело! – Ее взгляд попытался убежать по диагонали, но я приблизил к ней свое лицо и все же выловил ее подвижные, как ртуть, зрачки своими немигающими глазами.
– Я могу дать тебе больше. – Как только я привлек Натали к себе, мой голос зазвенел страстью, недоступной дублированным персонажам мексиканских сериалов.
– За что? – Натали растерялась.
– За ту самую кассету, – прошептал я в маленькое ухо с встрепенувшейся сережкой. Одна моя рука прошлась по ее позвоночнику, а вторая изучила переход от талии к бедрам, да так обе и застыли на своих местах.
– Нет, – шумно задышала она. – Нет, нет и еще раз нет.
– Скажи мне «да»… – Потрепав ее ушко зубами, я почувствовал, как гладкая женская кожа под моими ладонями превращается в гусиную.
– Не могу… У меня уже есть покупатель. Ты никогда не сможешь заплатить больше.
– Сколько же ты хочешь, м-м? – Обнаружив, что тело Натали начинает вибрировать, как только мои блуждающие руки оказываются в районе ее копчика, я сосредоточил на этом фронте сразу обе, не давая ей передышки ни на мгновение. Хорошеньким женщинам вредно думать. От этого у них появляются морщинки и мешки под глазами.
– Мне… обещали сто…
– Долларов?
– Ты… – произнес прерывающийся голосок Натали, – …ты… сяч.
Я вспомнил газетную статью, в которой речь шла о вознаграждении, обещанном чеченской диаспорой в Москве за достоверную информацию об истинных виновниках взрыва на Пушкинской площади. Сто тысяч долларов! Именно такова была стоимость приза, который надеялась выиграть Натали.
– Я могу дать тебе столько же, – шепнул я с вкрадчивостью змея-искусителя. Яблока у меня не было, ста тысяч тоже, а потому моя щедрость не знала границ.
Прекратив попытки обвиться вокруг меня ногами, Натали замерла.
– Откуда у тебя такие деньги?
Ну вот, стоило нам тесно пообщаться друг с другом, и она уже начала меня цитировать. Польщенный, как любой литератор, я одобрительно похлопал ее по попке и загадочно произнес:
– Оттуда.
Когда Натали подняла голову, чтобы посмотреть мне в глаза, я скорчил свирепую рожу, какой, по моему разумению, должен был обладать любой мало-мальски уважающий себя горный мститель.
– Чечня? – догадалась она.
– Тсс! – Я опасливо оглянулся.
– Значит, ты…
– Да.
– Но?..
– Мой родной дед по материнской линии живет в Грозном, – опередил я назревающий вопрос, мысленно извинившись перед покойным дедушкой Матвеем, который родной Белгород покидал только по случаю Великой Отечественной. – И все, Натали, хватит об этом, – строго сказал я. – Меньше будешь знать, позже состаришься.
– Молчу, молчу. – Натали отстранилась, чтобы присмотреться ко мне повнимательней и непоследовательно сказать: – То-то я думаю: волосы у тебя темные и нос с горбинкой…
Я не стал признаваться, что горбинку мне подарили не мама с папой, а прыгучий соперник в пору моего юношеского увлечения восточными единоборствами. Просто загадочно улыбнулся и спросил:
– Так как? Договорились?
Натали замерла в нерешительности, задумчиво ковыряясь пальцем в пупке. Палец углубился туда чуть ли не по вторую фалангу, и это с учетом трехсантиметрового ногтя! Испугавшись, что меня ждет трюк в духе филиппинских хилеров с извлечением окровавленного аппендикса, я перехватил руку Натали, сжал ее в своей ладони и повторил вопрос:
– Договорились?
– Не знаю… В принципе твое предложение меня устраивает. Не придется искать этих страшных людей, договариваться о встрече, дрожать за свою жизнь…
– Вот именно, – произнес я, с трудом удерживаясь, чтобы не начать изъясняться с кавказским акцентом, что было бы уже перебором. – Меня ты найдешь легко и дрожать тебе не придется, это я тебе обещаю. Спустишься в мою комнату с кассетой и получишь вознаграждение.
5
Оставив Натали, я отправился на поиски покинутого мною Чена.
До счастливого мига обретения свободы и независимости оставалось не так уж много времени. Натали заявила, что наше новое свидание состоится примерно через час-полтора: ей необходимо сделать пару звонков, собрать кое-какие вещички, принять ванну, привести себя в порядок. Она, оказывается, прямо от меня собиралась в столицу. Нет, не мифические сто тысяч тратить в тамошних бутиках. Просто обратно возвращаться она уже не намеревалась. Кто-кто, а я понимал ее очень хорошо.
На предложение сделать предоплату я ответил столь же несуразным встречным предложением сначала оставить мне кассету для ее тщательного изучения. Мы оба посмеялись понимающе, а потом я потрепал ее по волосам прощальным жестом и с легким сердцем удалился.
Чен валялся на том самом месте, где я перебил ему аппетит. Нельзя сказать, что он был таким же неподвижным, как та собака, которую он убил, хотя движения его были беспомощными и ненужными. Что-то вроде подергиваний отброшенного ящерицей хвоста.
Крепко спеленатый, он казался еще меньше, чем был на самом деле. Белочка, примостившаяся на дереве, под которым он лежал, пустилась наутек лишь при моем появлении, а до этого, надо полагать, с любопытством наблюдала за забавными потугами невзрачного человечка. Я остановился рядом с Ченом, закурил и, лениво пуская дым, задумался, что мне теперь с ним делать. Убивать парня не было ни желания, ни необходимости. Оставлять еще на час одного – опасно. В конце концов, он мог либо распутаться, либо выкатиться из кустов на аллею, где его развязал бы первый встречный «патриот». Это могло здорово нарушить мои дальнейшие планы.
– Ну, как прикажешь с тобой быть? – хмуро спросил я, разглядывая муравья, путешествующего по носу Чена.
Разумеется, он промолчал. Когда рот человека до отказа набит утрамбованным тряпьем, он становится никудышным собеседником.
– Если я вытащу кляп, живодер, ты не станешь орать на всю округу?
Он помотал головой и попытался смерить меня убийственным взглядом. Ничего из этой затеи не получилось. Коварный муравей как раз забрался в ноздрю Чена, которую принял за таинственный грот. Обращенное ко мне лицо страдальчески сморщилось, сделавшись похожим на печеное яблоко, а потом: пчхуй! Любопытного мураша вынесло наружу, но шансов уцелеть у него было не больше, чем у человека, попавшего в селевой поток.
– Ну вот, – укоризненно сказал я Чену, – теперь сопли прикажешь тебе утирать, двуногий любитель собак?
– Я сам, – сказал он, когда я выковырял сучком последнюю тряпицу из его рта. – Развяжи. – Это сопровождалось требовательным шмыганьем носа.
– А ты обещаешь быть паинькой? Не станешь размахивать руками и ногами?
– Нет. – Он опять помотал головой и вновь шмыгнул носом, на этот раз просительно. – О том, что случилось, знаем только мы двое. Мы просто гуляли вместе по парку. Ничего не было. Я никому ничего не скажу.
