Хворостов, не теряя концентрации, сомнамбулическим движением дотронулся до озерка вытянутым пальцем, помедлил и поскреб глянец листа. Он казался себе идиотом, но все равно дал волю неожиданному дикарскому любопытству. Он знал, разумеется, что его обгрызенный ноготь встретит там только бумагу, но контраст между тем, что он наблюдал, и тем, что подсказывал интеллект, был слишком велик. Наверное, поэтому в какой-то момент ему даже показалось, что подушечка пальца коснулась мягкой жижи, притопив бархатный островок мха.
— Охренеть… — резюмировал Хворостов.
После такого переживания, решил он, еще два глотка пива лишними не будут.
Пока он пил, в уме Хворостова начались борения. Он хотел еще поиграть с Жерлом вулкана, но странная Стрекоза со своей неразгаданной загадкой тоже увлекала воображение. Пару минут он отдал этим колебаниям и, наконец решив в пользу Стрекозы, сконцентрировался на ней. Но Стрекоза, хоть он и ждал от нее подвоха, раскрылась стремительно, почти сразу же. Да и сама она выглядела отнюдь не художественно — смотрелась простой поделкой, из тех, что нарезают в длинные гирлянды на праздники, только слегка приподнятой над страницей.
Так что Стрекоза Хворостова разочаровала и заметно охладила. Он в который раз отложил альбом и запрокинул голову, пуская к потолку струи сигаретного дыма.
«Да, — лениво философствовал Хворостов в темноте, слушая, как бродят внутри него пиво и высокая мысль. — Вот и еще одна безделушка в копилку деградации… Деградируем, деградируем, чего уж там, обманывать себя не нужно. Человек оторвался от насущно необходимого. Когда уже он был охотником, собирателем, воином, пахарем! Сначала руки оторвал от плуга, теперь голову от… поиска, что ли. Да. Искать перестал, бороться перестал, и детей тому учит. Вот одни забавы только, какой-то гносеологический онанизм на фоне декаданса… Ну правильно! — похвалил он себя за удачное словосочетание. — Правильно! Делать-то ничего уже не нужно. Все распланировано, все в рамки уложено, прогрессивными научными прогнозами прилизано. А голова, она для другого нужна теперь…»
Он опустил эту самую голову и, подняв стакан, провозгласил:
— В нее пиво пьют.
Тем не менее он подумал, что «гносеологический онанизм» следует записать, чтобы при случае, в соответствующей компании, вставить в разговор. Но подниматься, искать блокнот и ручку Хворостов ленился, так что он просто вытянул из махрового пояса халата длинную нитку и туго намотал ее на палец. Хворостов был, когда надо, человеком педантичным, он знал, что теперь слова эти не потеряются никуда, а присохнут в памяти корочкой и в нужное время выплывут сами. Позаботившись об этом, он повеселел и взял в руки альбом.
Он с вернувшимся энтузиазмом высмотрел еще несколько стереокартинок. Среди них попадались всякие: с категорией «сложно» и «нормально», трехмерные и плоские, с самой разной, иногда даже совершенно невозможной фактурой фона, но это его уже не смущало. Череп в египетском картуше, бюсты, бабочки, автомобили, профили официантов, еще что-то… Сравнительно скоро, без особенного напряжения он смог подолгу разглядывать почти каждое, наугад выбранное изображение.
Он даже прочел в аннотации, что стереокартинки могут быть не только статическими, но и динамическими, и сперва не понял, как это возможно, а после догадался, что дело тут в обычной мультипликации. И все же его никак не поки дало суеверное удивление, когда он переворачивал страницу и в хаосе плоских разноцветных осколков внезапно находил устойчивую форму и объем.
Хворостов не очень верил в сверхъестественное, а в данном случае и повода не было. Все пояснялось и оправ дывалось законами оптики. Но он постоянно ловил себя на том, что эти пояснения его не удовлетворяют. Ему казалось, что автор аннотации просто сам не знает, о чем пишет. Или чего то не договаривает.
«А на самом деле…» — начинал думать Хворостов, но продолжить не мог. Мысль упиралась в сплошную стену тумана, которая вблизи приобретала вполне уже знакомый ему вид телеэкрана с мертвым шумом.
Нет, никакие не художники, вооруженные графическими процессорами, создавали эти призраки в мнимой глубине. Слишком уж они нематериальны, воздушны, слишком непривычны человеку. Кроме формы, в их тающей реальности не было ничего, что было бы знакомо и близко Хворостову, и поэтому он их боялся. Одновременно хотел смотреть на них и боялся… При чем здесь какие-то тривиальные художники!
Хворостову от этих мыслей становилось не по себе. Создатели картинок виделись ему шаманами, которые породили… нет, не породили даже, а призвали своим камланием из иного измерения стаю пугающих чудес и замкнули их в целлюлозу и глянец книги, размножив тысячными тиражами.
К тому же Стрекоза и камыш не шли у него из головы… Как возможно, чтобы одно изображение вмещало два уровня бытия? Что на этой картине? Стрекоза или камыш? Что реальнее и, самое главное, что ближе к Хворостову? Камыш скрывает Стрекозу, но она все время здесь. Таится, лукавая, в недоступности, запертая в головоломке разомкнутых линий и мягких цветовых переходов, в ожидании, когда направленный под углом взгляд соберет ее для жизни.
«Да не может этого быть! — убеждал себя Хворостов. — Когда фотографировали этот камыш, там же не могло быть никакой Стрекозы, тем более такой схематичной! Это же рисунок. Да хоть как эти кусочки фото перетасуй, все равно же не соберешь Стрекозу по своему желанию…»
Он почти физически почувствовал, как последняя мысль мягко стукнула его в затылок и скатилась по позвоночнику вниз, будто по желобу, чтобы тяжело прижать его седалище к дивану.
— А почему «по своему желанию»? — пробормотал Хворостов. — Почему я думаю, что по своему?
Он еще долго сидел так, уронив руки, оглушенный нечаянным открытием.
«Но ведь я-то… — окаменело договаривал он про себя, — не знал, как выглядит Стрекоза То есть знал, конечно, но не про эту конкретную. Я же ее увидел в первый раз. Как можно обмануть мозг, если он заранее не знает, где и что искать, каким образом именно эту долбаную Стрекозу из камыша собирать? Значит, Стрекоза реальна. Она и впрямь была там с самого начала. Значит…»
Отдельной, рациональной частью своего разума Хворостов отчаянно сигнализировал сам себе, что во всем этом есть какая-то логическая, простая подоплека, что делать такие нелепые выводы смешно и глупо, что нужно перестать фантазировать и пугать себя. Но тщетно. Новые сумбурные, но очень живые каскады образов обрушивались на него, заставляя верить в то, что он только что изобрел.
Ему захотелось выпить, и он, встряхнувшись, как пес, вылезающий из воды, заставил себя встать и пойти на кухню. В дверях Хворостов вяло поднял руку, чтобы нашарить выключатель, но почему-то не захотел зажигать свет. Захватывающие конструкции, которые лихорадочно выстраивал его зачарованный мозг, желали темноты и тишины, они могли обитать только в среде с минимумом внешних раздражителей. Так что Хворостов просто шагнул к холодильнику, разводя перед собой руками, чтобы не наткнуться на стол или стулья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
