разливался сарказм, умело разбавленный иронией. Взоры присутствующих, словно корабельные мортиры в открытых пушечных портах боевых галеонов, нацелились на говорившего. Мятежный спич, оказывается, выдал Иван Сергеевич – молодой доцент, недавно влившийся в коллектив после очередного укрупнения языковых кафедр. Он давно уже вызывал как у женской, так и мужской части ученого сообщества жгучий, хотя и разновекторный интерес.
Встрепенувшаяся ассистентско-аспирантская поросль с восторгом и одновременно сожалением приготовилась к линчеванию бунтовщика, не сомневаясь в его повешении на кафедральных реях.
Атаку возглавил лично профессор Малкоян:
– Ах, это Вы – вроде как наша университетская звезда. Вы, кстати, ведь недавно были в Испании. Даже, говорят, лекции читали в тамошних университетах. Наверняка и пресловутый хамон пробовали? Только какое отношение это имеет к сравнительному методу? Или хотя бы к странному подходу Антона Дмитриевича (презрительный кивок в сторону Харитонова).
Новичок, однако, не выказал намерения даваться в руки живым:
– Заметьте, Арутюн Вагаршакович – не только был, но и добровольно вернулся обратно. Причем не раз. Лекции читал. Хамон, разумеется, пробовал, – в глазах «Ивана Сергеевича» прыгали искорки, – хотя стоимости, право, уж и не упомню теперь. Что касается ваших научных… разногласий… Ведь этот спор давно разрешен таким видным компаративистом, каковой была Агафья Тихоновна Купердягина.
Малконян пошел пятнами и спрятал на время абордажные крюки. Всех компаративистов он знал чуть ли не лично, а тут…
– Простите, не припоминаю. А она в каком университете работает?
– Ни в каком университете она не работает по той простой причине, что является главным действующим лицом бессмертной пьесы Николая Васильевича Гоголя «Женитьба». Вспомните – «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколь-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась». Блестяще проведенный сравнительный анализ, который, увы, так и не дал ей желаемого счастья. Если же говорить о подходе Антона Дмитриевича, которым, по сути, руководствовались испанцы, то их расчет вообще оказался ошибочным. Рискну утверждать, что все познается не в сравнении и не в свободе воли, а в синтезе. Соединив здоровый пофигизм не просто со сравнительным, а сравнительно-историческим методом, о котором, кстати, я и рассказывал в Испании, да присовокупив сюда фольклорные источники, которые так любит наша подрастающая смена, испанцы устыдились бы сделать заявление, о котором поведал Анатолий Иванович. Потому что самые дорогие… ээээ… свиньи были произведены не в Испании.
В повисшей тишине ощущались беззвучные аплодисменты ассистентско-аспирантской галерки. Профессор Громакова, сидевшая рядом с Пищиковым, басовитым шепотом заметила, что, если бы женщины продолжали носить чепчики, она бы подбросила свой в воздух.
Малкоян угрюмо поинтересовался:
– И Вы знаете, где именно?
– К сожалению, знаю. В Мурманской области, неподалеку от залива Святой Нос находится поселок, скажем так, Г*. Во всех смыслах этого слова. В середине восьмидесятых там находилась база атомных подводных лодок стратегического назначения. Антураж соответствующий. Бывалые мореманы на северодвинском распределительном пункте, где молодняк из учебок разбирают по экипажам, с важностью поясняют: «Ну что тебе сказать, молодой? Ты же представляешь себе, что такое ж…? Так вот твоя база – это её центр».
Хуже всего то, что база – остров. Связь с внешним миром – почти сутки теплоходом до Большой Земли. Матросам и старшинам, если нужно отлучиться в поселок, иногда даже увольнительную не оформляли – куда они денутся с острова? Когда начинается сезон штормов, база то и дело переходит на внутреннее обеспечение. Ветер такой, что подхватывает собаку и несколько метров несет ее по воздуху. Однажды с пирса смело незадачливого лейтенанта – успели спасти. Личный состав из казармы на камбуз ходит, цепляясь карабинами за заранее натянутые канаты, на лодку возят тяжеленными «Уралами». Офицерам за службу на севере и кораблях с СЭУ (специальными энергетическими установками) идет где-то год за три. Морячкам срочной службы никаких скидок по срокам, увы, не полагается. Словом, идет повседневная, рутинная служба, расцвечиваемая периодически ЧП различного калибра, являющимися следствием легендарного флотского бардака.
И вдруг, наряду с привычными природными ветрами, задули в Г* ветра дивного явления под названием «перестройка». Высшее руководство потребовало от руководства пониже нового мышления, гласности и демократии. Коснулось это и славного Военно-Морского флота. Однако, вскоре выяснилось, что новое политическое мышление как-то слабо вяжется с воинскими уставами и вообще… общим духом. Высшее морское руководство впало в раздумья, из которых вышло с военной прямотой и морским напором – организовать проверку всех воинских соединений и частей на предмет… с предметом пока не определились, справедливо рассудив, что на месте разберутся. И руководство флотилии, расположенное в этом заповедном месте, получает уведомление, что такого-то числа-месяца сего года к ним пожалует высокая комиссия, возглавляемая самим Главкомом ВМФ СССР.
Нельзя сказать, что новость эта сильно уж взбудоражила личный состав экипажей. Точнее, взбудоражила, но совершенно в ином духе. Флот – это ведь элита, а подводники – элита элит. Настоящая военная интеллигенция. Служба такая, что напугать их ничем уже не возможно. Дальше Г* слать уже почти некуда, и потому приезд высоко начальства – прежде всего возможность. Возможность подтолкнуть карьеру, прыгнуть на новую должность, получить досрочно очередное воинское звание. У каперангов и адмиралов, понятно, цена выше – там погоны к кителям пришиваются не нитками, а нервами, кровеносными сосудами. Поэтому ржавые пирсы в порядок привели, лодки тоже освежили, кого надо – отправили в ремонт. С матросами и старшинами провели краткие нравоучительные беседы.
В день «икс» в базу на вертолетах прибывает высокое начальство. Золото адмиральских погон блестит так, что заменяет суровое северное солнце в условиях полярной ночи. Сам главком с его нукерами, то есть штабными, готовыми подмечать каждый недочет, командующий флотом со своим штабом, ну и остальных начальников разных мастей и рангов понемножку. Проверка идет как по маслу – командиры дивизий докладывают толково, командиры лодок и даже вахтенные офицеры в глаза начальства глядят смело, команды подают молодцевато, матросы и старшины по учебной тревоге разбегаются по боевым заведованиям как тараканы от дихлофоса. Любо-дорого смотреть. Учебные стрельбы от пирса провели тоже благополучно – где чего надо, там все и приземлилось. Ну почти. Дело явно идет к командирскому обеду с соответствующими выводами. Собственно, уже расселись по черным «Волгам» и «уазикам» – кому что полагается, и двинулись в нужном направлении. При каком-то повороте из-за сопки выглядывает невысокое здание непонятного назначения. И вот тут-то командование вспоминает о перестройке и демократии, а самое главное – о новом мышлении. И взыгрывает в его – начальственном – мозгу мысль проявить это
