– Хорошо, – с достоинством сказал он, выслушав меня. – И если все действительно будет хорошо, я немедленно приеду.
Надо же! Ренат прекрасно владеет собой, несмотря на рану в спине.
– Немедленно не надо! Мы еще не готовы. Утро вечера мудренее. Ночью хотелось бы выспаться. Да и ваше ранение…
– Договорились.
Абонент отключился, и я почувствовала страшную усталость. Все-таки странные бывают люди! Из собственной кожи выскакиваешь, чтобы им помочь, а они ищут в твоих действиях скрытый подвох.
Открыв дверь в коридор, я услышала коллективный смех. Однако! Карл Иванович добился своим квохтаньем желаемого результата. «Если долго мучиться – что-нибудь получится».
– А вот и она! – радостно сообщила Наташка, услышав, как я спускаюсь вниз. – Нарисовалась – фиг сотрешь! Не прошло и года! А где ящик?
– Какой ящик? – Честное слово, не поняла о чем речь.
– Во, блин, дает! Ящик или картонная коробка для осколков, за которыми ты отправилась.
– Еще чего выдумала!
– Да все слышали, ты сказала: «Я – сейчас!», и видели, как унеслась наверх.
– Я унеслась по другому поводу. Имею право. А вы все так и стоите? Чужеспинники! Захребетники!
Отказавшись от намеченного разговора с Карлом Ивановичем, хотела было гордо развернуться, но не рискнула. Все-таки лестница есть лестница. Поэтому развернулась, старательно глядя себе под ноги, и от души этому порадовалась. Рядом со мной сидел незамеченный ранее Бармалей. При виде котяры опять заныли старые раны на спине. Шагнув через одну ступеньку, я отправилась в Димкину опочивальню – возвращать на место телефон. И уже укладывая его на законное место, испытала легкое замешательство. В соседнем отделении борсетки спокойно лежал мой собственный мобильник. Собранный во всех отношениях муж позаботился о том, чтобы прихватить его несобранной во всех отношениях жене. На маленьком экранчике имелась информация о трех неотвеченных вызовах. Звонили дети, хорошо помнившие о том, что у них есть несобранная во всех отношениях мама. Собранному во всех отношениях отцу звонить не стали, полагая, что после ночного дежурства, рабочего дня и трудной дороги у него сплошной «тихий час». Испытывая чувство вины за то, что забыла о своих материнских обязанностях, послала обоим эсэмэски: «Отдыхаем прекрасно, ни пуха ни перьев!» Звонить не хотелось. Зачем нарываться на щекотливые вопросы? Скоро буду дома, вот тогда… На этом мои размышления оборвались. Я просто заснула, не испытывая ровно никаких угрызений совести из-за отсутствия на принудительных работах по уборке стекла.
Но даже во сне отдельные участники событий не давали мне покоя. Наташка пыталась убедить, что после шести спать нельзя – проснешься с головной болью. Димка запрещал ей меня будить, поскольку головная боль мне так и так обеспечена, и не надо доводить до головной боли его самого. Сквозь сон я слышала и Машуню, тихонько приглашавшую меня на ужин. Хорошо помню свой аргумент отказа – не могу спуститься вниз на кровати. Не удобно. Потом, пряча от меня лицо, появилась бабка Варвара с «химией» на голове. Мелкие завитушки пакли штопором торчали во все стороны и мешали рассмотреть, как она выглядит. В тонких, похожих на ветки засохшего дерева руках был хорошо знакомый мне белый бокал тонкого фарфора. Я видела, что через него проглядывает солнце. Не поднимая опущенной головы, колдунья смиренно просила меня принести ей воды. Трудно разрываться между жалостью и страхом. А тут еще Карл Иванович зудел над ухом, напоминая о том, что ведьмам нельзя ничего давать из рук в руки. Иначе все колдовское проклятье перейдет на дающего. В результате я сломила сопротивление совести и предложила бабке Варваре самой слетать за водой. Хотя метлы у нее точно не было. Ну да прогресс наверняка коснулся и современных ведьм. Почему бы им не перенять положительный опыт Карлсона?
Колдунье совет не понравился. Она резко тряхнула кудельками и подняла вверх оскаленную физиономию. На меня со злостью смотрело молодое и злое лицо Катерины. И оно совершенно не вязалось со старым высохшим телом. Но только я собралась ей об этом сказать, как колдунья поменяла обличье. Теперь вместо Катерины мне заговорщицки подмигивала Василиса Михайловна, фарфоровый бокал в ее руках удивительным образом трансформировался в кухонный нож. С нарастающим ужасом я ощутила, что мне нечем дышать. Такое впечатление, что придавило гранитным камушком. И вдруг поняла, что сплю. Радости не было предела, вот только тяжесть по-прежнему не отпускала. И тогда я, как на дороге, попробовала дышать урывками – этакими маленькими глоточками воздуха. Стараясь экономить силы, тихонько подняла руки, чтобы скинуть с себя камень. Он оказался мягким и пушистым, а главное – разговорчивым. Замурлыкал и заурчал так, что я сразу распахнула глаза. В комнате горел ночник. На груди у меня лежал Бармалей и довольно потягивался.
Я долго приходила в себя, пытаясь сбросить сонное наваждение. Полная бессмыслица! Отголосок прошлых кошмаров. Хотя тема ужина, пожалуй, актуальна. Надеюсь, он еще не кончился. Вот было бы замечательно прибыть к остальным на кровати. Спецтранспорт!
Котяра неожиданно легко согласился спрыгнуть на пол. Наверное, все когти уже об меня обломал. Рядом в кровати кто-то завозился. Я мигом закрыла глаза, решив, что еще не проснулась. Проверять на ощупь не стала, а вдруг там бабка Варвара? На самом деле ее, конечно, нет, но если это сон…
– Мяу… – донеслось откуда-то, а следом послышалось шарканье когтей о деревянную дверь. Значит, не все обломал.
– Иришка, выпусти кота, – сонным Димкиным голосом проронила бабка Варвара. Опять сменила имидж.
– Запросто, – согласилась я, осторожно приоткрыв один глаз.
В свете ночника не узнать родного супруга по макушке, торчавшей из-под одеяла, было невозможно. Успокоенная, я нашарила ногой тапочки и поплелась к двери, начиная осознавать, что к ужину явно опоздала, а, значит, не смогу переговорить с Карлом Ивановичем наедине. Может, удастся тихонько его разбудить? А если не удастся? Остается одно – караулить момент его выхода из комнаты. Если он, конечно, встает по ночам. Ничего страшного, прилягу в холле. Гораздо страшнее то, что не могу все обсудить с Натальей. Это не моя тайна, хотя подруга вполне способна хранить чужие секреты. Лучше любого современного сейфа. С другой стороны, почему бы в таком случае и не обсудить?
Положительный ответ на этот вопрос материализовался в воздухе, едва я вышла на лестницу. Внизу во всю силу пяти рожков светила люстра и до ушей отчетливо долетал знакомый голос подруги. Она учила Карла Ивановича жить. Мое появление встретили с одобрением. Наталье не хотелось всю ночь дежурить в холле одной. План размещения в комнате супругов Ефимовых был сорван Дмитрием Николаевичем, заявившим, что не будет спать на коврике перед кроватью жены из-за суеверных бредней, которыми напичкана голова Наташки. Машуня отправилась к матери, у которой резко повысилось давление, а вариант ночевки в одной кровати с Карлом Ивановичем подруга даже не рассматривала. Зато его присутствие в холле выглядело абсолютно невинным и являлось своего рода гарантией спокойствия.
Карл Иванович очень обрадовался возможности сдать пост участника ночных посиделок. Ему хотелось спать. Но отпустить его я не имела права. А Наталью, отпускай не отпускай, все равно не уйдет. Решив, что это повеление свыше, я попросила Карла Ивановича немного задержаться. Он сразу же сослался на плохое самочувствие и необходимость как следует выспаться. Встать я ему не позволила, несмотря на укоризненные стрелы взглядов, которые метала в меня подруга. Ясное дело – со мной ей куда лучше, чем с папой Карло.
– Василиса Михайловна виновна в гибели своей закадычной подруги и первой жены отца Рената, – отчеканила я и пошла к свободному креслу, совсем не беспокоясь о том, что Карл Иванович ссылался на плохое самочувствие. Шоковая терапия. Когда-то этот метод был опробирован на всех россиянах. Правда, по другому поводу. Значительно большая часть россиян все-таки выжила.
Мой выпад удался на славу. Карлу Ивановичу похужело до такой степени, что он откинулся на диван, зато отказался от мыслей его покинуть. Я ждала от него вопросов, но он молчал, а главное, даже не смотрел в мою сторону. Прежде чем продолжить, я немного поколебалась. Продолжение вышло не таким уверенным, как начало, но все-таки:
– Она же виновна в гибели отца Рената. А вы виновны в смерти бабушки Варвары – местной колдуньи или ведьмы, не знаю точно, в каком она была звании.
Карл Иванович оторвал стеклянный взгляд от какой-то точки на противоположной стене, посмотрел на свои руки и принялся массировать пальцы. Наташка, безуспешно искавшая основания для моих высказываний, встревожилась:
– Ирина, прекрати! Видишь, Карл Иванович дает понять, что твоя песенка спета.
Я упрямо мотнула головой, отбиваясь от Наташкиных слов, и подруга решила идти ва-банк:
