Еще вчера он думал, что смерть не властна над этим старым, беспомощным и почти высохшим телом, но сегодня утром понял: жизнь из него медленно, слишком медленно, по каплям, но все же уходит. Судорожно скрюченные руки также царапали отросшими ногтями матрас, но внятно говорить старуха уже не могла. Из пересохшего, перекошенного от болезненных мучений рта временами вырывался жуткий вой, перемежаемый с хрипами, в которых с трудом можно было различить просьбу дать напиться. Казалось, какая-то невидимая сила затеяла садистскую игру с этой беспомощной игрушкой судьбы, выворачивая и ломая ее по своей прихоти.
– Воды-ы-ы… – с огромным усилием старуха протянула к нему похожую на сухую уродливую ветку старого дерева руку, и он невольно отшатнулся – показалось, что эта рука коварно дотянется до его горла. Но через секунду стряхнул с себя наваждение и усмехнулся своему испугу. В душу невольно закрадывалась жалость к беспомощному существу, в муках пытавшемуся преодолеть грань между жизнью и смертью. Он ощутил легкую дрожь в ногах, взгляд сосредоточился на фарфоровом бокале, и, удивляясь его стойкости, мужчина перешагнул порог с одной мыслью – только бы этот бокал не упал и не разбился. Короткий то ли сдерживаемый плач, то ли всхлип, раздавшийся за его спиной, мигом заставил его отскочить в сторону и резко обернуться. Сзади никого не было. Удивленный, он снова перешагнул порог, под ногами метнулся белый с черным пятном на спине кот и исчез. Минута душевной слабости прошла. Остатки жалости растворились, как только мужчина снова взглянул на умирающую. Глаза старухи горели яростным огнем ненависти, подпитываемым ужасными мучениями, которые испытывало тело. Оно давно уже было готово к смерти. Не готова была душа. Но это лишь вопрос времени.
– Счастливого пути в преисподнюю! – Ему показалось, что сказал он это спокойно.
Уходя, Карл плотно прикрыл за собой дверь в избу, а следом и другую, ведущую из сеней на улицу, и, всеми силами сдерживая желание бежать отсюда как можно скорее, заставил себя идти размеренно, не торопясь. Вслед, несмотря на закрытые окна и двери, слышались дикие вопли и проклятия. Потом они резко оборвались. Дойдя до машины, он не выдержал, торопливо выхватил из кармана куртки ключи, но сразу открыть дверцу не смог – тряслись руки.
– Все! – сказал он вслух. – Все, все! – Вздохнул полной грудью чистый воздух, настоенный осенью по собственным, недоступным людям рецептам, и, взглянув в безмятежное голубое небо, наконец уверовал в то, чем минуту назад пытался себя успокоить: «Все!» И с облегчением выдохнул…
Карл Иванович закончил свой рассказ. Наташка сидела съежившись в кресле и уменьшившись от этого ровно вдвое. Удивительное дело, но ни одного замечания или комментария по ходу рассказа Гусева подруга не выдала. Я с трудом удерживала на лице непроницаемое выражение. Хотелось натянуть на голову одеяло.
Повторяться Карл Иванович не стал. А рассказывать то, в чем покаялась перед ним жена, не собирался – считал, что эту тайну следует таковой и оставить. Но меня волновало другое – что он думает по поводу своего инсценированного убийства и не менее интересных похорон в собственной котельной. Мне показалось, он рассчитывал на иной вопрос. Я знала – КАКОЙ, но папе Карло и в голову не пришло, что намеренно не стала его задавать, все равно останется без ответа. Во всяком случае, он вздохнул с видимым облегчением.
– Этот венок… От дочери… – пробормотал папа Карло, изучая свои ноги в теплых носках. – Странно все это. Если бы не венок…
– Решили бы, что воскресла бабка Варвара, чтобы в свою очередь отыграться за свою предсмертную жажду. Даже бокал у изголовья тот же самый. А чего стоит само явление покойницы в котельную! Глаза от страха не закрыли?
– Закрыл. Только не от страха – от обреченности. Василису жалко стало.
Я невольно хмыкнула:
– Ваша Васенька, далеко не худенькая, сиганула в окно со скоростью звука и с такой же скоростью вломилась в холл. Хотя в ее положении вылезать и влезать в окна… Да еще бросив мужа на произвол ведьмы. Пожалуй, не очень порядочно. Ну да вам лучше об этом судить. Вы не заметили, как исчез бокал?
– Нет. Так с закрытыми глазами и ждал развязки. Этот белый бокал я во сне часто видел. По значимости он равносилен венку. Впрочем, если венок не от дочери…
– Ну, пока вы с закрытыми глазами ждали развязки, ряженная под бабку Варвару особа, подхватив упомянутый бокал, упорхнула на чердак, откуда спокойненько спустилась во двор и удрала по расчищенной вами дорожке. Это самый удобный путь к отступлению и бегству. Привидение было слишком материально, чтобы развеяться в воздухе. Кстати, для кого вы эту дорожку расчищали?
Карл Иванович насупился, подумал и на всякий случай решил соврать:
– Для себя, естественно, для Василисы… Вдруг бы ей захотелось погулять по зимнему саду.
– Выйти на большую дорогу, зайти по старой памяти в дом бабки Варвары…
Ирония в моем голосе заставила папу Карло насупиться еще больше. Он с остервенением принялся отряхивать свой рукав от несуществующей пыли. Может, она, конечно, и не существовала на самом деле, но я пару раз чихнула. Чистильщик с изумлением посмотрел на меня и вдруг улыбнулся:
– Повторить не могу. Даже на «бис».
Я шмыгнула носом и неожиданно для себя еще пару раз чихнула, чем доставила Карлу Ивановичу огромное удовольствие. Ясное дело! Не зря мой любимый муж клянется, что мое чихание для него лучше соловьиной трели. Действительно – заслушаешься. Трудно ожидать от такой солидной особы, как я, легкомысленного и невесомого «Пс-с!». Кошки громче чихают. Где бы я не находилась в столь неподходящий для меня момент, смех окружающих обеспечен. Окружающие меня на сей раз – справа Карл Иванович и слева Наташка – исключением не были. Подруга довольно громко гоготнула, а он тихонько, но с удовольствием засмеялся. Испытав легкое чувство обиды, я резко оборвала минуту веселья, заявив:
– Не пылите, Карл Иванович! Вы расчистили дорожку для Катерины. На самом деле ваша бывшая нянька нашла пристанище неподалеку отсюда, в новостройке. Каким образом она навязалась к вам на встречу Нового года? И с какой стати вы вообще решились на поездку сюда? Только не говорите мне про ностальгию.
Карла Ивановича возмутил не мой тон, а слово «ностальгия».
– О чем вы тут распинаетесь?! Какая ностальгия?! – повысил он голос, но тут же, испуганно взглянув в сторону спальни, убавил громкость: – Какая-такая ностальгия?
После того случая на озере я даже работу поменял, чтобы не видеть приятеля. А уж воспоминания, связанные с этим местом… Я настаивал на том, чтобы продать дом. И желающие забраться в медвежий угол находились. Василиса с Машенькой категорически были против. Я ведь им правды о том, что здесь произошло, так и не рассказал. А что касается идеи встречи Нового года… Надумали поехать и поехали.
– По особому приглашению шантажистки!
Мне пришлось приложить усилия, чтобы снова не расчихаться.
– Вы и ваша жена получили его по отдельности. Долго уговаривать друг друга на поездку сюда вам не пришлось. Вам позвонили?
– Катерина здесь ни при чем. Она просто забежала на огонек. Не думала, что застанет нас в медвежьем углу. Екатерина Семеновна действительно приобрела земельный участок неподалеку от нас и затеяла строительство дома. С возрастом потянуло к родным местам. Обратный путь я ей сократил, расчистив выход прямо на дорогу. Естественно, мы были вынуждены пригласить ее в гости. Не встречать же ей праздник в своей новостройке в гордом одиночестве? Но заранее наша встреча не планировалась. Я имею в виду, что она нам накануне отъезда не звонила.
Глаза Карла Ивановича предательски бегали, с головой выдавая своего хозяина. Он снова пытался соврать, но мешало отсутствие надлежащего опыта. И совсем уже убитым голосом добавил:
– Мы вообще не виделись лет двадцать, а то и больше.
– А кто звонил, Карл Иванович? – Я начала волноваться. – Поверьте, это не праздное любопытство. Мне хочется предотвратить большое несчастье, которое уже почти свалилось на вашу семью. Особенно на Марию и Альку. А если это невозможно, хотя бы уменьшить его.
– Вы подслушивали… – Папа Карло пожевал губами и добавил: – Нехорошо.
Он попытался встать и уйти, но не смог и снова бессильно откинулся на спинку дивана.
Я невольно сменила бледный окрас на малиновый. Щеки горели, как после бани. Пришлось слегка покривить душой:
– Для того, чтобы сделать выводы – мне не надо подслушивать. Я задала вам определенный вопрос: что вы думаете по поводу своего инсценированного убийства? Вы ответили, как смогли. Но правду. И при этом испытали видимое облегчение. Потому что боялись услышать совсем другой вопрос: кто и по какой причине пытался убить Рената? Вот на него правдивого ответа я бы не получила, хотя Василиса Михайловна рассказала вам правду, да и я душой не покривила. В отличие от меня, вы не давали ей обета молчания, но вынуждены молчать. Ради нее, дочери и внучки. Я тоже связана не только этим обетом. И боюсь не за вас с женой, а за тех же Марию и особенно Альку. Но уж вы-то должны отдавать себе отчет в том, что правда может выскочить наружу независимо от нас. Есть личность, прямо в ней заинтересованная. А вы упрямо выгораживаете обеих женщин – свою жену и Катерину…
