– Однако же и это деды сказали: «Лучше дубинное битье, чем бесхмельное питье».
– Как, как? – переспросил Александр, и, когда Андрей повторил ему пословицу, он от всего сердца расхохотался. – Ну, силен в обороне! – сказал он. – А ну, померяемся!
И между братьями начался как бы некий застольный поединок – словами народной мудрости, реченьями великих мужей и государей – касательно вина, хмеля и пьянства.
«Питва – не битва!» – бросил Александр неосторожное слово.
Андрей вспыхнул и вскочил с места.
– Или я в битвах захребетник?.. – вскричал он.
Александр быстро подошел к нему, ласково налег руками на оба плеча его и втиснул в глубь кресла.
– Полно, полно!.. Да разве я к тому?.. Витязь! Все это говорят. Да и мне ли не помнить?! В сорок втором – на льдах на Чудском – без тебя я погиб бы!..
Андрей быстро успокоился, и поединок продолжался.
– Дед наш Владимир, тот понимал: «Веселье Руси есть пити!» Оттого и к мухометанам не пошел, в ихнюю веру! – сказал он, вызывая брата на ответ.
Александр Ярославич попробовал поразить брата ссылкою на отцов церкви, но Андрей искусно отвел удар:
– А это не святые ли отцы сказали: «Ино дело – пьянство злое, а ино дело – питье в меру, и в подобное время, и во славу Божию»?
– Что ж!.. – воскликнул, смеясь, Александр. – Коли святые отцы не помогают, так я тебе от старика Чингиз-хана скажу нечто!..
И Александр Ярославич на память, по-монгольски, привел из книги запретов и поучений великого императора Азии. По-русски это звучало бы так: «В вине и водке нет пользы для ума и художеств. Государь, жадный к водке и к вину, не может произвести великих дел, мыслей и великих учреждений».
Но Андрей напомнил ему тоже из «Ясы» Чингиз– хана:
– «Если уж нет средства от пьянства, то должно напиваться в месяц три раза. Если – один раз, то это еще лучше. Если совсем не пить, что может быть почтеннее? Однако где ж мы найдем такое существо?!»
Он считал уже себя победителем. Однако не так думал Александр. Он поднялся и, рассекая ребром ладони воздух, закончил Чингиз-ханово изречение, конец которого нарочно был утаен Андреем:
– «Но когда бы нашлось такое существо, то оно достойно всякого почтенья…»
Признавая себя побежденным, Андрей склонил голову и развел руками.
Упоминанье о Чингиз-хане повлекло к разговору о татарах. Прежде чем приступить к нему, Андрей Ярославич подошел к двери, проверил ее и широко раздвинул в обе стороны тяжелую, на кольцах завесу, дабы хорошо была видна дверь. Затем, взявшись за оконные скобы, закрыл вдвижную оконную раму, которая вся, словно соты, состояла из множества свинцовых угловато-округлых ячеек со вставленными в них стеклами.
И только тогда, вернувшись к столу, заговорил с братом. Лицо его стало угрюмым.
Александр, расположась в кресле, с тревогой наблюдал за всеми его мероприятиями, которые явно должны были предшествовать некоей тайной беседе.
Однако сперва Андрей Ярославич коснулся дел на западных рубежах. Смерть Фридриха Гогенштауфена; наступившая за нею смута в Германии; самозванцы там, выдававшие себя за покойного императора, один из которых добрался аж до Владимира на Клязьме, ища себе помощи; прекращенье притока свежих сил из Vaterland’а рижским рыцарям; предстоящая смена магистра; наконец, союз и родство Даниила с Миндовгом – все это служило как бы только подступом к главному разговору – о татарах.
А его-то и не состоялось!
– Уж тебе ль не ведать, что и как там, на Западе! – начал было свой главный разговор Андрей Ярославич. – Тогда дозволь же прямо спросить: а не лепо ли ны бяшеть, братие?.. – Он усмехнулся. – Не пора ли нам схватить сего Батыя, схватить сего Сартака за их поганые пятки, да и об землю башкой?!
Невский, едва с уст брата Андрея сорвалось имя татарского хана, с шумом отодвинулся в кресле и опрокинул хрустальный бокал с еще не допитым вином; бокал, загремев о посуду, покатился к краю стола, красное пятно расплылось по скатерти. Донельзя огорченный Александр вскочил и, поморщась, покачал головой.
– Вот видишь, Геродот-то и прав, – сказал он, – лучше бы разбавлять вино водичкою! Ну ладно, пока без хозяйки живешь… Говорят, солью надо скатерть посыпать…
Взяв из судка солонку, он отсыпал на большую ладонь немного соли и принялся посыпать ею пятно.
– Ух, до чего же у тебя жарко! – проговорил он, отодвигаясь от стола вместе с креслом. – Или то от вина? И пошто ты окна закрыл?
Не дожидаясь ответа, Александр Ярославич подошел к окну и опустил раму.
Свежий утренний воздух, с запахом сена, хлынул в комнату. Повернувшись спиною к брату, слегка прислонясь к косяку и слегка пригнувшись, Александр дышал…
Андрей Ярославич, болезненно сведя брови, смотрел в спину брата. Ему стало понятно все…
Ни с кем, никогда еще Александр Ярославич не говаривал дурного слова о татарах! Даже иголки, вгоняемые под ногти, что так любили в Орде, добыли бы у него только ту подноготную правду, что ни с братом, ни с женою, ни с сыном и уж подавно ни с советником не произносил он, князь Новгорода, ни единого хулящего слова против ли великого хана или же держателя Поволжского улуса – Батыя.
…Невский повернулся к брату. Теперь лицо его, против стремящих Андрею в глаза утренних лучей, показывалось в черной тени, и Андрею трудно было судить, что за выраженье было на лице брата. Вероятно, веселое, судя по голосу и по словам, которые он произнес.
– До чего же бабы хороши у тебя по двору ходят, Андрюша! – сказал Александр. – У меня в Новгороде не вижу таких!.. Стало быть, не всех же татарин угнал!.. Али подрасти успели?..
Невский снова оборотился лицом в окно и, как бы все более и более изумляясь, проговорил:
– Одна… другая… третья!.. Да тут у тебя целый питомник!.. Я думаю, тут уж ты сам за ловчего!..
Расхаживая по комнате, Александр Ярославич давно уже заметил плетенную из красных ремешков опрокинутую женскую сандалию, носок которой высовывался из-под широкой, тисового дерева кровати Андрея.
Александр знал, что Андрей не отягощает себя бременем рано постигшего его вдовства. Однако сейчас, перед скорым приездом невесты Андрея, эта красная сандалия в спальне вдовевшего князя раздражала его.
Искоса взглядывая на сандалию, Александр Ярославич заговорил с братом о скором приезде княжны Дубравки и митрополита. Помянул кстати и о плохом содержанье главного моста через Клязьму, через который они должны будут проехать, если только не решат дожидаться санного пути.
Только что вернулась из Галича к нему, в Новгород, ездившая смотреть невесту и отвозить ей дары княгиня Марья, вдова покойного Василька Константиновича, того самого, что замучен был татарами в Шеренском лесу.
Сужденья княгини Марьи Михайловны не только о невесте, но и о многом другом всегда были весомы в душе Александра.
Невский стал передавать брату – который даже и не догадался, что ему самому надо бы полюбопытствовать о том! – все, что рассказала ему о невесте Андрея, вернувшись из Галича, княгиня Марья.
А она была очарована княжной.
«Но только ведь робеночек совсем! – так говорила княгиня-сваха Александру. – Уж только бы берег ее наш Андрюша!.. Ей бы в куклы еще!.. А умок светлый!.. Грех, грех нам будет, ежели что!..»
Почти то же самое и передал сейчас брату Александр. Он даже заранее пригрозил Андрею.
– Смотри, – сказал он ему, – за каждую слезинку ее в семье нашей ты мне ответишь!.. Ведь четырнадцать лет девчурке всего исполнилось! Сам подумай!..
– Тетку нашу, Верхуславу, – ту и восьми лет замуж повели! – возразил Андрей.
Александр начинал уже входить в гнев.
– Да ты слушай, что тебе говорят, а не тетка!.. Вижу: не только Вакху без удержу служишь, но и Афродите!..
При этих словах Невский выпнул носком своей туфли красную сандалию на ковер.
Только теперь понял Андрей, сколь беспечен оказался он и неосмотрителен, предоставив свои покои Александру.
– За каждую обиду спрошу! – грозно заключил Александр.
Андрей несколько оробел:
– Да что ты, что ты, Саша? Да уж не такой же я зверь!
– Знаю я тебя, замотал! Позволь тебе – так ты и на войну харем свой возил бы!..
Андрея задело за живое.
– Батый тоже возит!.. А воевать… воюет не худо!
Мгновенье Невский находился в замешательстве, не находя ответа, затем произнес:
– Чему другому, доброму, у татар не выучился?..
– Пошто – татары? – возразил Андрей. – У нашего с тобой деда, у Юрья Андреевича, в каждом сельце была боярыня!
Долго подавляемый гнев Александра полыхнул, как прорывается сквозь ворох сухого хвороста пламя костра.
– Да что ты мне сегодня? – загремел он. – То на одного деда ссылка, то на другого! То у тебя Мономах, то Юрий. А тут уже вдруг Батый!.. А ты будь сперва как дед Владимир! А ты будь сперва как дед Юрий!.. А ты будь сперва как Батый!..
А та, из-за которой весь сыр-бор загорелся, которую ни тот, ни другой из братьев еще не видали, – хрупкий русоголовый недозрелыш, с едва наклюнувшимися персями, девчонка, и впрямь еще вскакивавшая ночью босыми ногами ради того, чтобы натянуть на озябших кукол сползшее с них одеяло, – словом, княжна Аглая-Дубравка уже приближалась к городу, дабы сделаться великой княгиней Владимирской, Суздальской и всея Руси!
