— Конечно нет, — ответил Ваймс. — Но мы должны иметь на это право. Быть может, настанет день, когда мы такое право получим. Потому что, когда дело обстоит иначе, закон уже не закон, а просто средство, чтобы держать народ в узде.
— Похоже, ты очнулся и почувствовал запах дерьма, — сказал Нед. — Потому что влез в него по самые уши. Простите, ребята, но вы все умрете. Против настоящих солдат не попрешь. Слышали, что было вчера в Сестрах Долли? Три трупа, а солдаты даже особо не напрягались.
— Перестань, Нед, если мы будем просто патрулировать улицы, никто нас не тронет, — промямлил Колон.
— А чего их патрулировать? — спросил Тренч. — Чтобы поддерживать порядок? А когда будет нечего поддерживать? Я не собираюсь торчать здесь и смотреть, как вас убивают. Я в этом не участвую.
Он повернулся и зашагал по двору в сторону караулки. «Дурак дураком, а прав, — подумал Ваймс. — Просто жаль, что настолько».
— Еще не передумали? — спросил он у стоящих за чертой стражников.
— Никак нет, сержант! — ответил младший констебль Ваймс.
Остальные добровольцы явно не разделяли его уверенности.
— Мы правда погибнем? — уточнил Букли.
— А кто вообще сказал, что до сражения дойдет дело? — спросил Ваймс, глядя в спину уходящего Тренча. — Подождите, я должен поговорить с Недом…
— Я принес шиллинг, — доложил появившийся во дворе Пятак. — И капитан хочет с вами поговорить.
— Передай, что я поднимусь буквально через несколько…
— Это новый капитан, — быстро произнес Пятак. — Уже прибыл, х-на. Въедливый такой, главное. Военный. Такие ждать не привыкли, сержант.
«Для этого у меня были Моркоу и Детрит, Ангва и Шелли, — с горечью подумал Ваймс. — Я приказывал сделать то или это, а самому оставалось только переживать за них и заниматься постылой политикой…»
— Пусть Фред приведет людей к присяге, — велел он. — А капитану передай, что я скоро буду.
Он вошел в караулку, бегом пересек ее и выскочил через главный вход. На улице оказалось много людей, больше, чем обычно. Это была еще не толпа, но знаменитая анк-морпоркская прототолпа, та особая запруженность улиц, из которой образуется настоящее столпотворение. Она накрывала улицы подобно паутине, и стоило только чему-то случиться, новость распространялась по этой паутине, как пожар, и люди мгновенно стягивались к месту событий. Слухи о бойне в Сестрах Долли уже циркулировали по городу, и с каждым пересказом число жертв росло. Ваймс чувствовал напряжение паутины. Она ждет. Осталось только, чтобы какой-нибудь идиот сделал глупость. Ну, за этим дело не станет. Природа на идиотов всегда щедра.
— Тренч! — крикнул Ваймс.
К его немалому удивлению, Нед остановился и обернулся.
— Да?
— Я знаю, что ты связан с революционерами.
— Это лишь твои догадки.
— У тебя в блокноте был записан пароль, — возразил Ваймс. — Такой же пароль Достабль передавал другим в своих пирожках. Ты же знал, что замки на шкафчиках для меня не помеха. Послушай, неужели ты думаешь, что ты и Достабль сейчас разгуливали бы на свободе, если бы я шпионил для Загорло?
— Конечно. Мы тебя не интересуем, с нами можно разделаться и позже. Загорло нужны те, кто все организовал.
Ваймс отошел на шаг.
— Так-так… А почему ребятам не сказал?
— Потому что все уже началось, — пожал плечами Нед. — Кто ты такой, больше не имеет значения. Но ты пошлешь парней на верную смерть. А они должны были перейти на нашу сторону, если бы не ты. Я работал над этим. Ты знаешь, что Гриль постоянно роняет свой меч себе на ноги, Масхерад мочится в штаны, когда ему угрожают, а Ваймси просто недотепа? И таких людей ты собираешься бросить в самое пекло, на верную смерть. Причем ни за ломаный грош!
— Почему ты ничего им не сказал? — повторил вопрос Ваймс.
— А вдруг у тебя есть друзья наверху? — огрызнулся Нед.
Ваймс бросил взгляд на крышу.
— Мы закончили? — спросил Нед.
— Отдай свой значок, — велел Ваймс.
— Что?
— Ты решил уйти. Твое право. Отдай значок.
Тренч отшатнулся, словно увидел змею.
— Да пошел ты!
— Тогда уезжай из города, — посоветовал Ваймс. — Ради своего же блага.
— Ты что, угрожаешь?
— Не я. Но выслушай совет, мой мальчик. Никогда не доверяй революциям. Революция всего лишь замыкает круг. Поэтому их и называют революциями. Люди умирают, и никаких перемен. Еще увидимся.
Он развернулся и быстро ушел, чтобы Тренч не видел его лица.
Ладно. Пора. Ваймс чувствовал, что если не сделает это сейчас, то взорвется, как господин Каустик. Мысль возникла у него давно, но он гнал ее, ведь эти монахи могут такое сотворить с тем, кто попытается их обхитрить… Но сейчас все зашло слишком далеко.
Чувство долга напомнило, что его ждет вышестоящий офицер. Усилием воли Ваймс преодолел должностные позывы. Просто его чувство долга не знало всех фактов.
Ваймс остановился у порога штаб-квартиры. Закрыл глаза. Если кто-нибудь посмотрел бы на него, то решил бы, что он пытается погасить два окурка одновременно. Спасибо тебе, Рози, за картонные подметки. Ваймс улыбнулся.
Он отключил мозг, позволив ногам думать самим. Как заметил молодой Сэм, ноги сами помнят, куда шли…
Круглые «кошачьи головы», каких много. В этой части города улицы были вымощены скверно, и булыжники под ногами ходили ходуном… Дважды на обратном пути в штаб-квартиру Ваймс ощущал ступнями более крупные булыжники, уложенные узкими полосами там, где мостовую обновляли после прокладки дренажных труб. А перед этим попадались глубокие колеи, оставленные в мягком битом кирпиче колесами многочисленных повозок.
За несколько дюжин шагов до колеи его крутнули несколько раз, но перед этим он чувствовал под ногами… землю.
Ваймс наткнулся на тележку — он шел по улице с закрытыми глазами.
«Земля, — подумал он, поднимаясь на ноги под взглядами прохожих. — Значит, переулок. Посмотрим… Ага, вон там».
На все про все у него ушло минут двадцать.
Он шагал по улицам, то и дело, к удивлению прохожих, закрывая глаза, чтобы прислушаться к своим ногам. Когда же он открывал глаза, чтобы оглядеться, его охватывало тревожное чувство, как перед грозой. Напряжение росло с каждой минутой, и достаточно было легчайшего толчка, чтобы все завертелось. Стадо беспокоилось — люди нервничали, сами не понимая почему. Все, с кем Ваймс встречался взглядом, делали непроницаемые лица.
Он упрямо шел вперед. Грубые плиты между двумя рядами древних булыжников, прозванных «тролльими головами»… Такое есть только здесь, на пересечении Оловянной и Вязовой, а перед этим он чувствовал… да, большие камни, одни из самых древних в городе, в которых за сотни лет окованные железом колеса оставили глубокие колеи — когда-то эта улица была дорогой, начинавшейся сразу за городской стеной… Так, значит, дальше по улице Вязов, пересечь Ямы… Тут Ваймс сбился со следа, но металлическая решетка под ногами помогла на него вернуться. Решетка подвала. Вернее, погреба. С почти истертым гербом. Масляный рынок. Ведите дальше, ноги!
Здесь монахи крутанули его еще раз, но… длинные кирпичи, сильно обожженные в печи, и участок современных плит, хорошо отшлифованных и аккуратно уложенных. Они могут сбить с толку, если не знать, что такие плиты есть на… да, на улице Каменщиков… Там живут каменщики, которые, понятное дело, заботятся о своей мостовой. А теперь немощеный переулок с большим количеством гравия, — переулок, куда каменщики сбрасывают щебень после работ. И еще в этом переулке чувствуются бугры после прокладки труб. Так, вот они. Осталось найти четырехгранные булыжники…
Он открыл глаза. Да.
Слева, на Глиняной аллее, он увидел квартал из грех зданий. Храм, зажатый между дешевыми лавчонками. Это был… просто храм. Да, он выглядел довольно-таки чужеземным, но ведь все храмы такие. Судя по архитектуре, его основали жители Пупземельных гор. Заводчики иаков, или как там ихний скот зовут?
Двери храма были заперты. Ваймс в бессильной ярости подергал за ручку, потом принялся колотить в дверь мечом. Бесполезно. На крепких досках даже вмятин не осталось.
Но дверь сомнительной лавки в соседнем доме оказалась открыта. Ваймс помнил эту лавчонку. Когда-то она заменяла ему мастерские портного и сапожника. Эта лавка, как и лавка ростовщика, была открыта всегда. Ваймс вошел, и его мгновенно окутала пыльная темнота.
Бывают пещеры с сокровищами, а это была пещера с одеждой. С потолка свисали сталагмиты вешалок со старыми костюмами. Древние полки прогибались под грузом сорочек, жилетов и носков, сложенных аккуратными стопками. Старые коробки выпирали из полумрака в самых неожиданных местах, так и норовя подвернуться под ноги, чтобы неосторожный посетитель ушиб колено. Груды выброшенных за негодностью башмаков шевелились под ногами как живые. А еще запах. Если бы у бедности был запах, он был бы именно таким. Если бы у униженной гордости был запах, он был бы именно таким. Ну, плюс легкий аромат средства от моли.
