Я ответил:
― Бросьте это! Не то вы так напугаете меня, что я не захочу больше спуститься.
Он неприятно усмехнулся и не сказал больше ничего. Однако, все же он ужасно действовал мне на нервы.
Был вечер. Мы разложили костер и готовились подняться наверх. Дулей Рилейвич поднялся первым и я следил за тем, как он на мгновенье заслонил кусочек голубого неба своим телом. Затем бадья медленно спустилась за мной. Я полез, в нее. Вдруг мне стало не по себе и я от всей души пожелал быть где-нибудь в другом месте, только не в этой ужасной яме. Я почувствовал, как отделился от земли и стал подниматься. Стены штольни скользили мимо меня. Я поднимался все выше и выше. Кусочек голубого неба все больше и больше расширялся, на нем блестела звезда. Я слышал скрип, скрип ручки ворота. Почему-то звук его показался мне зловещим. Он как будто говорил: «Берегись, берегись, берегись!» Я был теперь на расстоянии десяти футов от поверхности. Бадья немного колыхалась, поэтому я протянул руку и схватился за нижнюю ступень лестницы, чтобы укрепиться.
Вдруг в одно мгновение мне показалось, как будто тяжесть бадьи, которую я чувствовал под ногами, внезапно отпала и рука моя оказалась почти выдернутой из плеча. Я висел в отчаянном положении на нижней перекладине лестницы, а бадья разбилась о дно с треском, от которого сжалось мое сердце. Наконец я понял: с Червяком приключился припадок.
Я быстро ухватился обеими руками и с большими усилиями начал подниматься со ступеньки на ступеньку. Я был охвачен ужасом, ослабел от страха; но какой-то инстинкт заставлял меня отчаянно цепляться. Я висел, полурыдая, дрожа, голова моя кружилась. Минута показалась мне годом. Я увидел лицо Дулея, смотревшего на меня вниз. Он видел, как я уцепился, и с беспокойством кричал мне, чтобы я поднимался наверх. Преодолевая охватившую меня дурноту, я поднимался, пока не почувствовал наконец его сильную руку вокруг себя, и тут я готов поклясться на ворохе библий, что этот грубый славянин показался мне одним из божьих ангелов.
Я снова был на твердой почве. Червяк лежал, вытянувшись без движения. Не говоря ни слова, славянин взвалил его на свои дюжие плечи. Ручей был над холмом на расстоянии пятидесяти ярдов. Прежде чем мы дошли до него, Червяк начал обнаруживать признаки возвращающегося сознания. Когда же мы приблизились к ледяной воде, он принялся охать и ворочать глазами самым невероятным образом.
― Оставьте меня в покое, ― сказал он Рилейвичу. ― Эй, вы, славянская свинья, пустите меня.
Но славянин не слушал его. Держа извивающегося, корчащегося человечка своей могучей рукой, он окунул его с головой в грязное течение ручья.
― Я думаю, что так или иначе я вылечу эти припадки, ― сказал он свирепо.
Отбиваясь, шумя, ругаясь, маленький человечек освободился наконец и вылез на берег. Он чрезвычайно выразительно проклинал Рилейвича. Он не успел еще заметить меня, и я услышал, как он сетовал:
― Наверно, парень окочурился. Вот мое везенье! Я потерял опять работу.
Глава X
― Возьми лучше расчет, ― сказал Блудный Сын.
Это было вечером в день моего приключения с бадьей, и он неожиданно приехал из города.
― Да, я тоже так думаю, ― ответил я. ― Я не согласился бы теперь спуститься даже за миллион. Я слаб как больной ребенок, я не мог бы выдержать еще одного дня.
― Ладно, дело решено! ― сказал он. ― Это как раз совпадает с моими планами. Я заберу также с собой Джима. Я реализовал снаряжение, которое скупал все время, взял на этом около трех тысяч чистой прибыли и приторговал участок на берегу выше Бонанцы; называется Золотой Холм. У меня есть сведения, что это недурное местечко. Во всяком случае мы пороемся там и увидим. Вы с Джимом получите по четвертой части для разработки, а я возьму лишнюю четверть за капитал, который вложил. Идет?
Я ответил, что согласен.
― Я так и думал и даже заготовил бумаги. Вы можете подписать хоть сейчас.
Итак я поднялся, и на следующий день мы втроем были уже на своем участке. Мы поставили палатку, но первой заботой было сооружение хижины. В стороне мы начали выравнивать землю. Работа была приятная и велась в такой дружеской обстановке, что время проходило незаметно. Теперь меня тревожила только Берна. Она никогда не переставала быть на первом плане в моих мыслях. Я уверял себя, что она в полной безопасности. Но, слава богу, каждая минута приближала ее ко мне.
Однажды утром, когда мы были в лесу, ― мы рубили деревья для хижины, ― я спросил Джима:
― Не пришлось ли вам услыхать что-нибудь еще об этом Мозли?
Он перестал рубить и опустил топор, остановившийся в воздухе.
― Нет, мальчик. Я совсем не получал почты. Подожди немного.
Через два дня после этого Блудный Сын сказал мне:
― Я видел сегодня вашего маленького друга.
― Правда? Где же? ― спросил я, потому что я часто вспоминал Червяка, вспоминал со страхом и отвращением.
― Он как раз получил величайшую встрепку, какую когда-либо на моих глазах получал человек. И знаете ли кто задал ему ее? Не кто иной как Локасто.
Он закурил папиросу и затянулся дымом.
― Я шел по дороге из Форкса, когда внезапно услышал голоса в кустарнике. Большой человек говорил: «Послушай-ка, Пат, если бы я только хотел сказать пару слов, ты отправился бы на каторгу на весь остаток дней».
Потом вкрадчивый голос маленького человека:
«Видите ли, я сделал что мог, Джек. Я знаю, что проморгал дело, но вы не сваливайте все на одного меня. Тут еще есть много других, которые заслуживают каторги. Знаете, горшок котлу говорил: ― ах, какой ты черный! Глупо ведь это было со стороны горшка? Не так ли?»
Тут Черный Джек пустил в ход руки. Вы знаете, что у него есть система рукоприкладства, которая близка к совершенству в этой области. Он повалил человека и начал выколачивать из него дух. Я думаю, он прикончил бы его, если бы я не появился. При виде меня он издал проклятие, вскочил на свою лошадь и помчался галопом. Я прислонил маленького человека к дереву; в это время подошли другие парни и мы дали ему немного бренди. Странная в общем история, правда?
Она и мне казалась странной.
― Кстати, ― сказал Джим, ― не видал ли кто Банку Варенья?
― О, да, ― ответил Блудный Сын, ― бедняга! Он приуныл и запутался. После боя он окончательно развалился, потому что все стали угощать его. Вы помните Бульгамера? Да! Так вот в последний раз я видел Банку Варенья чистящим дверные ручки в салуне Бульгамера.
Мы притащили бревна для хижины и заложили фундамент. Теперь мы возводили стены, забивая между бревнами толстый слой мха. Однажды вечером я заметил мрачного Рибвуда, карабкавшегося по склону к нашей палатке. Он окликнул меня:
