Возвратившись на то место, где должна была ждать Барбора, она не нашла ни одной живой души. Только вороны каркали во все горло, будто посмеиваясь над ней.
Старая подождала немного, уверенная, что Барбора задержалась, выслеживая лесника с дочкой, но ожидание ни к чему не привело.
Неописуемый гнев обуял ее: девушка, которую она считала такой простодушной, оказывается, обхитрила ее. Должно быть, все открыла леснику с Магдулой.
Распаленные водкой щеки побагровели. Она сжала кулаки, заскрипела зубами:
— Дай срок, непременно поймаю тебя! Всех троих изловлю!
9. Злые духи восстают из преисподней
Зловещее открытие
Чахтичане еще в утренние часы проведали, что госпожа и ее три служанки исчезли. О, если бы их унесло в ад навечно!
Гайдуки всполошенно бегали по улицам и у каждого встречного спрашивали, не видел ли кто госпожу, Дору, Илону или Анну. Они, конечно, подозревали, что она в подземелье — позже это подтвердила Ката Бенецкая, боязливо признавшись, что заметила, как они спускались в подвал, но гайдуки все равно расспрашивали всех и продолжали поиски. Однако в подземелье никто из них сойти не осмеливался — это было строго-настрого запрещено. Не было большего преступления, чем наведаться туда без ведома и дозволения Алжбеты Батори и без присмотра самых верных ее слуг. Устрашающим примером вставал в памяти гайдук, который однажды, когда Фицко не то служанки забыли запереть дверь, прокрался в подвал, чтобы глотнуть малость вина, но был пойман и забит на «кобыле» до смерти. Сколько выпил капель вина, столько получил ударов! Кто же после этого отважится подвергнуть свою шкуру такому мучительству?
Все Чахтицы взволнованно и жадно ловили слухи, шедшие из замка.
— Хоть бы дьявол унес ее со всеми ее ведьмами! — искренне молились горожане.
Еще до полудня заявился вдруг подмастерье и под общий хохот стал рассказывать у корчмы, что принес приказ для гайдуков — отправиться под Скальский Верх с телегой для Фицко, который лежит в лесной сторожке, беспомощный как младенец.
— Скажи гайдукам, — смеялся один мужик, — чтобы надели перчатки, когда будут его поднимать на телегу, а то еще поломают ему и остальные косточки, какие пока целы!
— А то и вовсе помалкивай, — предложил другой. — Авось сдохнет там от голода вместе со своим капитаном. Лишь бы не оправились и не выручили сами себя.
Слова эти пришлись людям по душе. И подмастерью также. Вот только обидно, что зря время потерял и не получит никакого вознаграждения.
— Мы тебе возместим! — разгорячились мужики, узнав причину его печали. И тут же собрали горсть динариев, затащили в корчму, на радостях заказали по кружке вина, потом еще по одной, будто на самом деле справляли поминки по усопшему горбуну.
Близился полдень. Около замка сновали любопытные, убежденные, что вот-вот что-то произойдет. Но происшествий не было. Разве что приезд гостей. Беньямин Приборский и Эржика прикатили на парадной упряжке. И с удивлением узнали об исчезновении госпожи и трех ее служанок.
Они пришли в замешательство: вернуться или остаться?
Решили подождать. И разместились в комнатах для гостей.
Эржика обошла все залы. Случайно заглянула и в гардеробную. Картина, представшая перед глазами, чуть не повергла ее в обморок.
На разбросанных черных нарядах чахтицкой госпожи лежали или сидели более десятка девушек с искаженными от боли, страха и отчаяния лицами. Они находились там с утра, не получая никакой помощи. И не осмеливались ни встать, ни позвать кого-нибудь, ни самим что-то предпринять. Ждали в ужасе, когда откроется дверь, появится на пороге госпожа и продолжит истязания.
И вот дверь открылась. Но стояла в ней не чахтицкая госпожа, а девушка примерно того же возраста, что и они, перепуганная неожиданным открытием. Они знали ее. Но разве можно ждать помощи от любимицы жестокой госпожи? И все-таки истерзанные девушки обратили к ней взор с робкой надеждой: а вдруг она сжалится. На ее лице не было и следа гнева, злобы, жестокости, напротив, оно излучало одно сочувствие, в глазах блестели слезы.
— Помоги! — взмолилась одна из портних. За ней взмолились и другие. В просьбах звучали отчаянье и надежда. Они протягивали к Эржике руки, словно их вот-вот поглотит омут.
Эржика превозмогла ужас, опомнилась. Надо было срочно принять меры — она сквозь открытую дверь позвала служанок. Но явилась одна прачка Ката Бенецкая. Увидев девушек, она разразилась плачем:
— Горемычные мои! Как же она вас отделала!
— У тебя что, сердца нет? — напустилась на нее Эржика. — Оставляешь людей подыхать!
— Да не могу я вмешиваться, — отговаривалась Ката. — Мне это заказано. Я уж не раз помогала таким истерзанным, изголодавшимся бедолагам. Было бы у меня столько золота, сколько ударов я получила, так не пришлось бы мне есть горький хлебушек в замке. Сразу собралась бы и ушла подальше, чтобы не видеть его даже издали.
— Быстрее! Быстрее! — торопила ее Эржика. — Принеси воды, чистых тряпок и позови Майорову! Она здесь!
На лице Каты читалась радость и готовность, но она все еще медлила.
— Я от всего сердца помогу, знать бы только, что вы не выдадите меня…
— За все, что ты сделаешь, я в ответе. Только поторопись! — ответила Эржика.
Ката поспешила за всеми необходимыми вещами. Привела и Майорову. Та сперва отказывалась помочь несчастным, но угрозы Эржики возымели действие. Она расставила в гардеробной лечебные отвары и мази и боязливо принялась омывать, растирать и бинтовать раны девушек. Только бы не появилась Алжбета Батори! Вот было бы дело! Тогда держись, Майорова!
Эржика не только наблюдала за работой прачки и знахарки. Она и сама хлопотала вокруг девушек, поила их, кормила, разговаривала с ними ласково, и сердце у нее надрывалось от боли при виде этих несчастных.
— Она вонзила мне иголки под ногти, а когда я их вытащила, Дора так избила меня, что я сесть не могу!
— А мне разрезала кожу между пальцами!
— А мне прижгла ухо раскаленными щипцами для завивки волос!
Так жаловались измученные девушки. Эржика в ужасе всматривалась в раны, обезобразившие молодые девичьи тела. Душераздирающая картина! Но еще ужаснее была мысль, что во всех этих злодействах виновата ее мать!
Ее мать!
Вдруг Ката истошно закричала. Подойдя к девушке, лежавшей ничком у сундука, она было подумала, что измученная усталостью страдалица уснула. Ката встряхнула ее. Так как девушка не откликнулась, она перевернула ее на спину. И тут же отпрянула в ужасе.
— Она мертва! — простонала она и, всплеснув окровавленными руками, свалилась без памяти.
Все обратили взгляд к мертвой девушке.
Грудь у нее была обнажена. Черные локоны едва прикрывали ее, с искаженного ужасом лица недвижно смотрели выкатившиеся черные глаза. У девушки была разрезана грудь, и до того, как умереть, она, видно, судорожно сжимала ее худенькой рукой.
На крик и суету прибежал в гардеробную Беньямин Приборский.
Застыв в дверях, он закрыл ладонями лицо.
Майорова прикрыла труп девушки черным плащом чахтицкой госпожи, окропила Кату холодной водой, привела в чувство остальных девушек. Эржика недвижно стояла, опершись о сундук. Казалось, жизнь в ней неостановимо затухает: ноги дрожали, вот-вот откажут ей.
Беньямин подошел к ней как раз в то мгновение, когда она, прижав руку к сердцу, зашаталась и рухнула как подкошенный цветок. Он подхватил ее и почти на руках вынес из гардеробной.
В комнате, где они разместились, он опустил ее в кресло и стал гладить по лицу, волосам, не в состоянии произнести слова.
Эржика судорожно схватила его за руку, прижалась головой к его груди и разразилась рыданиями.
— Отец, увези меня отсюда!
— Но куда, Эржика?
— Куда угодно. Как можно дальше, чтобы забыть все это, все, что натворила моя мать. Чтобы навсегда забыть о ней!
— Значит, тебе уже известно, что это твоя мать?
— Она сама сказала мне об этом.
После минутного молчания она почувствовала, что в ней созревает твердое решение, — она перестала плакать, на глазах высохли слезы.
— Ты мой отец и Мария Приборская — моя мать! Я любила вас как родителей и буду любить до последнего часа. Пойдем! В стенах этого замка я задыхаюсь, сердце вот-вот разорвется.
Беньямин был человеком твердым, но душевным. Он любил свою воспитанницу, как родную дочь, и, проникаясь ее болью, с трудом сдерживал слезы. Но при этом оставался неумолимым: он не мог увезти отсюда Эржику, у него не было никаких прав на это. Особенно теперь, когда сердцем ее завладел человек недостойный — разбойник! Он не в силах присмотреть за ней — это было доказано прошлой ночью, — но и не способен взять на себя ответственность за то, что может произойти. Если владелица замка, узнав о незадачливой ночной вылазке, все же согласится опять отдать Эржику в Врбовое под его попечение, он будет считать себя самым счастливым человеком на свете.
