которую ты не понимаешь, открыты у тебя глаза или нет. Мы на ощупь поднимались по лестнице, так как лифт тоже не работал, и пытались болтать, чтобы понять, что мы… это мы.
– Как ты меня нашел? – спросила я.
– Лиззи помогла.
– Лиззи… – протяжно произнесла я. – Можно было догадаться.
– Да, Лиззи дала мне электронный адрес фирмы, в которой ты работала. И через нее с небольшими усилиями я выяснил, где ты живешь, – объяснил он.
– Да, мои коллеги по работе просто душки… – саркастически заметила я. – И Лиззи тоже. Могла бы посмотреть адрес у мамы в бумагах.
– Да? – удивленно спросил он. – Так ты рада меня видеть? – неуверенно поинтересовался Страуд.
Я замолчала, не зная, что ответить, потому что, с одной стороны, хотелось сказать, что да, а с другой – я осознавала, что ждала совсем другого человека, хотя и знала, что зря. К счастью, мы уже стояли возле двери квартиры, и я решительно сменила тему разговора:
– У тебя нет фонарика или зажигалки? Мне надо найти ключи.
Том усмехнулся, достал зажигалку, и мы взглянули друг на друга при свете небольшого огонька, пытаясь прочесть что-то по взгляду, я тут же смутилась, боясь, что он прочтет что-то не то, и стала искать ключи.
– Вот они. – Я потрясла связкой перед ним. – Теперь свети, пожалуйста, на замочную скважину.
Руки дрожали, и я никак не могла попасть в отверстие, а потом ключи и вовсе упали. Когда открылась дверь и тускловатый свет из квартиры упал на нас, ползающих по полу подъезда, словно слепые котята, мы увидели ее.
– Кто здесь? – рявкнула Злыдня.
Том и я поднялись с колен.
– Это я. Настя. Здесь такая темнота, что никак не могла открыть дверь, – торопливо объясняла я.
Небольшая оплавленная свеча через секунду осветила наши с Томом лица, и Тамара Петровна задержала взгляд на моем спутнике, долго разглядывая его несвойственное русским мужчинам лицо и яркие большие глаза.
– А это кто?
– Друг, – тут же выдала я.
– Знаю я таких друзей. Нормальные друзья по ночам не приходят к девушке домой.
– Еще не ночь, Тамара Петровна, я с работы возвращаюсь только, – оправдывалась я, как меленькая, хотя давно уже повзрослела.
– Мы договаривались. Никаких мужиков в доме, – ехидно напомнила она.
– Это просто друг, – настаивала я.
– Что происходит? – наклонившись ко мне, раздраженно спросил Том.
– Ничего. Все нормально, – отмахнулась я. – Так вы нас пустите сегодня или нам на улице ждать до утра?
Злыдня сделала шаг назад в квартиру, давая возможность зайти внутрь.
– Он что, иностранец? – спросила она меня шепотом. Чего уж шептать, он и так по-русски не понимает.
– Да. Том приехал из Лондона.
– Из Ло-ондона… – многозначительно протянула она. – Ладно. Раз из Лондона, то можно. А то я смотрю, что одет он как-то. Шантрапа всякая так ходит. Натянут капюшон на голову, половину лица не видно. Значит, думаю, скрывают чего-нибудь. Вот и про него подумала, осторожнее надо быть.
– Он не такой, поверьте, – устало вздохнула я, заходя в квартиру.
– Что она говорит? – потянул за рукав меня Том.
– Говорит, ты жулик, – оборачиваясь, ответила я.
– А ты что? – насторожился он.
– А я сказала, ты не жулик, ты хороший, – улыбнулась я и закрыла за его спиной дверь.
Том осматривался вокруг, хотя в темноте, при свете одного огарка, мало что можно было рассмотреть. В этот момент дали свет, и в прихожей вспыхнула лампочка, которая осветила наши лица и мысли. Гость опустил капюшон, и Злыдня охнула и зарделась, чем ужасно меня рассмешила, но я отвернулась, чтобы не выдать себя.
– Какой красавец. Прынц! – выдала она. – Точно друг?
Я посмотрела на Тома. Его некогда длинные локоны были острижены и волосы были зачесаны назад. Темные брови хмурились от яркого света, чем помогали неглубокой складочке на лбу делать его лицо более строгим. Легкая небритость придавала ему брутальности и взрослости. А его глаза просто уносили в далекие луга, где пахнет сеном и сладкими цветами, где небо обнимает тебя и отражается вот в этих самых глазах. Я испугалась мыслей.
– Ну, что вы? Проходите. А я, старая дура, пойду к себе в комнату. Не буду мешать. – И Злыдня ушла к себе.
Из вещей у Тома на плече висел только рюкзак, он опустил его на пол рядом с креслом и стал раздеваться, я тоже избавилась от верхней одежды и стояла рядом, не зная, что сказать или сделать.
– Проведешь мне экскурсию? – подмигнул мне Страуд.
Я рассмеялась. Какая экскурсия? Из прихожей было только четыре двери. Две из них – перед нами – вели в комнаты. Моя слева, а Тамары Петровны справа, правее была кухня, а напротив двери в комнату Злыдни – ванна и туалет. Вот и вся экскурсия.
– Может, завтра? – предложила я. – Сейчас хочется есть и спать.
– О’кей, – усмехнувшись, согласился он. – Значит, завтра.
Пока Том рассматривал фотографии на стенах в моей комнате, я пыталась приготовить нам что-нибудь на ужин. Что-то вроде пасты с соусом. На деле же это были простые макароны спиралью с поджаренными сосисками, сверху я все полила кетчупом и посыпала тертым сыром. Паста а-ля «шедевры русской студенческой жизни» на вкус оказалась неплоха.
«Да и что мне теперь, не щи же варить в восьмом часу вечера?»
Мы расположились на полу, сообразив стол из кухонной табуретки, а стулья – из подушек с дивана. Вина у меня не было, поэтому пили вишневый компот из красных кружек в белый горошек. У Злыдни Петровны вообще с посудой были проблемы, так что кружки к обстановке подходили как нельзя лучше.
– Как ты долетел? – нарушила неловкое и размеренно чавкающее молчание я.
– Нормально, – улыбнулся Том, выдыхая, словно ожидая, когда я заговорю.
– Как твои первые впечатления о Москве?
– Очень шумно и… людно. Хотя я ведь не был в центре. Мне сказали, что все самое красивое в сердце города.
– Да. Мы можем завтра встретиться и прогуляться. Где ты остановился? – забеспокоилась я.
«И почему я раньше об этом не подумала?»
– Вообще-то я нигде еще не остановился. Я сразу к тебе прилетел. Надеюсь, ты меня не выставишь? – с мольбой в глазах произнес он, поигрывая бровями.
– Том, я… У меня даже спать негде. Только диван.
– Я займу его самый дальний угол и обещаю, что не притронусь к тебе даже пальцем, – заверил он.
Почему-то мне захотелось ему поверить, захотелось вдруг просто, чтобы кто-то остался здесь со мной, чтобы не чувствовалось это злое и колючее одиночество.
– Ты стала меньше улыбаться, – вдруг сказал Том, вырывая меня из паутины нерадостных мыслей.
– С чего ты взял? – улыбнулась я.
– Вот. Так-то лучше. – Он тоже улыбался. – Знаешь? Джонатан просил передать тебе свои
