предупреждение, они бы, подобно остальным, свели близкое знакомство с копьями зулусов и погибли. Как выяснилось, основная атака пришлась именно на ту часть лагеря, где стояли их фургоны. Там почти никто не выжил.
Я рассказал им обо всем, и они выслушали мою историю в глубоком молчании. Когда же я закончил, хеер Мейер, человек, угрюмый от природы, а сейчас и вовсе глядевший мрачнее тучи, воскликнул:
— Allemachte! Вам изрядно повезло, Аллан, что зулусы вас так отличили. Не знай я вас так хорошо, я бы подумал, что Эрнан Перейра прав и что вы стакнулись с этим чернокожим дьяволом Дингааном!
Фру Принслоо немедля накинулась на него с упреками.
— С чего это вы вздумали бросаться такими обвинениями, Карл Мейер? — вопрошала она. — Неужто Аллану вечно придется выслушивать оскорбления, раз его угораздило родиться англичанином? Лично я думаю, что если кто и якшался с Дингааном, так это ваш ненаглядный Перейра! Иначе с какой стати он уехал до начала резни и прихватил с собою этого безумца Анри Марэ?
— Не знаю, тетушка, не могу сказать, — хмуро отозвался Мейер, который, подобно всем прочим в нашей компании, побаивался фру Принслоо.
— Тогда почему бы вам не придержать язык и не перестать пороть чушь, от которой больно другим людям? — не отступалась старая фру. — Нет, не отвечайте, не то ляпнете еще что-нибудь этакое! Лучше отнесите мясо готтентоту Хансу. — Разговор происходил за ужином. — Он уже съел столько, что у любого белого брюхо бы лопнуло, но, думаю, все равно не откажется от куска-другого.
Мейер подчинился, и буры поспешили разойтись, якобы по делам; они поступали так всякий раз, когда старая фру начинала гневаться. Вскоре за столом остались только она, я и Мари.
— Ну, — проговорила фру, — все утомились, и пора, наверное, отдохнуть. Доброй ночи, Аллан, и тебе, племянница.
Она ушла, и мы наконец-то остались вдвоем.
— Муж мой, — сказала Мари, — не хочешь посмотреть, как я убрала дом к твоему приезду, прежде чем мне сообщили, что ты погиб? Там небогато, но я молю Господа, чтобы мы были счастливы в этом доме.
Она взяла меня за руку и поцеловала — раз, другой, третий…
Около полудня на следующий день мы с женой улаживали, посмеиваясь, какой-то мелкий домашний спор относительно нашего скромного быта. Недавние страдания и муки, казалось, забылись за радостями семейной жизни. Вдруг я увидел, как на лицо Мари набежала тень, и поспешил спросить, что случилось.
— Тише! — сказала она. — Я слышу топот копыт. — И указала куда-то в сторону.
Я присмотрелся и увидел у подножия холма группу буров со слугами-туземцами, общим числом около трех десятков человек, и двадцать из них были белыми.
— Мой отец среди них, — проговорила Мари, — и кузен Эрнан скачет рядом с ним.
Она не ошиблась. Я разглядел Анри Марэ, а сразу за ним, словно нашептывая ему на ухо, ехал Эрнанду Перейра. Мне тогда вспомнилась читанная когда-то история о человеке, проклятом злым духом: вопреки светлым сторонам души этого героя, проклятие побуждало его творить зло и обрекало на трагическую участь. Худой, изможденный Марэ с безумным взором и круглолицый искуситель Перейра, прильнувший к его уху, выглядели точь-в-точь как тот человек и злой дух, медленно, но неуклонно увлекавший своего патрона в преисподнюю.
Повинуясь некоему внутреннему побуждению, я обнял Мари и прошептал:
— По крайней мере, мы побыли счастливыми.
— О чем ты говоришь, Аллан? — спросила она недоуменно.
— О том, что наше блаженное время миновало.
— Может быть, — согласилась она задумчиво. — Но это и вправду было хорошее время. Если мне суждено умереть сегодня, я рада, что провела эти часы с тобой.
Тут буры въехали на холм.
Эрнанду Перейра, чье зрение, должно быть, обострилось ревностью и ненавистью, заметил меня первым.
— Ба! Минхеер Аллан Квотермейн! — вскричал он. — Выходит, вы живы? И как это вас сюда занесло? Коммандант, — прибавил он, обращаясь к смуглому, печальному на вид мужчине лет шестидесяти, которого я видел впервые в жизни, — вот уж странное дело! Этот хеер Квотермейн, англичанин, сопровождал комманданта Ретифа ко двору зулусского короля. Хеер Анри Марэ подтвердит мои слова. Мы точно знаем, что Пьет Ретиф и все его люди мертвы, убиты королем Дингааном. Но этот человек каким-то образом ухитрился сбежать!
— И что вы хотите от меня, минхеер Перейра? — холодно справился грустный незнакомец. — Англичанин наверняка все объяснит.
— Конечно, минхеер, — сказал я, — объясню, когда соблаговолите выслушать.
Он помедлил, потом отозвал в сторону Анри Марэ и о чем-то с ним поговорил, после чего вынес заключение:
— Давайте повременим, дело слишком уж серьезное. Мы выслушаем вас после того, как поедим, минхеер Квотермейн. Пока же приказываю вам никуда не уезжать.
— Хотите сказать, коммандант, что берете меня под стражу? — уточнил я.
— Если вам так угодно, то да, минхеер Квотермейн. Вам придется объяснить, каким образом шесть десятков наших братьев, все ваши товарищи, погибли в Зулуленде, были забиты, как скот, а вы вернулись невредимым. Но хватит, мы еще успеем вдосталь наговориться! Эй, Каролус, Йоханнес! Приглядывайте за англичанином! Я слыхал о нем много всякого, так что зарядите ружья. Когда мы пошлем за вами, приведите его.
— Как обычно, твой кузен не привез ничего хорошего, — горько обронил я, обращаясь к Мари. — Ладно, давай тоже поедим. Надеюсь, хееры Каролус и Йоханнес окажут нам честь и присоединятся к нашей трапезе, с ружьями на изготовку, разумеется.
Оба бура охотно приняли наше приглашение, и за едой мы узнали от них много новостей, слишком страшных, чтобы их выслушивать, в особенности подробности резни в
