— Если ад существует, — ответил Соломон, — то он здесь, на земле. Есть существа хуже дьяволов — люди.
Помню, Эдвард когда-то сказал то же самое. Я подумал, что эти два философа могут свести дружбу. Затем Соломон попросил оставить его на острове. Я отказался. Не каждый день встретишь такого попутчика.
— Один человек может причинить больше вреда, чем любой дьявол, — сказал он. Ну чем не священник? Я приставил ему шпагу к горлу и так привез на корабль.
Эдварду было поручено найти работу нашему найденышу. Соломон, как оказалось, умел чинить снасти не хуже любого матроса, но команда ему всячески мешала. Луис раскачивался взад-вперед, передразнивая его, Джимми шарахался в сторону, где бы ни встречал, а Пью кидал под ноги сеть, чтобы он споткнулся.
Соломон с каждым поступал сообразно: у одного моряка, который трепал языком за его спиной, сдернул шляпу и выбросил в море; Луиса приструнил особенно яростным взглядом, так что тот чуть не свалился за борт; трижды прошелся рядом с Джимми и под конец стал над ним хохотать, пока Джимми едва не спятил. Когда же Пью в очередной раз подкрался к Соломону с сетью, тот замахнулся свайкой, и Пью был вынужден ретироваться, волоча за собой сеть.
Я сказал Эдварду отправить Соломона в камбуз.
— Стряпать-то он умеет, — произнес Эдвард, — да вряд ли команда станет есть из его котла.
— Еще как станет, если хорошенько проголодается, — возразил я. — Мне хочется, чтобы он пошел по моим стопам. А там, глядишь, из него получится недурной кок. Может, он даже меня превзойдет и сварит из Джимми рагу.
Соломон готовил сносно, о чем Бонс и заявил во всеуслышание, но Эдвард был прав: команде не хотелось есть его стряпню.
— Разве ты не боишься, что он тебя отравит? — спросил Джимми у Бонса.
— Пусть только попробует. Я его убью, — ответил Бонс.
Мы вскоре узнали, что Соломон сведущ и во врачевании, особенно с применением пиявок, хотя на это соглашались немногие. Большинство предпочитали мучиться. Помню, у одного пирата высыпала сыпь, и Соломон ее вылечил примочкой из риса на воде. У Пью становилось все хуже с глазами, но ему Соломон помогать не взялся — сказал, что это неизлечимо.
— Неужто Пью совсем ослепнет? — запричитал тот.
— Скорее всего, — ответил Соломон.
Бонсу он напророчил, что через семь лет его ждет смерть от пьянства. Бонс помрачнел, но только лишь на день, а потом от обиды на Соломона макнул в его суп вертел, на котором жарили поросенка.
— Так вкуснее, — сказал он.
— Семь лет, — напомнил Соломон.
Еще одного юнгу он вылечил от тропической лихорадки смесью рома и табака. Когда юнга умер от малярии в следующем месяце, Соломона едва не выбросили за борт. Малярию покойник подхватил на Барбадосе, но команда во всем обвинила врача.
— Мой отец родился в Испании, — сказал мне как-то Соломон вскоре после появления на корабле. — Потом он уплыл в Бразилию, оттуда — на острова Зеленого Мыса. Торговал, где только мог, а через много лет тайно вернулся в Испанию. — Тут Соломон постучал пальцами по зубам. Он так делал иногда, но как будто без всякого умысла — в минуты задумчивости. — Я тоже оттуда родом, но не по своей вине. Дрянная земля, дрянные люди. — Он перестал стучать по зубам и забарабанил пальцами по колену. Такое с ним тоже случалось. Я был страшно рад тому, что Соломон взялся поносить Испанию — иначе пришлось бы перерезать ему глотку. — Твоя страна не лучше. — заметил он.
— Будь у меня сейчас фляга, я бы за тебя выпил. Англия — моя родина, но я не англичанин, пока у меня не зазвенят фунты в горсти. А как набью карман реалами — становлюсь бразильцем. Только с дублонами это правило не работает. Ненавижу испанцев. Они весь океан засорили своими кораблями. Голландцы, правда, засоряют не меньше, но испанцы уродливее и дерутся сплошь напоказ — точно вензеля шпагой выписывают. Вот тут-то его и насаживаешь на клинок. — Я сделал выпад и остановил острие под Соломоновым подбородком. Он даже не вздрогнул.
— Не все испанцы так сражаются, — ответил он.
Джимми подслушивал наш разговор, стоя за кабестаном. Соломон выхватил у меня шпагу из ножен и рассек надвое его шляпу. Джимми чуть не обмяк. Я и не догадывался, что Соломон так ловко управляется с оружием. Кроме нас двоих и Джимми, никто не видел этого представления.
— Славный клинок, — произнес Соломон, возвращая шпагу. — Мне сказали, что мой отец не выплатил долг. Черная ложь. — Он взялся постукивать и барабанить обеими руками. — Меня продали в рабство. А никакого долга не было. И я не собирался присягать тому, кто умер на кресте. — Соломон прекратил стук. Его взгляд снова стал резким, как укол ножа. — Я сопротивлялся. Не смог вырваться. Он меня порезал. Я ни за что бы не сменил веру. Смотри! — Он расстегнул рубаху и показал мне свою грудь.
Того, кто объездил весь свет, удивить невозможно. Я повидал великое множество извергов, а с иными даже плавал. Встречал всех тварей, какие только водятся на земле, в воде или в воздухе, а тут даже меня передернуло.
— Крусадо, — сказал я, почти не веря глазам. Капитан-испанец изрезал Соломону всю грудь, и отметины складывались в огромный крест — как на португальской монете.
— Я не предал веру. Не предал, — твердил Соломон.
— Здесь ты среди своих, тебе будут рады. Просто дай им время. Жизнь наша тихая, как в штиль, разве что иногда ураган побушует и уймется. Здесь нет ни сословий, ни каст. Все сидят за одним столом, и каждый может идти своим путем до тех пор, пока он не расходится с моим. У нас есть общая цель: кроны, фунты, дукаты и дублоны.
Я, как ни горько это признавать, ошибался в Соломоне. Конечно, в тебе я тоже ошибся. Сдается мне, все в нашей жизни переплелось — ты, я, море, Соломон, погибель. Все мы неразделимы.
Теперь вспомню об одном нашем знакомом и его голове.
Малый этот как будто был родом из Плимута, а может, из Хаммерсмита. А если подумать, то и из Гулля. Так или иначе, когда мои люди взбунтуются и приволокут тебя сюда, я у тебя уточню, прежде чем убивать. Тогда, на пути к сокровищу, перед нами замаячили берега Вест-Индии (мы ошиблись в расчетах, положившись на числа из загадки с тучными и тощими колосьями), и один матросик, решив, что с него хватит приключений, попросил Эдварда отпустить его на свободу. При этом он изъявил желание забрать накопленную долю в пятьдесят гиней, сославшись на мое обещание наградить всю команду, чуть только мы прибудем на острова. Эдвард велел ему встать. Простофиля вытянулся во фрунт, словно был одним из твоих солдат-наемников. Эдвард позаимствовал у Пью пивную кружку и ударил матроса по голове. От удара тот повалился на пол, но вскоре поднялся. Эдвард снова воспользовался кружкой. Матрос упал и поднялся опять. Эдвард велел бросить бедолагу за борт, и вся наша братия сгрудилась вокруг недоумка. Никто не осмелился перечить Эдварду — матросу за отсутствием поддержки светило отправиться на корм рыбам, но тут вмешался Соломон.
