— Что говорите? Не слышу. Еще рому?
Бонс принес бутылку — таков был мой второй приказ. Я влил ее в глотку морскому псу и пожелал долгой жизни, но тот опять, мне назло, выкашлял весь ром пополам с кровью. Бонс, рассвирепев от подобного кощунства, объявил, что я выбрал не то оружие. Я возразил, что капитану, возможно, придется по вкусу виски, и отдал свой третий приказ: скомандовал Бонсу принести бутылку ржаного пойла. Его-то я и влил в рот Черному Джону — до последней капли. Больше он глотать не мог и с последним стоном захлебнулся в роме, виски и собственной крови.
Больше убивать было некого, поэтому мы покинули трактир старой Мэри. Я оставил ей несколько гиней — и мертвых пиратов в придачу.
Извозчик Эдварда дожидался нас у питейной «Пегас» и отвез всех, кроме меня, в Честон. Эдвард остался за старшего, а я тем временем решил немного прогуляться. Эдвард просветил меня относительно лучшего места для знакомства с дамой — церковь Всех Святых у Тауэра. Хоронили там временно, зато вдовушки наведывались постоянно. И, как заметил мой друг, постоянно же нуждались в утешении.
Я, однако, отправился прямиком к Кромвелю — точнее, к его голове, которая и впрямь одиноко торчала на пике. Остатки волос развевались на лондонском ветерке, кожа съежилась и потрескалась, как башмак нищего, — а уж мне было с чем сравнивать. Зубы все сохранились, хотя жевать им теперь было нечего, кроме унижения. Висела голова давно, и никто уже не оказывал ей внимания, как раньше. Впрочем, кто-то, видимо, поворачивал ее раз или два, судя по кривой ухмылке. Голова таращила глаза в глубь Вестминстерского дворца. Я проследовал за ее взглядом и пришел на могилу — не в прямом смысле этого слова. В ней покоились останки совсем иного рода — куски мраморного стола, разбитого до неузнаваемости. Когда-то он гордо возвышался близ южных ступеней Вестминстер-Холла — там, где я отыскал одни обломки. Расколотая крестовина и обломки некогда изящно гнутых ножек лежали внавалку, что тела нищих в общей могиле, где похоронили Тома. В скором времени, не сомневаюсь, руины этого символа монархии, столь ненавидимой Кромвелем, поглотит земля. Преступление Кромвеля — попытка избавиться от королей — еще слишком свежо в памяти, а расколотый стол оставался напоминанием о нем, как голова самого преступника на пике.
И хоть королевскому столу уже не суждено было трещать под тяжестью пиршественных блюд, он сумел шепнуть мне несколько слов. Точнее, цифр. На одном из осколков в форме надгробия были вырезаны числа, словно кто-то нарочно оставил их для меня.
1-1-4-4-5-7-9-12-14-14-14-15-18-18-19-19
Я приподнял камень, чтобы проверить, не откроет ли он еще чего-нибудь, как вдруг сзади раздался окрик. Я повернулся. На меня во весь опор несся стражник со шпагой наголо — красный плащ так и реял по ветру. Я наспех запомнил числа, что было нелегко, учитывая мое крайнее нежелание сложить голову рядом с Кромвелевой, уронил плиту и потянулся к ножу. Одним трупом больше, одним меньше, а убийство в самом Вестминстерском дворце зачлось бы мне повышением во флоте у Старого Ника.
Потом я увидел второго стражника, который несся ко мне, как первый, и тоже размахивал клинком. Беда, говорят, не приходит одна. Я вспомнил об этом и не стал дожидаться, пока меня похоронят, а поднял руки и поприветствовал гостей криком «Да здравствует король!». Те готовы были проткнуть меня, но замешкались, и я угостил их ударом ножа. Они оба свалились в яму. Видно, в этот день двойная беда пришла не ко мне.
Один из стражников упал на камень, которого я не заметил. Он был не мраморным, а красноватым — с виду обычный круглый булыжник, он легко помещался в ладонь. Приглядевшись, я различил на нем цифры. Это был второй шифровальный круг — точь-в-точь как на рисунке у Эдварда в Библии, даже меньше. Тут-то мне и пришла в голову мысль, что они парные. Я даже понял, как их совместить.
Интересно, видел ли Эдвард круг на камне? Если видел, то не заметил второе колесо. Король пытался вырезать всю его семью. Кромвель пытался уничтожить королевский род. Что же связывало эти события?
На разгадку этой тайны у меня ушли годы, а подсказка Эдварда не помогла, а только усложнила дело.
* * *
Я встретил своих в Честоне, где мы и затаились на несколько дней — убедиться, что констебли нас не ищут. Я ничего не сказал Эдварду об открытии, но с тех пор держал круглый камень в кармане, как Эдвард — свою Библию. Мне было приятно подтвердить его правоту относительно кладбищенских вдовушек. Я даже выдумал незнакомку с желтыми, как лен, волосами.
Несколько дней нам жилось вольготно, как лордам: спали мы вволю, ночью бродили по окрестностям. Однажды Бонс спросил Эдварда о Библии, и тот ответил, что стащил ее вместе с часами. Больше Бонс не заводил разговоров о ней, да и не очень-то хотел, так как дело не касалось выпивки. Затем извозчик вернулся, следуя приказанию Эдварда, и отвез нас на склад у реки. Эдвард знал свой город не хуже, чем я — бристольские закоулки.
Из укрытия мы смотрели, как грузят суда до Ньюкасла, Сандерленда и других городов. По возвращении на «Линду-Марию» команда тотчас провозгласила меня капитаном, и мы скоро разбогатели, захватив те самые корабли. Один был битком набит хрусталем. Мы обменяли его на табак, а тот продали шотландцам. Другой вез самый разный товар, за который, если помнишь, нам тоже изрядно перепало.
Человеку для жизни нужна пища и вода, но нашему брату требуется кое-что сверх того, и коль скоро капитан обязан печься о подчиненных, мне пришлось утолить их желание. Сундук Черного Джона был поднят на палубу. Команда сгрудилась вокруг него. Им до того не терпелось увидеть богатства старого скупердяя, что они принялись палить в воздух и чуть не продырявили паруса. Я разрубил сундук, и из него хлынули сокровища: золото, серебро, каменья, перстни, ожерелья, сабли, ножи, мушкетоны и прочие драгоценности, каких мы в жизни не видали. Я раздал все своим людям. С меня было довольно двух исполненных желаний. Я получил, что хотел — «Линду-Марию» и второй шифровальный круг.
С тех пор я поклялся собрать собственные богатства. Продувной бестии больше ничего не было нужно от дохлого морского пса. Команда клялась мне в верности до хрипоты.
Спустя годы мы как-то попали в шквал, да такой сильный, что в каюте слетело зеркало со стены, и из-за него выпал пергамент. На нем Черный Джон записывал имена всех, кто задолжал ему хотя бы пенс. Мое имя там тоже стояло. Черный Джон зачислил меня в мошенники и приговорил к смерти. Эдварду досталось не меньше, что в его годы можно считать достижением.
Я назначил Эдварда штурманом, ибо, несмотря на молодость, малый он был не промах. Да и найдется ли лучший способ держать его на виду?
