— Сам дурак… — незлобиво ответил тот, оценив шутку. — А плевать, кстати, надо три раза и при этом стучать по твердому. Ага, и обязательно через плечо. Я, правда, не помню, через какое именно…
— Что за глупости ты несешь? Похоже, та бутылка, что мы распили позавчера, все-таки не была последней. Признавайся, утаил от товарища?
— Э нет, Гюнтер… — серьезно ответил тот. — Коньяк здесь совершенно ни при чем. Меня на Восточном фронте солдаты научили. Говорят, что у русских это самая верная примета.
— Ты опять?! То партизаны, то русские… Сколько можно, Дитрих. Судьба не любит того, кто постоянно дергает ее за усы.
— Фи, Гюнтер… Разве можно так о фрау? Какие еще усы? Это ж не фельдфебель. А вот девушки очень даже не возражают, когда паренек посимпатичнее обратит внимание на их бантики. Ради этого они их в косы и заплетают… Чтоб было с чем повозиться и аппетит пробудить…
— Пошляк.
— А ты — зануда и ханжа. Не волнуйтесь, господин второй пилот… Нас с тобой тут даже гестапо не отыщет, случись что непредвиденное… — хохотнул весельчак Дитрих. — Так что можешь смело дергать свою судьбу за что только ухватишь. Хоть всю ночь подряд…
— Избавьте меня от своего тупого солдафонского юмора, господин барон. Постыдились бы предков. Лучше пойду досыпать… Принимайте дежурство, обер-лейтенант.
— Свободен, Гюнтер… Не напрягайся, старина… Иди отдыхай, а я пока попытаюсь понять разницу между сном в кресле и сном на лежанке. Хотя, если судить по твоему запухшему лицу — в лесу спится гораздо лучше. Что, в общем-то, и неудивительно: в кабине самолета воняет только бензином, моторным маслом и нашим потом, а не сапогами и нестираными носками шести солдафонов. Хайль…
— Хайль…
— Кстати, не в службу, а в дружбу. Поторопи фельдфебеля с завтраком. И пусть тот, кто на пост заступит, мне кофе принесет.
— Могли бы и не напоминать, господин барон… — проворчал сменившийся пилот. — Твои аристократические причуды, Дитрих, каждому известны.
— Не сметь пререкаться со старшими по званию, господин лейтенант! — заорал в спину своему товарищу весельчак барон, громко хохоча во все горло. — А то я за ужином твою порцию шнапса выпью…
Сменившийся с дежурства немец легко выпрыгнул из люка на травку, пренебрегая трапом, и показал оставшемуся в самолете товарищу два пальца. Имея в виду, конечно же, находящегося в кабине напарника. Потом, потянулся с хрустом, глубоко вдыхая промозглый лесной воздух, помахал руками, сделал несколько приседаний и, высоко вскидывая колени, резво побежал к сторожке.
«Шесть плюс два? — вычленил и суммировал в уме случайно полученную информацию Малышев. — Совсем фрицы страх потеряли… Хотя, если взглянуть с другой стороны, некоторая логика в этом прослеживается: чем меньше людей привлечено к операции, тем выше степень секретности. А наш оберштурмбанфюрер наверняка больше всего опасается утечки информации. Да и обнаружили мы их самолет, чего там лукавить, совершенно случайно. Если б Колька не услал меня готовить пути отхода, никто на этот аэродром ни в жизнь бы не наткнулся… Так что обвинение в халатности придется снять как не выдержавшее критики. Восемь человек… А это значит — двое спят после ночи, двое — дежурят у самолета, остальные четверо — готовят пищу и занимаются… самоподготовкой. И все рассредоточены. Максимум — пары. Отличный расклад! Даже Колесникова подключать не придется, сами со старшиной управимся…»
Он задумчиво поглядел на ту часть самолета, где размещалась кабина, машинально потирая мочку уха.
«Заманчиво, конечно, но потом придется дожидаться здесь солдата с кофе. А если он замешкается или не один заявится? Да и Кузьмич обеспокоится. Нет, зря рисковать не буду… Никуда пилот не денется. Сперва с остальными разберемся».
Глава восемнадцатая
— Слышь, Степаныч, а ты как умудрился сухим остаться? — поинтересовался капитан Пивоваренко. — Раздевался, что ли?
— Не… Наш ефрейтор секрет Христа знает… — хохотнул Петров. — Ходит по воде аки посуху.
— И в самом деле? — только теперь Корнеев обратил внимание на то, что его ординарец единственный из всей группы одет в совершенно сухую форму. — Ты как речку переходил?
— По мостку… — не совсем понимая, чего от него хотят, ответил Семеняк.
— По какому еще мостку? Где? — оживился командир.
— Обыкновенному… Как из лесу вышел, свернул с дороги направо, а дальше — тропка сама к речке вывела. А там мостик с берега на берег переброшен.
— Что же ты сразу не доложил?
— Да как-то к слову не пришлось… — пожал плечами Семеняк. — Да и не ставил мне никто такой задачи: мосты искать.
— Согласен, — кивнул Корнеев. — Это хорошо, что мостик. А то водичка в речке слишком бодрящая. Теперь хоть на обратном пути купаться не придется.
— Разрешите спросить, товарищ командир, — придвинулась поближе к Корнееву младший сержант Мамедова.
— Конечно, Лейла. Слушаю тебя… — замедлил тот шаг. — Что-то важное?
— Вы только не смейтесь, — замялась девушка.
— Обещаю, не буду, — заверил ее майор. Но потом все же не утерпел и пошутил, ответом подразумевая, что девушка интересуется им. — Я не женат и детей не имею…
Реплика была столь неожиданной, что Лейла не удержалась и хихикнула.
— Да ну вас. Я же серьезно…
— Ладно, не обижайся. Ну чего спросить хотела, говори?
— Скажите: вам не страшно?
Вопрос прозвучал не слишком четко, но Корнеев понял и ответил со всей искренностью.
— Конечно, страшно, Ляля. Совершенно не боятся смерти только клинические идиоты. И не верь, когда говорят, будто на войне ко всему привыкаешь… К этому нельзя привыкнуть. Особенно — к гибели товарищей. Взять себя в руки, не думать о смерти — это да, можно и нужно. Инстинкт самосохранения в человеке самой природой заложен. Иначе вымерли б давно… Но на то нам дадены ум и воля, чтобы побороть в себе страх, когда цель дороже жизни. Хотя, если вдуматься, смерть совершенно не страшна. Еще запорожские казаки — воины, веками оберегающие южные границы Руси от татар и турков, поговаривали, что смерти бояться нечего. Поскольку, пока мы живы — ее нет. А когда она заявится — нас уже не будет. Я уверен, что и у казахского народа тоже найдется похожая пословица. Правда?
— Да… — подтвердила Лейла.
— Ну вот видишь. А почему спрашиваешь? Ты же не первый год на фронте? Да и не отправила бы тетя Ира с нами трусиху.
— Это только с непривычки так кажется, что в разведке страшнее… — вклинился в разговор ефрейтор Семеняк. — Михаил Иванович как-то упоминал, а я запомнил термин — психологический фактор… Если вокруг одни враги, значит, и опасность погибнуть выше. Тогда как на самом деле на передовой у рядового пехотного Вани гораздо больше шансов поймать шальную пулю или осколок. А тут — как у Христа за пазухой. Ни бомбежек, ни артобстрела… Если только наши шуметь не начнут. Тьфу-тьфу-тьфу. Смекаешь, о чем я, дочка?
— Спасибо, Игорь Степанович.
— Пустое, дочка. Не стоит благодарности. Мы все через это прошли. Вот если подобное чувство у тебя на пятом и дальше задании появляться станет, вот тогда следует насторожиться и прислушаться к нему. Потому что это уже интуиция сработает. А в первый-то раз…
— Слышь, Степаныч, у тебя в вещмешке, случаем, диплом психолога не завалялся? — с усмешкой поинтересовался Пивоваренко. — А то мне бы тоже консультация по некоторым жизненно важным вопросам не помешала.
— В смысле: пить или не пить? — подхватил шутку ефрейтор Семеняк. — Ответ однозначный: пить… но в меру.
— Группа, слушай мою команду. Отставить зубоскальство. Подтянуться. Поправить снаряжение. Приближаемся к реке… Соблюдать тишину при подходе. Усилить внимание.
* * *
Странный народ — люди. Все б им куда-то повыше взобраться. Память о Всемирном Потопе, затопившем все равнины и долы, гонит их в горы, что ли? Прекрасная широкая долина, живи и радуйся, так нет — башню с одной стороны взгромоздили, монастырь — с противоположного боку возвели.
И если такой выбор места по отношению к военному объекту еще более-менее понятен, то культовое сооружение зачем на косогор поднимать? Чтобы оказаться во время молитвы поближе к Богу? Так для Всемогущего и Вездесущего Творца и Создателя лишняя пара метров по вертикали ничего не значит. Словом, морока одна… Зато, пока на молебен поспеешь, изрядно запаришься… Хорошо хоть луна перестала прятаться, решив наверстать свое за те несколько часов, что еще оставались до рассвета.
Пройдя буквально несколько сотен метров, Петров тронул за рукав идущего впереди Гусева.
— Иван, а ты хорошо бегаешь?
— Не понял вопроса, товарищ капитан?
— Я к тому, старшой, — объяснил сапер. — Что за полчаса можно и больше чем три километра пробежать, верно?
