— Вообще-то да… Только я все равно не…
— Понимаешь, Ваня, нам что важно? Чтобы фрицы начали эвакуацию груза преждевременно. Верно? Верно. А для этого требуется не просто шум поднять, а переполошить их как следует. Согласен?
— Ну да. За этим мы и…
— А я вот, Ваня, лично очень сильно сомневаюсь, — продолжил Петров, — что какой-то трах и бабах посреди голого поля их настолько впечатлит, что они тут же бросятся нарушать собственные планы и инструкции. Смекаешь?
Гусев остановился и развернулся к Петрову.
— И что?
— А давай-ка мы вот этот фугас не у дороги заложим, а прямо под стенами монастыря прикопаем? Как считаешь, когда рванет у них прямо под ногами, фрицы скорее из своего укрытия к аэродрому ринутся?
— Наверняка, — кивнул Гусев. — Но командир…
— Корнеев нас с тобой пожалел, чудак человек… Дал запас времени для отхода. Но ведь мы побежим очень-очень быстро, правда, старшой? Зато шансы выманить фрицев существенно возрастут. Да и Хохлова скорее увидим. Только он из ворот покажется, а мы уже тоже там.
— Это да… И все-таки приказ был…
— Ну что ты, Иван, в самом деле, как зеленый первогодок? Сам же отлично знаешь, что в разведке все предусмотреть и просчитать нельзя. По времени мы укладываемся? Укладываемся. Точное место установки фугаса на карте отмечено? Нет. Сказано — в стороне от дороги. Мы и установим в стороне. А что, совершенно случайно, рядом с местом закладки монастырская стена оказалась, мы не в ответе. Приказ запрещающий взрывать монастырь был?
— Нет…
— Вот видишь… — усмехнулся сапер. — Ну так что, рискнем?
— А давай… — Гусев и сам отлично понимал, что подобная акция будет куда эффектнее предложенной Корнеевым. Ведь если немцы свой таинственный груз и в самом деле прячут в монастыре, то после такого взрыва они обязаны покинуть рассекреченную территорию.
— Тогда вперед, старшой, — приказал шутливо Петров. — Шевели копытами! Время идет, а под каменный фундамент подкапываться — это тебе не картошку окучивать. Хорошенько попотеть придется.
— Ничего, капитан, кто потеет, тот не мерзнет, а не потеют только покойники… — отшутился старший лейтенант и прибавил шагу.
Серая громада старинного монастыря вполне отчетливо просматривалась на фоне еще темного предутреннего неба. И чудилось в ее хмурой настороженности что-то чуждое, зловещее и совсем не по-христиански враждебное к людям. Казалось, что это старинное святилище, последнее прибежище для страждущих духом, храм — повидавший на своем веку слишком многое, опаленный войной и смертью — уже и сам боялся окончательно спятивших человечков и отторгал их. Проклиная и отказывая в защите…
* * *
Кузьмич уже заждался.
Укрывшись чуть в стороне, старшина время от времени нетерпеливо поглядывал на сломанную верхушку дерева: вдруг не та сосна? В предрассветной полумгле и ошибиться недолго. Свою часть маршрута он преодолел даже быстрее, чем рассчитывал. То ли на южную опушку фрицы чаще наведывались за сушняком и больше расчистили подлесок, то ли — с северной стороны кустарник сам по себе рос гуще, но Телегин добрался до условленного места меньше чем за полчаса. Ничего и никого не встретив по пути…
Хотя и не безрезультатно. Примерно в полутора километрах от аэродрома — в притихшем на ночь лесу звук разносится так же хорошо, как над водой, но из-за многократного эха точное расстояние определить почти невозможно, — Кузьмич услышал характерный гомон. В лесу таились люди. И судя по производимому шуму — много. Не меньше десятка. Но к непосредственной задаче, поставленной капитаном, это наблюдение не имело отношения. Все-таки не родная уссурийская тайга, тут повсюду фрицы…
Малышева тоже услышал издали. Тот шел, не придерживая ветки, позволяя кустам и деревьям недовольно шелестеть, упруго скользя влажной от росы листвой по ткани одежды. Но из того, что командир не топал наобум, старшина понял: эта небрежная торопливость капитана вызвана не непосредственной угрозой, — и чуть-чуть высунулся из своего укрытия.
— Ты уже здесь, Кузьмич… — сразу же заметил его Малышев. — Хорошо! Что интересного видел?
— Ровным счетом ничего. По эту сторону поляны ни людей, ни техники.
— Совсем?
— Рядом с аэродромом — чисто, — подтвердил старшина. Потом добавил, на всякий случай: — Но фрицы в лесу есть. Точное расстояние не скажу. Километр или полтора. Но не ближе… Лес чужой, эхо непривычное, — прибавил, объясняя: — Примерно, с отделение. Пойти взглянуть?
— Нет. Наверняка там залегло в засаде то самое оцепление, о котором я предупреждал Степаныча. Но нам, если не поднимем стрельбы, оно не помеха, а Корнееву о фрицах ефрейтор доложит. У нас с тобой, Кузьмич, задача куда интереснее будет. По непроверенным пока данным — на аэродроме постоянно находится два летчика и шесть человек охраны. Смекаешь, о чем я?
— А то… — понимающе хмыкнул старшина. — Двое — летчик и солдат, это отдыхающая смена. Еще двое — в таком же составе, дежурят у самолета. Остается — три солдата и фельдфебель.
— Почему фельдфебель?
— Без старшего немцы пост не оставят. А для офицера — слишком малочисленный гарнизон. Если к каждой пятерке рядовых по лейтенанту выделять, то это ж какую прорву лейтенантов подготовить надо?
— Ничего, — ухмыльнулся Малышев. — Вон у нас на каждого сержанта по полтора капитана.
— Сравнил… — хмыкнул Кузьмич. — Где мы, а где вермахт.
— А летчики? Они же тоже офицеры.
— Ну вы даете, товарищ капитан… — чуть ли не с укоризной проговорил Телегин. — Где Крым, где Рим, а где — папа римский? Хотел бы я видеть хоть одного летуна, понимающего толк в караульной службе. Вон спросите при случае нашего Серегу: сколько раз ему на посту стоять доводилось или разводящим выходить? У летчиков для этого БАО имеется.
— Спорить не буду, — замял лишний треп Малышев. — Ты, Кузьмич, у нас ротный старшина — значит, тебе виднее. Так вот, товарищ Телегин. Наша с тобой задача: в самые кратчайшие сроки, тихо и незаметно сделать из всей этой занимательной немецкой математики один сплошной минус. Как думаешь: управимся вдвоем, или позовем на помощь?
— Оно, конечно, по-всякому бывает… — привычно огладил усы Телегин. — Но, считаю так, командир: сдюжим. Вряд ли нас тут специально натасканные на диверсантов «волкодавы» дожидаются. А парочку-другую обычных фрицев, а хоть и эсэсовцев или десантников — уложим.
— Тогда, — потер ладони Малышев, — выдвигаемся поближе к строениям. Оценим диспозицию… Потому что провернуть все это надо без шума и пыли. Чтоб даже птичек не всполошить. Чтоб…
— Тихо!.. — старшина вдруг вскинул руку, ухватил офицера за плечо и силой заставил присесть.
Понимая, что это неспроста, Малышев, хоть и ничего не услышал, послушно опустился на корточки и вопросительно повел бровями, мол: «Ты чего?»
— Идет кто-то… — одними губами произнес Телегин и указал пальцем направление. Аккурат за спину капитану. Тот попытался обернуться, но Кузьмич только крепче сжал его плечо и отрицательно мотнул головой: «Не шевелись!»
Малышев замер, а мгновение спустя уже и сам расслышал негромкий хруст валежника под тяжелыми шагами. Положившись на опыт и реакцию старшины, капитан отслеживал события только по звуку и тому, как менялось выражение лица у Кузьмича. И тут немец, которому наверняка тоже действовала на нервы лесная тишина, стал для храбрости негромко напевать:
— Дойчен зольдатен унд официрен, дас ист майне фройнде, их бин гратулирен!.. Партизанен пух-пух, русс капитулирен, дойчен зольдатен унд официрен…
Ладонь Кузьмича тут же отпустила плечо Малышева, и капитан максимально осторожно развернулся на хрипло каркающий голос. Хотя мог и не усердствовать — поющий человек не слышит практически ничего, кроме себя и удерживаемой в голове мелодии.
Немецкий солдат остановился, не доходя до разведчиков шагов десять. Но он стоял во весь рост, и потому его плотная, рослая фигура была отчетливо видна в расширяющихся к опушке просветах между деревьями, тогда как капитан со старшиной прятались в кустах, в глубине леса. Немец постоял немного, вытянув шею и вглядываясь в чащу, но, естественно, ничего там не увидел. Тогда он отставил в сторону автомат, расстегнул брюки и присел на корточки, для равновесия ухватившись одной рукой за ближайшую ветку.
— Ох, гут…
Старшина Телегин среагировал беспощадно и мгновенно, как привык поступать на охоте на опасного хищника. Капитан Малышев еще только нашаривал на поясе ножны, когда Кузьмич, в несколько широких, скользяще-лыжных шагов, оказался за спиной тужащегося солдата и, зажав фашисту ладонью рот, быстро перерезал оцепеневшему от испуга и неожиданности врагу горло. Выждал пару секунд, пока тот перестанет дергаться, и тихонько уложил на бок неподвижно скорчившееся тело.
