он чувствовал себя нищим, потому что не мог позволить себе те виды отдыха, которыми занимались его друзья, например катание на лыжах. Михаил замечал тонкие социальные различия между собой и друзьями из более обеспеченных семей: например, как они вели себя за столом, как разговаривали. Когда вам не хватает денег на жизнь, вопрос денег, классовой принадлежности и положения в обществе может стать очень заметным. Известно, что ощущение «чуждости» может отрицательно сказаться на самооценке, а это, в свою очередь, вредит психическому здоровью.
Слушая споры о деньгах, ребенок приучается к мысли, что деньги играют очень важную роль. Возможно, этим объясняется аргумент, который используют многие патологические игроки, принявшие участие в нашем исследовании, – они играют в надежде выиграть «большие деньги», хотя большей частью проигрывают. В детстве они уяснили, что деньги важнее, чем здоровье или хорошие отношения, и эта точка зрения укрепляет их в намерении выиграть крупную сумму.
Однако дети не только присутствуют при подобных ссорах. Что еще вреднее, их заставляют принимать участие в финансовой деятельности семьи. Часто это значит, что они должны помогать родителям оплачивать счета – то есть брать подработки. Это наводит нас на мысль о парентификации: требование найти работу, чтобы финансово поддерживать семью, можно считать еще одной формой этого феномена.
Мать Дастина хотела, чтобы он очень рано научился оплачивать квитанции. «В двенадцать-тринадцать лет я узнал, как оплачивать квитанции. <…> Мама говорила, чтобы я сел рядом, и начинала объяснять: “Так, я должна оплатить вот эту”, и она заходила в онлайн-банк». Подобные финансовые задачи не соответствовали его психологическому и эмоциональному развитию. Научившись оплачивать квитанции, он стал выполнять обязанность, которой должна была заниматься его мать, – и это означает, что он в раннем возрасте столкнулся со стрессом. Когда Дастину приходилось решать финансовые задачи, с которыми он не мог справиться, он чувствовал себя неудачником, и это подрывало его уверенность в себе.
На протяжении большей части своего детства Макс работал на семейный бизнес. «Это была не игра, а работа», – говорит он. Макс отдавал этой работе все время, свободное от уроков, и у него не оставалось возможностей общаться с друзьями или отдыхать. Макс похож на других патологических игроков, которых мы интервьюировали: он сообщил, что в детстве страдал от нехватки денег, и подчеркнул потенциальную возможность сорвать крупный выигрыш. Его завораживают стратегии, позволяющие выигрывать больше денег, и он даже посетил специальный семинар, чтобы узнать, как правильно делать ставки на скачках. В игре Макса больше всего интересует возможность выигрыша, и это еще раз доказывает, что у разных игроков разные цели. И хотя большинство играет, чтобы на время спрятаться от своих проблем, другие полностью сконцентрированы на выигрыше, надеясь, что им удастся выйти из бедности и забыть о тех тяготах, с которыми они столкнулись в детстве. Это тоже можно считать косвенным проявлением эскапизма.
Однако не все игроманы стараются компенсировать игрой нехватку денег, от которой они страдали в детстве. Для некоторых игромания стала формой бунта против финансового уклада их семьи. Например, Эвелин утверждает, что относится к деньгам абсолютно не так, как ее родители: «Они только и думают, что о работе и заработке – никаких развлечений, – а я их полная противоположность. Я стараюсь больше развлекаться, а деньги меня не волнуют. <…> Не вижу, какой смысл работать всю жизнь и не использовать деньги, которые ты накопил».
В детстве Эвелин не разрешали свободно тратить деньги, поэтому, став взрослой, она выработала беззаботное отношение к тратам. Ее поведение полностью противоположно тому, к чему ее принуждали, пока она была ребенком. Взбунтовавшись против экономности (и прижимистости) родителей, она открыла еще один захватывающий способ потратить деньги – делать крупные ставки в казино. Любая крайность, будь то неразумные траты или избыточная склонность к накоплению, является нездоровой и требует внимания.
Мы уже выяснили, что люди, страдающие от игровой зависимости, часто сталкивались в детстве с финансовыми проблемами. Важным фактором является сам стресс, сама постоянная обеспокоенность нехваткой денег, при этом ее причина (связана ли бедность с поведением родителя-игромана) имеет меньшее значение. Ребенок, наблюдающий за тем, как его родители ссорятся из-за денег, подвергается большей опасности в будущем стать патологическим игроком. Возможно, в родительской семье деньгам придавалось такое значение, что дети невольно приучались ставить финансовое благополучие на передний план. Возможно, они понемногу поверили, что крупный и легкий выигрыш позволит им решить все финансовые (и не только) проблемы. К сожалению, подавляющему большинству игроков остается об этом только мечтать.
Комбинация стрессовых факторов
Факторы, которые мы описываем в настоящей главе, не возникают сами по себе; как правило, они вытекают один из другого. Подобная картина характерна для психических расстройств и зависимостей. Поэтому мы вынуждены отказаться от медицинской модели, в рамках которой возникновение зависимости объясняется исключительно биологическим сбоем. Однако этот процесс, как становится очевидно из настоящей книги, отличается сложностью и вариативностью. Он формируется в течение всей жизни под воздействием взаимодействующих между собой факторов. Например, насилие часто сопровождается парентификацией, а родительское пренебрежение связано с финансовыми проблемами.
Один из наших респондентов, Робби, столкнулся практически со всеми разновидностями детской травмы, которые нам удалось определить. Он подвергался эмоциональному и сексуальному насилию, парентификации и многим другим стрессовым факторам. Он вспоминает о случаях парентификации, когда ему приходилось разделять обязанности, которые, по идее, не должны были его беспокоить:
Я был старшим из четырех детей, и мне постоянно говорили, что я должен быть «ответственным». Я считал, что несу ответственность за множество разных ситуаций, которые случались, пока я был маленьким. В четыре года мне пришлось расстаться с моим псом Тедди, он был моим лучшим другом. И я думал, что это я несу ответственность за то, что отдал его. В раннем детстве я несколько раз болел и получал травмы. Мне казалось, что это я виноват, что родителям приходится платить за лечение.
Далее Робби описывает, как он боялся оказаться «безответственным» и как страдал от стыда и вины, если вел себя слишком по-детски:
Родители заставляли меня ходить в церковь. Бога там представляли как мстительное божество, которое насылает неприятности в наказание за плохое поведение. То есть я всегда был сам виноват. Мне было одиннадцать, и я учился в четвертом классе, когда ко мне стал приставать наш учитель. И хотя он признался, ему не запретили работать в школе. Наверное, со мной что-то было не так. В двенадцать ко мне приставал актер из заезжей карнавальной труппы. Когда мне было шестнадцать, меня поймали на
