— Она за бабушкой все повторяет, копирует ее.
Максим нажал кнопочку на маленьком пульте — отключил сигнализацию — и открыл перед Наташей дверцу. Наташа и не заметила, как за разговорами они прошли уже изрядный путь до машины. Думала, как было бы здорово, если бы ее папа был такой же, как Максим. Любил бы ее так же, как Максим любит свою Катюху. Но ее папа… Какой он, Наташа даже не знает. Наверно, такой же злой, как и мама, раз они уживаются вместе уже столько лет. Она едва ли не каждый вечер слышит, как за тонкими стенами «хрущевки» они постоянно ругаются. Когда Наташа была младше, воспринимала это как норму. Но сейчас уверена: так нельзя! Даже если мама чем-то недовольна, неужели трудно сказать папе об этом тише?! С каждым днем Наташе становится все неприятнее жить в такой атмосфере, тем более, что увидела разницу, встретив человека, который не кричит даже на бессовестных учеников… Утешала себя только тем, что она уже взрослая, и скоро станет независимой от родителей — во всех смыслах. Надо просто потерпеть и подождать. А как только исполнится восемнадцать — найти работу и бежать хотя бы на съемную квартиру.
Чтобы подъехать ко входу в Наташин подъезд, надо было сделать круг вокруг всего дома. Со стороны двора Наташиных окон не было, а вот с обратной стороны… Проезжая мимо, Наташа выглянула — на кухне горел свет, и у окна стоял мамин силуэт. Ничего не сказала Максиму об этом, но подниматься в квартиру сразу расхотелось. Мама еще не спит, готовит допрос…
— Хочешь, вместе поднимемся? — решил Максим попытать счастье еще раз.
Большинство окон уже были темными, и Максим заглушил мотор, во-первых, чтобы не будить жильцов, а во-вторых, потому что по правилам дорожного движения нельзя стоять во дворах домов с работающим двигателем.
— А ты, и вправду, упрям! — сделала девушка неутешительный для себя вывод.
— Ты тоже сопротивляешься — дай бог! Ну, так что ты мне ответишь?
Наташа опустила голову и задумалась. Может, так действительно будет лучше? Она бы уступила сейчас, если бы не боялась так своей мамы.
— Наверно, дома уже все спят, — соврала она. И сглотнула назревающие слезы.
— Тогда я просто провожу тебя.
— Нет! — всхлипнула девушка. — Вдруг она стоит у двери и высматривает меня в глазок…
Учитель вздохнул. Потом снова повернулся к ней.
— 3-2-3, 6-9-5. Это мой телефон. Если что — позвони. Хорошо?
Наташа кивнула.
— Запомнила номер? Повтори.
— 3-2-3, легко. Потом 695. Почти 6-9-6. Я запомнила.
Мама встречала Наташу сразу за дверью. Не дав девчонке даже разуться, грубо схватила ее за предплечье.
— Кто тебя привез? — с негодованием спросила мама.
— Не твое дело! — резко ответила Наташа и попыталась вырваться.
— Кто тебя привез? Отвечай! — снова закричала мама.
Наташе все же удалось освободиться от маминых «объятий».
— Да никто не привез! — завопила девчонка. — Я сама пришла! Я гуляла по городу!
— Не ври! Я тебя видела в машине!
— Ты перепутала!
— Твоя кофта слишком особенная, чтобы перепутать! Ты же специально надела яркую, чтобы привлекать мужиков!
— Дура!!! — завизжала Наташа на весь дом сквозь слезы.
За «дуру» мама с размаху ударила ее ладонью по лицу. Наташу аж немного повело в сторону, но она устояла на ногах и упрямо повторила, только уже не для соседей, а специально для мамы, растягивая это слово, как самый сладкий мёд:
— Ду-ра!
— Ах ты, дрянь! Как ты смеешь так со мной разговаривать?!
Женщина схватила дочь за волосы и стала таскать ее по всей прихожей. Наташе было трудно сопротивляться: она маленькая, а волосы длинные — мама ухватилась надежно. Сквозь собственный плач Наташа различила только одно из маминых нравоучений, самое, видимо, безобидное:
— …У нее экзамены на носу, а она мужиков обслуживает!
Мама дергала ее голову туда-сюда с таким остервенением, что Наташа ревела исключительно от физической боли, а вовсе не от обидных слов, как раньше. Поймав момент, девчонка с силой пнула своей неразутой «шпилькой» мамину ногу чуть ниже колена, а женщина взамен швырнула ее головой об стенку. И, наконец, отпустила волосы. Наташа едва успела почувствовать, как напоролась подбородком на деревянную полочку под зеркалом, — и сползла по стене на пол. По маминым щекам потекли слезы. Она еще пару минут стояла и смотрела на свою дочь, потом нервно развернулась и, прихрамывая, ушла к себе, громко хлопнув дверью комнаты.
Наташа стояла перед зеркалом в своей комнате и пыталась стереть с лица подтёки щедро намазанной с утра туши для ресниц. На нижней челюсти жгла кожу огромная красная ссадина. По-настоящему больно стало только теперь. Ненавидела весь мир. Ненавидела всех и так сильно, что звонить Максиму не захотела. Свернулась клубочком в кресле и плакала до тех пор, пока не закружилась голова. А потом просто вырубилась, даже не раздевшись.
Наутро ссадина превратилась еще и в синяк ужасного фиолетового цвета. Наташа пыталась замаскировать ушиб тональным кремом, но это не получалось. Тогда просто махнула на все рукой — ну и пусть все видят, как с ней обращаются родители!
Внутренняя агрессия порождает внешнюю. На уроке географии, когда молоденькая учительница, та самая, которая клеилась к физику, вызвала Наташу к доске, Наташа по-хамски заявила:
— Не хочу!
— Я не спрашиваю, хочешь ты или нет, — возразила географичка. — Ты не готова к уроку?
— Готова.
— Тогда иди к карте.
— Идите к черту, — произнесла Наташа и посмотрела на учительницу с такой ненавистью исподлобья, что та сразу отстала. Правда, потребовав, чтобы Наташа покинула класс.
Вот здесь отличница-Наташа послушалась: получив заслуженную двойку с припиской «за хамство», встала и ушла с урока под непонимающие взгляды других учеников.
— Извините меня! — поймала она чуть ли не за руку молодую географичку, когда после звонка та вышла из кабинета и направилась в сторону учительской.
Географичка долго-долго смотрела своей ученице в лицо. Между ними неприязнь из-за Максима, это очевидно, но так глупо соперничать в столь неравных «весовых категориях»…
— Кто тебя побил? — высокомерно уточнила Людмила Геннадьевна, указав кивком на Наташин подбородок.
— Мама, — тихо призналась та.
— Сама заслужила или попала под горячую руку?
— Все сразу.
— Запиши название крема, очень хороший, синяки за пару дней исчезают…
На перемене перед следующим уроком отвела в сторону Белякова. Честно и жестоко призналась ему:
— Я люблю другого человека. Встречаться я хочу только с ним.
