пирса. На берегу ее ждал Корректор. Улыбнувшись, он взял Агнию за руку и, приветливо кивнув Герману, увел девушку прочь от озера.
* * *
Небо вспенилось серыми облаками, угрожая обрушить дождь на взволнованную поверхность озера. Ветер гнул к земле кустарники на берегу и разносил по сырому воздуху истошные крики чаек.
Герман, поеживаясь от холода, замер у пирса. Прошло уже два часа с того момента, как Агния должна была пройти сеанс Стирания. Ему представлялось, как Корректор увлажняет гелем мраморный лоб и виски Тростинки, накладывает на них электроды, блестящие после обработки антисептиком, и нажимает на сенсорные кнопки прибора, готового сжечь дотла память Агнии. Конечно же, она не вспомнит, что Герман ждет ее на берегу озера в условленном месте – как забудет и его самого. Но Герман надеялся, что внутренний порыв направит Тростинку к озеру, где он станет первым другом в новом для нее мире. Возможно, тогда бы ему удалось искупить свою вину…
Агния не пришла. Герман еще раз посмотрел на часы и, вздохнув, направился к лечебному корпусу.
В холле у широкого панорамного окна сидел Корректор и задумчиво смотрел, как мир снаружи полыхает грозой. Капли дождя струились по стеклу, и казалось, что это были слезы небес.
– Где Агния? – спросил Герман. Он намок под ливнем и дрожал от холода; вода стекала с одежды и собиралась лужицами у ног.
– Мне очень жаль. – Корректор состроил печальную мину. – Сегодня утром, когда я собирался отвести Агнию на Стирание, я обнаружил ее мертвой в своем номере. Она покончила с собой.
* * *
В просторном кабинете, наполненном ярким светом, приятно играла классическая музыка и упоительно пахло лавандой. Напротив Германа сидел Куратор – во всяком случае, так этот человек попросил к нему обращаться – и читал информацию на встроенном в столешницу дисплее.
– Я рад вашему возвращению, Герман. – Куратор поднял взгляд и расплылся в улыбке. – В материалах «Атараксии» говорится, что вы близились к успешному завершению программы Коррекции, но затем у вас случился небольшой срыв, вызванный одним досадным инцидентом. После этого вы добровольно согласились на процедуру Стирания.
Герман развел руками и неловко улыбнулся. Вчера его выпустили из «Атараксии» – без единого воспоминания о том, кто он такой. Теперь ему предстояло возвращение в общество под чутким контролем Куратора, который с радушным выражением на лице продолжал свою восторженную речь:
– Результаты вашей Диагностики безупречны! Я рад, что вы с новыми силами возобновите службу во благо общества. Идемте, я провожу вас на рабочее место. Не переживайте, через пару дней вы вернетесь в форму. Стирание ликвидировало негативные воспоминания и эмоции, но ваши навыки быстро восстановятся.
– А чем я занимаюсь? – растерянно поинтересовался Герман, когда Куратор встал из-за стола и подошел к нему ближе.
– У вас, Герман, важная и почетная профессия, – Куратор, похлопав его по плечу, ободряюще улыбнулся.
* * *
Спустя неделю после Стирания Герман полностью втянулся в работу. Говорят, когда-то он был мрачным и раздражительным, но Герман пожимал плечами, когда слышал от коллег истории о своем недавнем срыве: сейчас он жил в абсолютной гармонии с мыслями и поступками.
Он посмотрел на часы, висевшие на стене кабинета. До конца рабочего дня оставалось пять минут. Если он поторопится, то успеет вынести еще одно заключение. Герман потер глаза и уставился на дисплей, где высветились результаты постнатального исследования очередного незапланированного ребенка.
Население годами предупреждали о необходимости согласования беременностей с Селекционерами, но работы у Германа все равно не убавлялось: каждый день он просматривал десятки карт недозволенных детей и принимал решение, кого из них оставить в обществе, а кого – убрать навсегда.
Герман пробежал глазами по столбикам цифр. Риск возможного агрессивного поведения субъекта НР-1103 составил три процента, и Герман, зевнув, напечатал заключение: «Полная элиминация».
В начале была тишина
В начале была тишина. Но постепенно к ней присоединились глухие удары капель, бьющих о мрак. Тихий шум дождя…
Он пробудился в сырой, стягивающей темноте – и не знал, как здесь оказался. Ничего не видел и не помнил. Тьма пожирала воздух, просачивалась в легкие, смолой растекалась по конечностям, лишая их силы.
Вспышки озарили сознание: он вспомнил свое имя и вспомнил про палец.
Его звали Азария. Древнее имя, которым нарекли его родители. Кто они, живы ли, где их искать – Азария сказать не мог. Кровь шумела в голове, мешала сосредоточиться. Мрак заливал глаза, и тело отказывалось шевелиться. Где он?
Палец… Когда Азария был мальчишкой, ему велели наколоть дрова во дворе. Он делал это и раньше, но только под присмотром старших. В этот раз ему доверили выполнить работу самостоятельно. Детское сердце переполняло наивное чувство важности, и в груди плескалась радость: теперь он взрослый, он сам наколет дрова!
Азария промахнулся и угодил топором по большому пальцу. Тот отскочил в сторону, на сочную зеленую траву, и яркое летнее солнце искрилось в капельках крови.
Он помнил, как кричал от боли, повалившись на землю и зажав руку. Неподалеку развешивала белье мать: Азария видел, как она, стоя к нему спиной, перекидывала ветхие простыни через веревки. Заливаясь слезами, он звал маму, но она так и не повернулась…
Азария попробовал пошевелить покалеченной рукой. Кажется, к нему возвращалась чувствительность. Кончики четырех оставшихся пальцев соприкасались с чем-то шершавым, похожим на грубую ткань, а ноги и плечи упирались в твердое. Да, он лежал. И все тот же мрак перед глазами поглощал звуки дождя где-то снаружи. Но ему было сухо. Азария чувствовал, что тело словно покачивает: иногда его трясло, а иногда – слегка подбрасывало. Где же он?
Еще одно воспоминание вспыхнуло в голове. Стояла рыжая осень, когда Азария ощутил первые признаки недуга. Головокружение и боли, разрывавшие мозг. Рвота и постоянные обмороки. Ближайший врач – в сотнях километров от их деревни. Так продолжалось около месяца, пока он не упал во дворе дома. Азария лежал на студеной земле и чувствовал, как его четырехпалую ладонь лижет верный пес, словно умолявший хозяина подняться и поиграть с ним. Но встать Азария не мог, и глаза его выела тьма. Он думал, что навсегда. Но ошибся.
Ужас дрожью пробежал по нервам, дыхание сперло, и пальцы обожгло льдом – в одно мгновение Азария все понял.
Он в гробу! Умер, и его похоронили! Но он выжил, очнулся, как и все те несчастные люди, о которых Азария слышал когда-то из рассказов стариков. Люди, впавшие в летаргический сон –
