Внезапно ступил на открытую площадь. Как многолюдно! Оживленно. Под ногами клочки и обрывки теней. Еще не разглядел ни одного лица - но как уже утомился от их рассыпчатых и жирных, как восточный плов, речей. Напрягшись, отгоняя прочь рой речей, работая несуществующими локтями, проникал глубже в толпу. Проходу не давали слова и бесцеремонные фразы.
- На Мастере шапка горит.
- Мастер - соперник безнадежный.
- Я предпочитаю молчать, но рок велит высказаться.
- А я бы хотел выйти наружу. Там горы зла! Кому-то же нужно их разгребать.
- Это дело рук Мастера. Зло по недосмотру Создателя.
- У Создателя нет любимой дочки. У Создателя отмирает душа без женской ласки!
- Создатель слеп, он не видит уродцев, которых плодит Мастер. Они оба в отчаянии!
- Нет, они даже не пресыщены.
- У них другие интересы.
- Нас нужно искать на пыльной полке.
- Лучше найти выход к юному дьяволу, чем затеряться в кунсткамере бога...
Наконец увидел их лица. Положительно умные. В меру озабоченные, в меру порочные. На его глазах проделывали разные чудеса. На языке вертелось: "Астровары не шарлатаны, астровары придумали их". На его глазах проникали друг в друга, выходя наружу между лопатками, из правого плеча, из пупка и в паху. Обменивались телами, по-приятельски похлопывая друг друга по плечу.
Сначала стремительно старели - с шоу, музыкой, громкими стихами, заводными, не воспроизводимыми на человеческий лад песнями, с коралловыми масками, с обнаженными грудями, из сосков которых струился благовонный дым. Достигали порога смерти, счастливо чихали - и начинали в обратную сторону жить. Стремительно молодели, успевая все вспомнить и насладиться прожитыми мгновениями.
Затем по очереди усыпляли друг друга. Превращали лики друзей в полированное серебро. Гладкое, как зеркало. Гляделись в лики друзей, как в зеркала... И отчего-то видели одного Дьяченко. Но в отражениях он был не такой, каким себя представлял. Он был астроваром. Из его плеча вырастала прекрасная девушка. Иногда в зеркалах проскальзывал Оззо. Не бог-монстр, а величавый конь-единорог. На его спине восседала знакомая девушка, выросшая из плеча Дьяченко.
Без джостика и мышки человек необратимо сходил с ума.
Вот астровар коснулся лба соседа, и тот в мгновение ока превратился в вязкую бурую массу. Подобную мокрой глине. Скинув камзол, астровар взялся ваять. Лепил страстно, не соблюдая пропорций, подчиняясь прихотям ветра на площади и собственному безумию. Сырое творенье уже захватывало воображение, уже влекло, уже влюбляло в себя... Пигмалион вызывал на дуэль каждого, кто оказывался рядом. Бился с ним в кровь, но не убивал. Подводил к творению и на глазах неудачливого соперника похотливо гладил глиняную любовь, совокуплялся, а когда кончал, творение вновь обретало обличье соседа. Как ни в чем не бывало тот сообщал некую истину. Пигмалион ее тут же забывал или проматывал, как проматывают отцовское наследство. Или пропивал, выхватив из рук бродячей нищенки кувшин ледяного вина. Утолив жажду и требовательный рок, какое-то время бесцельно бродил по площади. Как сомнамбула, не видя никого перед собой, не вслушиваясь в чужие истины, готовясь отдаться новому приступу созидания...
Один такой Пигмалион, насильно отлученный от своей мнимой любви, привел Дьяченко к Эрза. На вытянутой вперед руке астровара сидела тень голубя. Еще с десяток теней внизу жадно подбирали крошки.
- Твоя душа еще трепещет? - не глядя на человека, обратился к нему карлик.
- Мне холодно, - стыдясь своей слабости, признался Валька.
- Ты слишком торопишься, человече. Ведь ты не прошел и половины пути.
- Я в пути? - изумился Дьяченко. От такого открытия его бросило в пот. Астровар увлеченно продолжал кормить тени птиц. Но вот, подкинув одну из теней в небо над площадью, все так же молча подвел человека к астровару. Тот неподвижно лежал на брусчатке. Эрза небрежно перевернул ногой незнакомца на спину. Им... ею оказалась юная девушка с грудью такой неописуемой красоты, что ее могла захотеть даже родная сестра. Надавив крючковатыми пальцами на плечо Дьяченко, Эрза заставил его посмотреть в твердый сосок. Когда сосок впился в правый глаз человека, будто проткнул его насквозь, Валька увидел новый город.
Город находился высоко в горах. Ни деревца, ни травинки - лишь отборная брань. Город пытались взять штурмом враги. Осыпали его стены, точно отравленным просом, тучей стрел. Били из камнебойных машин. Посылали на смерть птиц и людей, засыпав в их глотки порох, раздав им в руки по зажженному фитилю... Все было напрасно. Город астроваров был уже мертв. Но смерть, сомкнувшая плотное кольцо на зубцах крепостных стен, была неприступна.
У одной из башен - с алым родимым пятном на стене - терпеливо поджидал Эрза. Наконец, увидев, что на него смотрит Дьяченко, он резким движением изменил направление Валькиного взгляда.
- Погляди сюда, - приказал Эрза и наклонил его голову к голове мертвого астровара - единственного в городе астровара-воина. И снова человек повиновался. Он приник к остекленевшему глазу мертвеца, око вдруг покрылось пузырьками, кипение усилилось, обожгло правый глаз Дьяченко, и только тогда он смог увидеть третий мир астроваров.
- Я вижу мир, подобный лабиринту Виораха, - безотчетно чему-то радуясь, доложил человек.
- Нет, скорее, ваши миры можно уподобить моим органам, конечностям, различным жизненно важным системам.
- Например, почкам?
- Ни в коей мере! Почки - это возмутительно! Я вообще настаиваю на том, что ты не имеешь права сравнивать внешние миры и внутренний порядок астроваров! Это привилегия...
Дьяченко не услышал последних слов карлика. Внезапный порыв ветра, ворвавшийся на крепостную стену, унес их в горы. На мертвой башне пробили часы. Кольцо смерти лопнуло, и в город с четырех сторон хлынули войска ворога. Но это случилось тогда, когда человек был далеко отсюда. Его взгляд по-прежнему опережал смерть.
...Они стояли посреди зеленого поля, над которым опрокинулось маленькое голубое озеро. С тростником, росшим сверху вниз, касавшимся макушки Дьяченко. С утками, несшими пестрые яйца на макушке Дьяченко. С цикадами, затеявшими безобидный спор на макушке Дьяченко.
Проведя рукой по волосам, вспугнув уток, цикад, скинув прочь пестрые яйца, Валька огляделся. Слева, подминая короткую, как трехдневная щетина, траву, пасся единорог. Вид его был спокоен и полон достоинства. Оззо водил рогом по опрокинутому озеру, накалывал на рог красных рыб, а копытами топтал свои и чужие страхи. Глядя на единорога, Валька впервые за долгое время вдохнул полной грудью.
Наконец Эрза решил открыть карты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
