- Эй ты, алкаш гребаный! - крикнул ему водитель, поленившись выйти из кабины. - Пойди в "Шабо" и опохмелись, чертов сын!
С этими словами он швырнул Вальке под ноги смятую купюру. Машина, газанув, резко сорвалась с места.
"Шабо" так "Шабо". Хотя "Кэп" ближе. Но там сильно накурено. Эх, скрипнув костями - наверное, все в округе слышали этот скрип, - Дьяченко поднял пять гривен и повернул обратно. Прошел метров сорок, все так же пошатываясь, косясь виновато на крест Ильинской церкви. В баре совершенно тупо и без удовольствия выпил пару бокалов пива. И только тогда, когда лизнул взглядом голое дно бокала, дошло до него: "Блин, я же опаздываю! Хек убьет меня! Что ж ему сказать про эти чертовы сувениры? Будь они неладны!"
Всю дорогу, пока учил ноги заново ходить прямо и без дрожи в коленях, Валька бубнил под нос себе разную белиберду: "Сувениры - родинки Адама. Или лучше так: фисташки тщеславия..." Спустя примерно четверть часа, готовый к самому безжалостному разгону, он вдруг обнаружил в офисе клиента полный разгром и кучу ментов. Такой поворот событий застал Вальку врасплох.
Рыженькая секретарша, уронив голову на руки, сидела в директорском кресле. Ее худенькие плечики заметно вздрагивали, огненные, отливающие новехонькой медью волосы беспризорно рассыпались по черным подлокотникам и краю стоявшего тут же стола. "Ну и ну - Машка! Что она здесь делает? - удивился Дьяченко. - Рабочий день черт-те когда конч..." Он осекся, случайно переведя взгляд на часы, висевшие слева на стене, как раз напротив стола директора. Стрелки с привычным благодушием отмеряли новое время - 18.49. "Не может быть! - Валькины брови полезли вверх. - Выходит, меня не было меньше часа! Как же тогда..."
Машка мгновенно среагировала на его голос: слетев с кресла, кинулась ему на шею.
- Валечка-а-а!! - зарыдала, захлюпала носом, глотая слезы и звуки. Младший лейтенант, командовавший обыском, попытался было остановить ее:
- Гражданка, не положено!
Но Машка прямо послала его: - Да пошел ты!
А потом обратила к Дьяченко полные слез глаза: - Валечка, Ивана Степаныча убили! У-у-у, гады! На моих руках бедняжка умер!
- Да погоди, не реви! Что было-то? - испуганно озираясь, спросил Дьяченко.
- Откуда ж я знаю, Валечка! Что было!! А-а-а! Я ведь не видела, когда это с ним... А он сказал...
- Что он сказал?!
- Последние слова его: "Маша, где мой единорог?" А мне откуда знать? Искали, Валь, единорога! А он как сквозь землю провалился! Не знаешь, кто мог взять единорога? Валь, искали ведь единорога...
От горя секретаршу зациклило. Дьяченко, больше не смея взглянуть ей в глаза, нащупал в кармане изувеченный сувенир. "Бессмыслица какая-та. Не верю, чтобы из-за него убили Степаныча... Ну в чем, в чем его смысл?!" - тяжко вздохнув, Дьяченко быстро провел по глазам рукой, будто спеша избавиться от страшного наваждения. Убрал руку - а перед ним все те же заплаканные, цвета разбавленной марганцовки глаза. "Нет, кроме смысла жизни, искать что-нибудь другое - пустая трата времени", - решил Валька, поворачиваясь к выходу. Но в последний момент его остановил властный окрик:
- Гражданин, как я догадываюсь, вы лично знали покойного?
Дьяченко, не оборачиваясь, так и встал как вкопанный: голос явно не младшего лейтенанта. Точно не его. "В каком-то мире я его уже слышал", попытался вспомнить Валька.
декабрь 2002 - июль 2003 г.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
