Но все-таки я догадывался, что все мысли ее были в ту минуту о Рубе. Не обо мне. Может, она думала о его руках, как они касаются ее, берут ее. Держат. А может, вспоминала смех или слова, разговоры. Этого мне никак не узнать.
Руб опоздал на ужин, наш старик его хорошенько отчитал, еще и за то вдобавок, что тот бросил Октавию одну. Я постарался при этом не присутствовать. Как только Руб покончил с ужином, я отправился со двора, забрать Пушка.
На улице похолодало, и настроения не было.
После всего.
Подморозило так, что мы сразу же накинули капюшоны, а изо рта у нас вылетал пар.
У Пушка из пасти тоже шел пар, особенно когда на него напал кашель. Мы, заторопившись домой, ускорили шаг.
Потом мы тупили в телик.
Я посмотрел на брата. Он почувствовал мой взгляд.
— Чего? — спросил он.
Я сидел на диване, Руб — на обшарпанном стуле.
— Октавия ушла?
Он посмотрел.
Сначала в сторону. Потом на меня.
Да.
Таков был ответ, и Руб знал, что его можно и не озвучивать. И я понимал, что Руб может ничего не говорить.
— У тебя есть новая?
И вновь ему можно было не отвечать.
— Как ее зовут?
Он помолчал, потом сказал.
— Джулия… Но не волнуйся, Кэм, — я еще ничего не сказал.
Я кивнул.
Я кивнул, сглотнул и крепко пожелал, что лучше бы Октавии такого не доставалось. За Руба в тот момент я не беспокоился ни капли. Я думал только о бедной девушке и вспоминал, как несколько лет назад Сару бросил один парнишка. Это ее убило, особенно когда она узнала, что у того была и другая девушка.
Мы с Рубом возненавидели чувака, который так обошелся с Сарой.
Мы его хотели прикончить.
Особенно Руб.
А теперь он сам стал этим парнем.
В какую-то секунду я чуть не заговорил с ним об этом, но в итоге лишь сидел дурак-дураком и смотрел на лицо Руба, в профиль. В нем не было никакого раскаяния. Он вроде вообще не думал о своем поступке.
Джулия.
Оставалось лишь догадываться, что там за Джулия.
Единственная проблема Руба была в том, что Октавия хотела знать все точно, и неделя еще не кончилась, а она пришла еще раз.
Они с Рубом отправились во двор, и через несколько минут Октавия одна прошла через дом на улицу. Заметив меня, она сказала: «Увидимся, Кэмерон», — и улыбнулась той же храброй улыбкой, как в последний вечер. Только на этот раз слезы в ее зеленых глазах были заметнее, вода поднялась выше, едва не проливалась. Мы постояли в коридоре, Октавия, поуспокоившись, сказала напоследок:
— Увидимся, Кэмерон.
— Да не. — Я тоже улыбнулся ей. Мы оба знали, что никто не видится с Камероном Волфом — по крайней мере из тех, кто не бродит по улицам целыми днями.
На этот раз она просила ее не провожать, но я тайком вышел на крыльцо и смотрел, как она уходила.
— Прости, — прошептал я.
Я думал, что последний раз вижу Октавию, девушку Руба.
Я ошибся.
Идем дальше
Мне холодно.
Без куртки.
Вышло так, что я забыл ее в переулке, и вот брожу с моим псом, ежась на ходу.
И впервые злюсь.
— Что там? — рыкаю я, но ответа нет. Мои уши ловят только шаги его лап и цокот когтей по дороге. И его дыхание. Морозное дыхание.
Похоже, мы бродим без цели — впотьмах шатаемся по улицам.
Сердце у меня сочится кровью.
Одиночеством.
Кровь стекает мне на ноги и брызжет на дорогу.
Боль из переулка одолевает меня, я спотыкаюсь.
Падаю.
И вот — неподвижно распластан на холодном днище города.
Окровавленный.
Подыхающий.
Скоро я снова чувствую рядом пса. Слышу, как он садится, потом ложится подле меня. Кладет морду мне на плечо, и его дыхание щекочет мне кожу.
Открываю глаза и краем зрения вижу его. Он спит, но ждет.
Ждет, чтобы я встал и зашагал дальше.
7
Джулия, конечно, оказалась полнейшей халдой. Больше мне о ней и сказать-то особо нечего. Халда (если вдруг вы не в курсе) — это девушка, которую можно назвать шлюховатой или гниловатой, но все-таки не проститутка в полном смысле, нет. Она постоянно жует жвачку. Много пьет и курит напоказ. Называет тебя педиком, голубцом или дрочилой с милой гримаской на лице. Носит разрисованные джинсы и майки с глубоким вырезом, не стесняется светить буферами. Украшения: от умеренного до обильного, возможно, с сережкой в носу или в брови для бунтарской оригинальности. Ну и, конечно, косметика. Иногда ее намазано килограммы, особенно если у нее на лице водятся прыщики, хотя чаще халда выглядит, в общем, довольно симпатично. Что она говорит и делает — вот там обычно она показывает себя страшилой.
Ну а Джулия?
Что сказать?
Она была шикарная. Блондинка.
И она была халда из халд.
— А это, значит, Кэмерон, — сказала она, впервые увидев меня.
Жуя при этом резинку с пониженным сахаром, которую так рекомендуют стоматологи.
— Привет, — сказал я, а Руб подмигнул мне.
Я понимал, к чему он мигает. Что-то вроде «Неплохая, а?» или «А ты б не отказался, верно?», или еще проще: «Клевые буфера, а?». Гаденыш.
Как вы можете догадаться, я поскорее смылся: эта девица выводила меня из себя на раз-два. Оставалось лишь надеяться, что Руб не поведет ее смотреть, как я околачиваюсь возле дома той Стефани. С Октавией я мог смириться — у нее было какое-то благородство. Великодушие. А эта! Она, скорее всего, тоже назвала бы меня «одиноким чертилой». Или ляпнула бы что-нибудь типа «Возьмись за ум!», или повторила бы какие-то фразы за Рубом, надеясь, что его обаяние впитается и в нее. Вот уж ни в жизнь. От меня не дождется (хотя, боже мой, как-то подумал я, гляньте на нее. Это же тело из «Инсайд спорта», провалиться мне!).
Но нет.
Я решил.
Вместо того чтобы действовать им на нервы, околачиваясь дома, я решил пойти в кино и действовать на нервы кому-нибудь там.
В холодную ветреную субботу, когда отцу не понадобилась моя помощь, я посмотрел целых три фильма кряду, потом сгонял в Глиб и уж оттуда отправился домой. Вечером я спустился в подвал и несколько часов писал свои слова, ощущая, как внутри меня все, что я есть, сдвигается и переворачивается.
Я уже лежал в постели, когда пришел Руб и завалился в свою, у противоположной стены. Он хохотнул раз-другой, потом мне пришлось выключить свет, и он сказал:
— Ну, Кэм?
— Что «ну»?
— Какие соображения?
— Насчет чего?
— Насчет Джулии.
— Ну… — начал было я, не желая его поздравлять с этой халдой, но и совать нос в их дела тоже не хотелось. Раненая темнота в комнате качалась и мялась, и я сказал: — По-моему, она ничего.
— Ничего?! — Руб восторженно повысил голос. — Да она, бляха-муха, просто королева, если хочешь мое мнение.
— Так я и не хочу, я ведь не спрашивал? — заметил я. — Ты меня спросил, я ответил.
— Умник нашелся. — Я посмеялся. — Ты нарываешься, что ли?
— Нет, конечно.
— Смари, блин, у меня…
Голос Руба стих, и он отключился, оставив меня одного в пульсирующей вокруг ночи.
И я лежал и час за часом не мог уснуть — думал про модель с обложки журнала в парикмахерской, потом про экзотическую супермодель из рекламы, которую крутили в кинотеатре. В своих мыслях я был с ними. В них. Один. Какие-то мгновения я думал даже о Джулии, но это было уж слишком. В смысле, извращения извращениям рознь. Даже для меня.
Утром о нашем с Рубом вечернем разговоре мы не вспоминали. Он поглощал на кухне ломти бекона, опять куда-то собираясь, а я оставался дома, потому что назавтра к школе надо было кое-что сделать.
Естественно, я знал, что Руб со своей Джулией, и все продолжилось по схеме.
Миновало недели две, все шло нормально. Обычная рутина.
Отец вкалывал как вол, тянул трубы.
Миссис Волф по-прежнему ходила убирать чужие дома да по нескольку смен пахала уборщицей в больнице.
Сара горбатилась сверхурочно.
Стив, как всегда, побеждал на футбольном поле, ходил на свою офисную работу и жил в съемной квартире со своей Сэл.
Руб гулял с Джулией.
А я писал дальше свои слова — когда у себя в комнате, когда в подвале. А еще несколько раз таскался в Глиб, больше уже по привычке, чем с какой-то целью.
И вот.
Пришел день, который все изменил.
Он… Я не знаю, как это объяснить.
Все это казалось совершенно нормальным, но в то же время как бы немного перекошенным.
Я, как обычно, слонялся по улицам.
И дотопал до пригорода, до Глиба, даже сам не сознавая, что туда иду.
Пришел туда, посидел, постоял, потоптался, даже поклянчил в уме какой-нибудь — любой — перемены.
