Включив свет, я увидел в дальнем конце обитую войлоком дверку в погреб.
Простукивать монолитные бетонные стены ямы не было никакого смысла и я полез в подземелье. В ближнем углу справа от двери стояла молочная алюминиевая фляга и всё. Ничего, кроме запаха сырости и плесени. На полках пустота, а в отгороженном углу была лишь небольшая куча полусгнившей картошки и пустые мешки. Я поднялся наверх, где заметил лопату. Копаться в этой пованивающей куче руками, пусть и в перчатках, желания у меня не было. Бидон я прихватил с собой наверх, с трудом подняв его сначала в яму, а потом и на пол гаража. Любопытство пересилило и, усевшись на диван, я стал осматривать флягу. Не заметив никаких подвохов, я отстегнул защелку и откинул крышку.
Нет, не зря я сюда пришел. В сорокалитровой емкости были деньги. Много денег. Не мудрствуя лукаво, я поднатужился и перевернул посудину. На пол посыпались пачки. Пачки были разные, в казенных упаковках и по-колхозному перетянутые аптечными резинками. Преимущественно трояки, пятерки и червонцы. К глубочайшему своему удовлетворению, я заметил несколько долларовых брикетов, явно не по сто листов, также перетянутых резинками. Распушив одну котлету, я увидел купюры самого разного достоинства. Кроме долларов были еще две пачки западных дойчмарок. Под конец, из горловины, тяжело бухнув, вывалилась, будто свинцом набитая, большая сварщицкая рукавица. Из грубой замши и густо замотанная крест на крест изолентой. Вскрывать ее я не стал, пора было отсюда убираться.
Поковыряв лопатой в подвале картофельную кучу и ничего под ней не обнаружив, я поднялся наверх и собрал всю добычу обратно в прежнюю тару. Выключив свет, я приоткрыл дверь и оглядел проезд. Снаружи никого не было и я, заперев дверь на оба замка, пошел за транспортом. Тащить на горбу тяжелую посудину к машине не хотелось, да и внимание к себе привлекать не стоило. Хорошо, что сейчас не лето. Летом в это время здесь наверняка людно. Пока я добирался до «копейки», окончательно наступили сумерки. Загрузив в багажник трофеи, я сунул туда же лопату, после чего снова запер гараж на оба замка.
Выехав из города за мост, я свернул на грунтовку, уходящую в лес. В тот самый лес. Заезжать далеко смысла не было, к тому же мне совсем не хотелось здесь застрять. Бидон, неглубоко и с большим трудом. я прикопал метрах в десяти от дороги. Лопату засунул в густой кустарник, шагах в двадцати от захоронки, предполагая, что скоро она мне опять пригодится. Возвращаясь в город через тот же мост, я опустил стекло и на ходу зашвырнул связку гаражных ключей через перила в реку. Осталось избавиться от машины.
Долго я не думал, а сразу поехал в цыганский поселок, который был здесь неподалеку и тянулся вдоль железной дороги. Оно, хоть и недалеко было ехать, но убитая дорога не позволяла переключиться даже на третью передачу. За железнодорожным переездом, в проулке между двумя двухэтажными шедеврами цыганской архитектуры я и оставил «копейку». С незапертой дверью, и с ключом в замке зажигания. Если московские коллеги и отыщут машину, то пусть перед ними оправдываются золотозубые ромалы. Они хитрые, они что-нибудь придумают и обязательно выкрутятся.
Пройдя пару кварталов частного сектора, я снял перчатки и перебросил их через чей-то забор. Только после этого я облегченно выдохнул и зашагал в сторону освещенных улиц и общественного транспорта.
Проснулся я ближе к обеду. Давно я не чувствовал себя таким выспавшимся.
Вернувшись вчера домой, я сначала замыл от гемоглобина Воронецкого полы, потом принял душ и начал раскулачивать холодильник. Выставив на стол все, что осталось от пиршества с коварной отравительницей, я налил себе полный стакан коньяка. Очень хотелось снять стресс, да и было, что отметить. Благоразумно ограничился бутылкой коньяка, которую не торопясь употребил в одно лицо. На две бутылки шампанского я даже не стал смотреть. Может быть, именно поэтому, голова у меня сегодня не болела и особого похмелья в молодом растущем организме не ощущалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вместо похмельных ощущений в голове лениво теснились мысли о завтрашнем дне. Не сказать, что на душе было тревожно, но простым для меня этот день быть не обещал. Интересно, героем меня объявят сразу или по обыкновению, сначала помотают нервы? Лучше бы объявили сразу. Тем более, что до майских праздников и, соответственно, до раздачи слонов времени не так, чтобы много. И надо будет еще появиться у Светланы Сергеевны. Стол, как ни крути, Пане Борисовне возместить придется, а еще нужно подготовить добрую торговую женщину к вызову в прокуратуру. Ибо моими стараниями она теперь свидетель по уголовному делу.
На утренней оперативке мне объявили, что на время служебной проверки относительно применения мной табельного оружия, от службы я отстранен.
– Кому мне передать дела, Алексей Константинович? Там сроки! – с легким сердцем обратился я к руководству, краем глаза наблюдая, как вытягивается лицо Зуевой.
– Ничего никому передавать не надо, думаю, что эта проверка недолго продлится! – Данилин отмахнулся, – Ты пока будь в кабинете, мало ли кому еще сегодня понадобишься. Сиди и жди. Ты меня понял? – я послушно кивнул.
Значит, какая-то движуха уже началась. На фига меня искать по городу «семерке», если можно комфортно подхватить объект на выходе из РОВД? Хотя и прокуратура по мою душу тоже может побеспокоиться. Ладно, в кабинете, так в кабинете.
Следователи здоровались со мной учтиво, но смотрели на меня, словно на медведя, которого вывели на прогулку. Вроде бы и дрессированный, и в наморднике, но хрен его знает, что у него, то есть, у меня, на уме. Зверь, он и есть зверь. Как будто застрелил я не сиженного-пересиженного убийцу, а почетного донора области.
На лестнице меня перехватили Гриненко и Борис. Оба были на взводе.
– Сергей, надо переговорить! – Стас, озираясь, потеснил меня к окну, – Нас с Борей в областное на пятнадцать часов выдергивают. Тютюнник говорит, что москвичи нами интересовались! Их там целых три штуки сегодня прибыло.
Вроде бы не первый год служат, а вон как взбодрились. Надо приводить их в чувство. Идиот Тютюнник, вместо того, чтобы их успокоить, нагнал на них жути.
– И чего нового вам Тютюнник сказал? Чего вы так возбудились? Мы же с вами все это обговорили уже! – Я по-доброму, с незлобливым укором воспитательницы детсада, оглядел оперов.
– Вас в основном спрашивать будут про меня, других вопросов к вам не будет, если только сами лишнего не наболтаете. А про меня говорите только правду. Ну, или почти правду. Станислав, мы же вроде обо всем договорились?! – я всмотрелся в глаза Гриненко.
Стас согласно кивнул головой, это незамысловатое движение продублировал и Боря.
– Еще раз слушайте сюда! Я в пятницу вечером случайно выловил тебя по рабочему телефону и попросил вместе с Борисом подъехать ко мне домой. И только у меня дома вы узнали от меня же, о возможном разбое. Вероятность была невелика, вот вы и не стали шум поднимать. Тем более, что рабочий день уже закончился и никого из руководства в РОВД уже не было. Все! Дальше молчите, как рыба об лед. Ничего больше не знаете, все вопросы пусть задают мне. Понятно?
Товарищи офицеры переглянулись и немного расслабились.
– Главное для вас, это меньше говорить. Да что я вас учу, кто тут у нас в розыске служит, вы или я?! – я насмешливо оглядел напряженных сыскарей.
– Да мы так и допросились в прокуратуре. И своему начальству так же доложились. Но на хера мы москвичам понадобились? – недоумевал Борис.
– Боря, ну как ты не понимаешь?! Воронецкий не только в нашей области наследил! И тебе ли не знать, что сейчас абсолютно все похожие баранки на него мерить будут! Думаешь мало мокрух и разбоев по стране? А он сейчас московским товарищам из своего холодильника ничем возразить уже не сможет. А тут вы такие шустрые и ни хера непонятные опера!
Парни уже справились с нервным перевозбуждением, в которое их вогнал придурошный начальник УР. И это, вместо того, чтобы поддержать и успокоить подчиненных! Надо срочно подогреть ребят очередной морковкой, они ее безусловно заслужили.
