На плечо мне легла ладонь. Потом из моих рук взяли ножницы и осторожно подняли меня на ноги.
Голоса.
Я оказалась в гостиной, под одеялом. Я плакала, тряслась, все тело болело.
Не знаю, сколько я рыдала, но когда подняла глаза, передо мной стояла соседка. Она протягивала мне чашку с чаем.
– Что это?
Я тяжело дышала.
– Мята.
– Спасибо.
Я выпила тепловатую жидкость.
– Сколько времени?
– Третий час.
Она была в тапочках и пальто, из-под которого выглядывала фланелевая ночная рубашка. Мы, конечно, махали друг другу приветственно через лужайку и здоровались во время прогулок, но я ее едва знала.
– Простите, что подняла вас посреди ночи...
– Пожалуйста, доктор Бреннан. Мы же соседи. Я знаю, вы сделали бы для меня то же самое.
Я отхлебнула из чашки. Пальцы оставались ледяными, но теперь почти не тряслись.
– Пожарные еще здесь?
– Уехали. Сказали, что вы можете написать заявление, когда оправитесь.
– Они забрали...
У меня перехватило горло, на глаза навернулись слезы.
– Да. Вам принести еще что-нибудь?
– Нет. Спасибо. Я в порядке. Вы очень добры.
– У вас тут такой погром. Мы прибили доску на окно. Не очень красиво, зато не дует.
– Большое спасибо. Я...
– Пожалуйста. Просто поспите немного. Может, утром все будет выглядеть не так страшно.
Я подумала о Птенчике и испугалась предстоящего утра. В отданной надежде схватила трубку и набрала номер Пита. Гудки.
– С вами все в порядке? Помочь вам подняться наверх?
– Нет, спасибо. Я справлюсь.
Когда она ушла, я свернулась в постели и рыдала, пока не заснула.
* * *
Я проснулась с чувством, что что-то не так. Что-то изменилось. Потерялось. Потом вернулось сознание, а с ним память.
Стояло теплое весеннее утро. В окно виднелось голубое небо и солнечный свет, доносился запах цветов. Но красота не могла вывести меня из депрессии.
Я позвонила пожарным и узнала, что физические улики послали в судебную лабораторию. Я уныло привела себя в порядок. Оделась, накрасилась, причесалась и поехала в город.
* * *
В мешке не было ничего, кроме кота. Ни ошейника, ни жетона. На одной из деревяшек нашли записку. Я прочитала ее сквозь полиэтилен пакета для улик.
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ НЕ КОТ.
– Что теперь? – спросила я Рона Гиллмана, директора лаборатории, высокого привлекательного мужчину с серебряными от седины волосами и неуместной щербинкой между передними зубами.
– Мы уже проверили на отпечатки. Ничего ни на записке, ни на поленьях. К тебе подъедет следовательская команда, но ты же знаешь не хуже меня: ничего они не обнаружат. Окно твоей кухни расположено так близко к улице, что преступники скорее всего подожгли мешок и кинули его с тротуара. Мы поищем отпечатки ботинок и опросим соседей, конечно, но в полвторого ночи в твоем районе вряд ли кто-то бодрствовал.
– Жалко, что я живу не на бульваре Уилкинсон.
– Ты где угодно попадешь в неприятности.
Мы много лет работали вместе с Роном. Он знал о серийном убийце, взломавшем мою квартиру в Монреале.
– Мы проведем исследование твоей кухни, но, поскольку преступники не заходили внутрь, следов не будет. Надеюсь, ты ничего не трогала.
– Нет.
Я и близко к кухне не подходила с прошлой ночи. Не могла смотреть на миски Птенчика.
– Ты работаешь над чем-то, что могло бы кому-то не понравиться?
Я рассказала ему об убийствах в Квебеке и телах с острова Мертри.
– Как они добрались до кота?
– Может, он убежал, когда Пит пришел его кормить. С ним случается... – Укол в сердце. – Случалось.
"Не плачь. Не смей плакать".
– Или...
– Да?
– Ну, я не уверена. На прошлой неделе, кажется, кто-то взломал мой кабинет в институте. То есть не совсем взломал. Я могла оставить дверь открытой.
– Студент?
– Не знаю.
Я описала ситуацию.
– Ключи от дома лежали в сумочке, но та девушка могла сделать оттиск.
– Ты выглядишь разбитой.
– Немного. Я в порядке.
На мгновение он замолчал. Потом:
– Темпе, когда я услышал, что случилось, то подумал на разозлившегося студента. – Он почесал нос. – Но может, это не просто злая выходка. Будь аккуратней. Скажи Питу.
– Не хочу. Он посчитает себя обязанным присматривать за мной, а времени у него нет. Никогда не было.
Когда мы закончили разговор, я отдала Рону ключи от пристройки, подписала отчет о происшествии и ушла.
Хотя машин на дороге почти не встречалось, я ехала до института дольше, чем обычно. Внутренности сжал и не желал отпускать ледяной кулак.
* * *
Это ощущение не покидало меня весь день. Управляясь с делами, я постоянно видела кота. Котенок Птенчик сидит и сучит передними лапками, как воробышек. Развалился на спине под диваном. Выписывает восьмерки вокруг моих щиколоток. Смотрит на меня в ожидании остатков каши. Печаль, преследовавшая меня последине недели, превратилась в настоящую меланхолию.
После работы я пошла в спортивный комплекс и переоделась в спортивный костюм. Я бежала изо всех сил, надеясь, что физическое истощение облегчит душевную боль и расслабит тело.
Я стучала кедами по дорожке, а в голове одна мысль сменяла другую. За думами о коте последовали слова Рона Гиллмана. Убийство животного говорило о жестокости, но и о непрофессионализме. Может, действительно несчастный студент? Или смерть Птенчика предваряет настоящую опасность? От кого? Существует ли какая-то связь с нападением в Монреале? Или с расследованием на Мертри? Может, меня затягивает в нечто большее, чем я думала?
Я бежала все быстрее, и с каждым шагом тело освобождалось от напряжения. Через шесть километров свалилась на траву. Переводя дыхание, я рассматривала крошечную радугу, переливающуюся в струйках от поливальной машины. Удалось. В голове ни единой мысли.
Когда пульс и дыхание пришли в норму, я вернулась в раздевалку, приняла душ и переоделась. Стало чуть лучше, взобралась на холм к зданию Колвард.
Облегчение не продлилось долго.
На телефоне мигал огонек. Я набрала код и подождала.
Черт!
Я снова пропустила звонок Катрин. Как и раньше, она не оставила сообщения, только передала, что звонила. Я перемотала запись назад и прослушала снова. Катрин задыхалась, голос напряженный, предложения обрывочные.
Я проигрывала сообщение снова и снова, но не могла опознать шум на заднем плане. Голос Катрин звучал приглушенно, будто она разговаривала в очень маленьком помещении. Я представила, как она прикрывает рукой микрофон, шепчет, украдкой оглядываясь.
Может, у меня паранойя? Разыгралось воображение после вчерашнего? Или Катрин действительно в опасности?
Солнечные лучи падали на стол сквозь жалюзи яркими полосками. Где-то в коридоре хлопнула дверь. В голове медленно обретала форму мысль.
Я потянулась к телефону.
22
– Спасибо, что нашел для меня время в такой поздний час. Странно, что ты еще в университете.
– Хочешь сказать, антропологи работают больше, чем социологи?
– Ни за что, – засмеялась я, усаживаясь в черное пластиковое кресло. – Ред, не поделишься своими знаниями? Не расскажешь о местных культах?
– В каком смысле?
Ред Скайлер ссутулился за столом. Хотя волосы его уже поседели, борода оставалась красно-коричневой, что объясняло происхождение имени[33]. Он сощурился и посмотрел на меня сквозь стекла очков в стальной оправе.
– Сборища фанатиков. Секты Судного дня. Сатанистские общества.
Ред улыбнулся и махнул мне, чтобы я продолжала.
– "Семья" Мэнсона. "Харе Кришна". "МУВ". "Народная церковь". "Синанон". Понимаешь? Культы.
– Ты используешь слишком широкий термин. То, что ты называешь культом, другие могут посчитать религией. Или семьей. Или политической партией.
Я вспомнила Дейзи Жанно. Она тоже возражала против термина, но тут сходство и заканчивалось. Тогда я сидела напротив крошечной женщины в огромном кабинете. Сейчас я смотрела на крупного мужчину в таком маленьком и перенасыщенном пространстве, что начинала страдать от клаустрофобии.
– Ладно. Что такое культ?
– Культы – это не просто компании полоумных верующих с чудаковатыми предводителями. По крайней мере мне так кажется. Это организации с набором общих черт.
– Хорошо.
Я откинулась на спинку кресла.
– Культ создается вокруг харизматичного человека, который что-то обещает. Он проповедует особое знание. Иногда доступ к древним тайнам, иногда к совсем новым открытиям, в которые посвящен только он или она, иногда к смеси того и другого. Предводитель делится информацией с последователями. Некоторые обещают утопию. Или наоборот. "Только присоединяйся, иди со мной. Я решаю. Все будет хорошо".
– Чем они отличаются от священников или раввинов?
– В культах харизматичный лидер постепенно становится объектом почитания, временами даже обожествления. И тогда он получает абсолютный контроль над жизнями последователей.
