— Польстил, значит? — повторил он.
— Да ладно, шучу, — сказал Микка таким голосом, которого Лерон не только не слышала никогда у него, но даже представить не могла, что услышит когда-нибудь. — Шут-ка!
— Ларисса, привет, — сказал Гиацинт, подставляя щеку, и Ларисса, с лица которой еще не сошло прежнее напряженное, странное выражение, приложилась к ней губами, а потом повернулась к Лерон и сказала:
— Познакомься, Лерон, это и есть автор всех этих работ, Жужка. Наша нижнегорьковская знаменитость! А это Лерон — жена моего дорогого сына. Красивая девушка — и красивая пара получилась, верно?
Жужка смотрел на Лерон с прежней открытой улыбкой, но глаза его вспыхнули — и словно опустели. И в это мгновение Лерон все, абсолютно все узнала о своем муже и этом молодом человеке. Вот почему Микка надевал на нее в их брачную ночь мужские трусы — он воображал, что перед ним Жужка. Вот что он имел в виду, говоря о платье новобрачной с пятнами крови! Вот почему такое мстительное выражение лица было у Лариссы, когда, на вопрос Лерон: «Что это за Жужка?» — она ответила: «А вот это тебе еще предстоит узнать!»
Лерон смотрела в прекрасные черные глаза и понимала, что Гиацинт возненавидел ее с первого взгляда… так же внезапно и бесповоротно, как она влюбилась в него — и тоже с первого взгляда.
* * *
Алёна стояла около памятника Чкалову и смотрела на цоколь. Там была изображена карта маршрутов, по которым летал великий пилот. Раньше, давно, Алёна не понимала, что это карта. Казалось, цоколь памятника покрыт сетью беспорядочных трещин. И она, бывало, долго, с туповатым недоумением, разглядывала эти трещины, пытаясь понять, кому и зачем понадобилось избороздить ими красивый и гладкий камень. Ну, вот и сейчас она смотрела на эту несчастную карту с таким же туповатым недоумением, как некогда — на «трещины». Правда, мысли ее не имели никакого отношения ни к памятнику, ни к самому Чкалову, ни к маршрутам его перелетов.
Только что ей на мобильный позвонила Лада Кунина и с тысячью извинений сообщила, что шоу-дефиле отменяется, переносится на другой день, возможно, на следующей неделе, возможно, еще попозже, но пусть Алёна не волнуется, ей сообщат новую дату. Растерявшись, Алёна спросила, известно ли об этом Галине, которая должна ее привезти в «Пятницу», и получила ответ, что да, конечно, само собой, и ни в какую «Пятницу» никакая Галина не поедет, как и прочие дамы-модели. Алёна вздохнула с подобием облегчения — она ведь не знала телефон Галины и не смогла бы ее предупредить о таких изменениях их вечерних планов. Но штука в том, что она не знала и телефона Ильи… прощаясь, они уговорились, что он приедет прямо в «Пятницу».
— А как же приглашение? — встревожилась было Алёна, но Илья легкомысленно отмахнулся:
— Покажу удостоверение и скажу, что я здесь в интересах своего клиента. Пропустят, адвокатское удостоверение бьет без промаха, не раз проверено!
Решили, что в «Пятнице» они будут держаться подальше друг от друга, чтобы не афишировать свое знакомство (исключительно ради пущего успеха Алёниных разведывательных мероприятий, ведь адвокат — это какой-никакой представитель закона, а убийца Коржакова, коего пытается Алёна установить, этот самый закон, мягко выражаясь, очень сильно нарушил!), а потом, после, Илья отвезет свою новую подругу домой, и… Короче, они оба не возражали, чтобы то, что началось днем, продолжилось ночью. Алёна вспомнила, как он сказал на прощанье, что ему будет ужасно трудно соблюдать конспирацию и не лезть к ней с поцелуями среди толпы народу, а потому он никак не мог уйти, все целовал и целовал ее в прихожей, прижав к стенке, и бормотал между поцелуями, мол, все это просто фантастика. Одной рукой он придерживал подаренную Алёной книжку (ту самую, о приключениях в поезде и страшной мести трем молодым охлобуям), оттого объятия были немножко неуклюжими. А положить книжку он почему-то не догадывался и, придерживая ее локтем, снова и снова бормотал: «Фантастика, фантастика!» Алёне тоже было хорошо с ним, она таяла в его какой-то особенной нежности и неожиданной пылкости, в его восторженной растерянности. Казалось, он долго искал что-то, уже отчаялся найти — и вдруг отыскал, и не мог в это поверить… Кажется, так и не поверил! И, запутавшись в сети поцелуев, они так и забыли обменяться телефонами. Ощущение, будто они давным-давно знакомы, это странное доверие, которое с первой минуты испытывала к Илье Алёна, сыграло дурную шутку с ее памятью. И теперь она не имела представления о том, как предупредить Илью, что она не придет в «Пятницу», что там вообще не состоится мероприятие.
Конечно, не следовало усложнять случившееся: ну, приедет Илья в «Пятницу», ну, узнает на месте, что шоу-дефиле не будет, и… И что? Поедет домой к своей новой подруге? Тогда она должна сидеть дома и ждать его, как Пенелопа?
Алёна Дмитриева не испытывала ни малейшего желания изображать из себя Пенелопу. А вдруг Илья не появится? Ну мало ли по какой причине… Довольно она провела пустых вечеров в ожидании Дракончега! Одно дело — ощущать себя верной супругой, а другое — полной (или худой, нужное подчеркнуть) дурой. Нет, пусть случившееся станет испытанием для Ильи. Если он хочет видеть Алёну снова, то найдет ее телефон. Все решаемо! Он может позвонить Инне и спросить, он может узнать номер у Афанасьева. Или, если не додумается до этого, он может просто приехать к ней — и ждать у подъезда, напевая: «Я здесь, Инезилья, я здесь, под окном!» Впрочем, напевать вовсе не обязательно, достаточно просто ждать. А она пока что заглянет на эту знаменитую выставку знаменитого Жужки, которым так восхищалась Галина.
Она вошла в прохладный холл, купила билет у кассирши, которая не замедлила предупредить ее, что через полчаса выставочный зал уже закроется, кивнула и пошла наверх по лестнице. Сверху навстречу ей сбежал невысокий, очень изящный брюнет, одетый в какие-то живописные лохмотья. В руке он держал кисть, обтирая ее лоскутом ткани. Запах свежей масляной краски смешался с ароматом хорошего парфюма.
Не жалеет на себя духов красавчик. Запах знакомый… А ведь, кажется, зря Алёна обвиняла себя в отсутствии сыскного чутья! Уж не «Agent Provoсateur» ли это? Ну что ж, эти «нотки», этот букет к парню весьма пристал. Такой же… ну вот какой-то такой же, как он.
А кто он, кстати? Кисть в руках… Может, это сам Жужка? Странно только, он что, дорисовывает картины, уже выставленные в зале? Смешно.
Алёна опытным взглядом отметила его очень красивые черные глаза, которые на какое-то непрошеное мгновение напомнили ей прошлое. Воспоминание, впрочем, было мгновенно, с гневом, изгнано из памяти, и Алёна с нарочитым вниманием обозрела веревку, намотанную вокруг шеи молодого человека («То ли с петли, пытаясь повеситься, сорвался, то ли с привязи?» — подумала она с неприязненным юмором), и крохотную медную серьгу в маленьком, по-женски аккуратном ухе… у Игоря тоже были такие же маленькие уши с крохотными мочками, и Алёна, большая любительница задаривать предмет своей невероятной страсти всяческими модными девайсами, ужасно хотела, чтобы он носил серьгу, а он отбрыкивался и ворчал — мол, это только для педиков украшение, хотя это была глупость: разве пираты, к примеру, — педики, а ведь они все, как один, с серьгами!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
