«Обследованием установлено следующее:
Урановая руда найдена в бывшем Шмидебергском железном руднике, добывающем в настоящее время 40 тыс. тонн железной руды в год.
На руднике обнаружено 160 тонн добытой руды со средним содержанием около 1 % урана и 1,5 тонны отсортированной руды с содержанием до 15 % урана (руда отгружается в СССР).
При обследовании получены сведения о том, что уран встречался также и в других шахтах и штольнях, расположенных в районе Шмидеберга (Купферберг, Вольсфальд, Ландек, Арнсберг и другие.
В настоящее время, до проведения детальной разведки, еще нельзя определить возможные запасы урана в недрах Кузнецкого месторождения, но уже собранные при обследовании данные являются вполне достаточными, чтобы ставить вопрос об организации смешанного Польско-Советского предприятия по разведке и добыче урана на Кузнецком и других месторождениях урана на территории Польши».
Переговоры с правительством Польши вело Министерство внешней торговли. Конечно же, было получено согласия на разведку и добычу урана, однако, по мнению поляков, предприятия не должно быть смешанным, а чисто польским.
Как ни странно, но Сталин согласился с предложениями поляков. Уже через десять дней он подписал Постановление Совета Министров СССР № 600–208 сс/оп «Об организации добычи радиоактивных руд на территории Польской республики». В нем советско-польское предприятие, о создании которого писал Берия, не упоминалась. Организовывалась Постоянная советскопольская комиссия «для рассмотрения и утверждения планов геологоразведочных работ, строительства и добычи руды, рассмотрения других вопросов предприятия «Кузнецкие рудники», требующие совместного с польской стороной решения, а также для повседневной помощи рудникам в их работе».
Правда, на должности технического директора, главного инженера, главного геолога, начальника отдела технического контроля назначались советские специалисты, но тем не менее предприятие «Кузнецкие рудники по добыче железной руды, радия и сырья для красок» оставалось польским.
С лета 1947 года здесь начались активные геологоразведочные и поисковые работы. Вагоны с рудой, содержащей уран, отправлялись в СССР на переработку. В тех реакторах, что нарабатывали плутоний для первых атомных бомб, бесспорно, был и уран с рудников, носящих очень русское название «Кузнецкие».
«…Не просто режим, а образ жизни»
О секретности «Атомного проекта» уже сказано немало, но еще явно недостаточно, потому что для каждого человека она была особенной, своей. В зависимости от собственного склада характера, от воображения, эмоций, наконец, даже национальности режим секретности приобретал разные черты, а потому описывается участниками событий по-разному.
Внес свою лепту и профессор Л.В. Альтшулер — один из пионеров «Атомного проекта». в своих воспоминаниях о «затерянном мире Харитона» — так он называет КБ, где создавались первые образцы ядерного оружия, — Лев Владимирович пишет:
«Угнетающе действовал и режим секретности. Это был не просто режим, а образ жизни, определявший манеру поведения, образ мысли людей, их душевное состояние. Преследовал меня один и тот же сон, от которого я просыпался в холодном поту. Снилось мне, что я в Москве, иду по улице и несу в портфеле документы СС (совершенно секретно). И я погиб, так как не могу объяснить, как и с какой целью они туда попали. Но это всего лишь сон. А однажды почти так же случилось со мной наяву. Придя вечером с работы (по счастью, не в Москве, а на объекте) и развернув газеты, которые нам заботливо доставляли на работу, я с ужасом обнаружил среди них секретные документы, которые я был обязан сдать в конце рабочего дня в первый отдел. Однако вместо этого я по рассеянности вместе с газетами положил их в портфель. Моим первым импульсом было доложить о допущенном нарушении режима секретности и сдать документацию. Спасла меня мой добрый гений, моя жена Мария Парфеньевна Сперанская, бывшая, кстати, первым взрывником объекта. Она категорически воспротивилась этому, понимая, конечно, что честность в данном случае наказуема, и очень серьезно. Ночью я держал документы под подушкой, а утром, явившись на работу первым, положил их в сейф, после чего пошел в отдел режима и «сознался», что вчера не успел сдать эти документы и оставил их в сейфе. Такое нарушение, очевидно, не было серьезным и мне его простили».
Во сне ученый «видел» Москву. Родной город в те годы снился многим, так как они уже не надеялись вернуться туда. Строки из песни, написанной физиками, недвусмысленно предупреждали:
От Москвы до Сарова ходит самолет,Кто сюда попал, обратно не придет…
По законам секретности с «Объекта» не выпускали не только в отпуска, но и на похороны отца и матери.
Урок секретности
Секретность в «Атомном проекте» была тотальной! Даже между собой руководители объяснялись на «эзоповом языке». А в Плутониевом институте (легендарной «Девятке») слова «плутоний» и «бомба» никогда не упоминались. Однажды, уже в 70-х, когда, казалось бы, секретность слегка смягчилась я позвонил по «кремлевскому» (то есть защищенному от подслушивания шпионами) телефону академику Андрею Анатольевичу Бочвару и сказал, что министр Славский разрешил мне встретиться с ним, чтобы он рассказал о получении первого королька плутония. И к моему удивлению, академик тотчас же ответил, что никогда ничего не слышал об этом, мол, ничем мне помочь не может… А спустя пару лет, когда мы познакомились ближе, Андрей Анатольевич признался, что даже в своем кабинете в институте, в окружении ближайших сотрудников и помощников слово «плутоний» он не произносит. «Поймите, — сказал он, — секретность у нас въелась в каждую клеточку, и отрешиться от нее мы уже не можем».
Действительно, секретность в «Атомном проекте» пронизывала всех и вся. Исключений не существовало. И об этом свидетельствуют документы «Атомного проекта».
20 апреля 1948 года выходит Постановление СМ СССР № 1274-483 сс/оп «О тов. Музрукове». В нем, в частности, говорится:
«Совет Министров ПОСТАНОВЛЯЕТ:
Считать установленным, что директор комбината № 817 Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Музруков допустил легкомысленное, безответственное отношение к соблюдению секретности…
Начальнику комбината № 817 т. Музрукову за безответственное, легкомысленное отношение к соблюдению секретности объявить строгий выговор и предупредить т. Музрукова о том, что он будет привлечен к судебной ответственности в случае нарушения им правил секретности в дальнейшем».
Чем же провинился знаменитый директор «Уралмашзавода», Герой Социалистического труда Борис Глебович Музруков, если сам Сталин ему объявляет строгий выговор?
Дела на комбинате, где сооружается реактор для получения плутония, идут неважно. Уже несколько раз срываются сроки пуска, и, по мнению Сталина и Берии, необходимо «укрепить руководство». Ефима Павловича Славского понижают в должности до главного инженера, а директором назначают Музрукова. Сталин помнит, что Музруков блестяще справился во время войны со всеми его заданиями. Конечно же, новое назначение для Бориса Глебовича совершенно неожиданное, и одного из близких друзей он просит достать хоть какую-нибудь литературу по атомной энергии. И ему же обещает, что возьмет с собой на новое место работы.
Музруков не подозревает, что отныне он находится под бдительным оком Министерства государственной безопасности. Берия тут же получает информацию о контакте Музрукова со своим приятелем-инженером, который, в свою очередь, обратился к библиотекарю за нужной литературой. По законам «Атомного проекта» лишь МГБ СССР имеет право приглашать на работу специалистов, и только это ведомство обеспечивает работников нужной литературой. Таким образом, Борис Глебович нарушил два правила безопасности.
После проверки чекистами оказалось, что приятель Музрукова «не может быть допущен на работу на комбинате № 817 как человек, не внушающий доверия», ну а библиотекарь «характеризуется как человек, имеющий подозрительные связи». Это и послужило основой Постановления Совета Министров СССР.
Вероятнее всего, оба знакомых Музрукова были безгрешными — просто Берия воспользовался самим фактом, чтобы преподать «урок секретности» известному в стране человеку и на его примере показать, кто именно хозяин в «Атомном проекте».
Новый директор будущего комбината «Маяк» вступил в должность со строгим выговором. А вскоре здесь он получит вторую звезду Героя Социалистического труда. Однако «урок секретности» он запомнит на всю жизнь…
Атом для мира. Но пока секретно…
