Держа револьвер в руке, Глентон заглянул внутрь.
В камине мерцали гаснущие угли. Сухо щелкали часы, и это бесстрастное тиканье действовало Эммету на нервы.
— Джон! — позвал он. — Джон Бракман!
Ответа не последовало, но в темноте послышался стон, а потом тихое рыдание, глухое и булькающее, как будто пробивалось через кляп. И раздавалось равномерное капанье.
Инстинктивно стремясь к единственному источнику света, Эммет шагнул в сторону камина. В душе его проснулась паника. Он даже забыл, где стоит стол, на котором должна быть керосиновая лампа. Прошло немалое время, прежде чем он собрал все свое мужество и нашел лампу.
Теперь оставалось нащупать спички.
И тут Глентон замер. На фоне тлеющих углей возникла из мрака черная рука, что-то бросила в камин.
Вспыхнули маленькие язычки пламени, но рука исчезла прежде, чем разгорелся огонь. А потом из темноты появилось лицо — оскаленная деревянная маска, в которую каким-то дьявольским образом вдохнули жизнь. На белых острых зубах отражался свет пламени, глаза источали красный свет.
Эммет захлебнулся криком и выстрелил. Он не мог промахнуться с такого расстояния. Лицо с грохотом исчезло, а Глентона осыпали острые осколки.
По комнате прокатился низкий булькающий смех, который он уже слышал по телефону. Эммет не мог с уверенностью сказать, откуда раздавался этот смех, но вовремя сообразил, какой трюк с ним проделали, и, охваченный ужасом, развернулся. Дуло уперлось во что-то мягкое — пока Глентон пялился в зеркало, злодей подкрался к нему сзади, — и грянул выстрел.
Раздался стон. Неизвестный противник грохнулся на пол. Тело его начало биться в конвульсиях, а охваченный паникой Глентон стрелял и стрелял, пока агония не прекратилась. Когда грохот от выстрелов утих, в комнате остались только тикающие часы, капающая на пол жидкость да жуткие стоны, по-прежнему доносящиеся из темноты.
Эммет нашел спички и зажег лампу. Его руки были липкими от пота. Пламя вспыхнуло, тени отступили в углы, а Эммет со страхом уставился на то, что лежало перед камином.
По крайней мере это был человек, высокий, крепкий мужчина, голый до пояса, весь в буграх выступающих мускулов. Из ран на массивном торсе сочилась кровь. Мужчина был черным, хотя лицо явно принадлежало белому — ни пухлых губ, ни приплюснутого носа. От бритой макушки до кончиков пальцев он был вымазан чем-то вроде краски. На правой руке пальцы заканчивались накладными стальными крючьями, загнутыми и острыми. Словно тигриные когти…
Рот был оскален и открывал два ряда крепких зубов.
И тут Глентон заметил, что краска на теле лежала не везде. В центре груди он увидел крут белой кожи, а внутри этого круга — странный символ, похожий на безглазое черное лицо.
Справа от камина и на стене располагалась система зеркал, одно из которых было разбито пулей, С помощью этого трюка Глентона собирались захватить врасплох. По-видимому, черный человек быстро сделал эти приготовления, услышав звук приближающейся машины.
А потом Глентон увидел Джона Бракмана.
Старик лежал на спине и был совершенно обнаженным. Его руки и ноги были широко раскинуты, так что тело образовывало крест Святого Андрея. Руки и коленки были пронзены черными стрелами, а высунутый изо рта язык — птичьим вертелом. С груди его содрали кусок кожи величиной с ладонь, и там виднелось отвратительное красное пятно живой плоти. Сам кусок лежал на столе, и Глентон пораженно закрыл глаза: на нем был изображен тот же символ, что и на груди мертвеца у камина. Кровь струилась по столу и капала на пол.
Сдерживая приступы тошноты, Глентон вытащил вертел из языка несчастного. Бракман закашлялся, сплюнул комок свернувшейся крови и начал издавать нечленораздельные звуки.
— Потерпи, Джон, — сказал Эммет. — Сейчас найду какие-нибудь щипцы и выдерну остальные…
— Оставь их! — пробулькал Бракман. — Они с зазубринами… ты разорвешь мне руки… все равно конец… они ранили меня еще и таким образом, что простым глазом не увидишь… дай умереть с наименьшими страданиями… извини… я должен был предупредить тебя, что он затаился в темноте… но из-за этого проклятого вертела… я не мог даже завизжать. Он услышал твою машину и подготовился… зеркала… всегда носят с собой все свои причиндалы… для обмана и убийств! — Старик вновь выплюнул кровь. — Виски, быстрее… на той полке… — Он дернулся, когда огненная жидкость обожгла израненный язык, но голос его сразу окреп, а в воспаленных глазах появились искры жизни. — У меня еще хватит сил рассказать все… а потом заяви в полицию… пусть их сотрут с лица земли! Я держал слово до этого момента, пусть над моей головой и висела смертельная угроза… Я надеялся, что сумею надуть их. Будь прокляты их черные души! Я не собираюсь больше хранить эту тайну! Ничего не говори и не задавай никаких вопросов — слушай!
Странные истории часто слетают с умирающих губ, но не было более странной истории, чем та, которую услышал Эммет Глентон, стоя в залитой кровью комнате.
— В молодости я жил далеко отсюда, — простонал Джон Бракман. — Я был дураком и по собственной глупости стал членом культовой организации, поклоняющейся дьяволу, «Черным братьям Ахримана». Когда до меня дошло, что они из себя представляют, было уже слишком поздно… меня связала моя собственная клятва. Не буду говорить о методах и целях «Черных братьев», это вне всякого понимания. У них есть характерная черта, которая часто встречается и во многих других культах: они абсолютные фанатики. Они поклонялись дьяволу Ахриману, Повелителю Огня, и приносили человеческие жертвы. Один раз в год, между полуночью и рассветом, они возлагали на горящий алтарь Ахримана молодую девушку. В жару этого алтаря тело девушки превращалось в пепел, а раскрашенные в черное жрецы развеивали его на ночном ветру. — Бракман вновь сплюнул набравшуюся кровь и продолжил: — Я был одним из «Черных братьев». На моей груди был вытатуирован несмываемый знак Ахримана, символ Ночи — безглазое черное лицо. Однако, в конце концов, я устал от них. Я сбежал в Америку и сменил имя. Здесь уже жил кое-кто из моих родственников: та ветвь, к которой принадлежит и Джоан. Прошло девятнадцать лет, и я решил, что «Черные братья» обо мне забыли. Я и не подозревал, что у них есть филиалы в Америке, в гетто больших городов. Во всяком случае, мне бы следовало знать, что они ничего никогда не забывают. И вот в один прекрасный день я получил зашифрованное послание, которое разбило все мои иллюзии. Они меня помнили, они меня выследили и знали обо мне все! И в наказание за отступничество выбрали для ежегодной жертвы мою племянницу Джоан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
